Есть предел мертвящему давлению государства — об этом предупреждал пушкинский «Медный всадник»
Иллюстрация к поэме «Медный всадник» Александра Бенуа, 1923 г.
Диссидент Пушкин тоже писал в стол. Казалось бы, цари его любили и миловали. Даже снабжали синекурами. Филипп Бобков (а до него Сталин) не первый выдумал этот метод обращения с талантами: ласка и таска. Евтушенко простили открытый протест против подавления «Пражской весны»; самые смелые советские авторы — Владимир Войнович, Александр Галич и Василий Аксенов — были отправлены не в зону, а за кордон. Ошибок, подобных расправе с Даниэлем, Синявским и Василем Стусом, власть КПГБ больше не допускала.
Пушкина ссылали или в теплую Одессу, или в собственное имение. Вместо Бобкова у него был миляга Бенкендорф. Николай I напросился к нему в цензоры и пропустил мимо ушей признание насчет случайности невыхода на Сенатскую площадь, «обломки самовластья», «Кинжал», «самовластительного злодея».
Но гении неуправляемы и ручными не бывают. 180 лет назад был написан и ушел в самиздат, чтобы быть изданным только после смерти поэта, «Медный всадник». Глухая пора 1833 года. Декабристы сметены «железной зимой» (Тютчев), страна построена и омундирена. «Вечный полюс» — Россия (опять-таки Тютчев) бесконечно далек как от глобального, так и от индивидуального потепления. До Великих реформ 28 лет. Сколько денег Николай скормил Пушкину за историю царствования Петра Великого! А вышло нечто для него несъедобное: не мог поэт-гуманист пройти мимо пыток и казни царевича Алексея. Как ни корми гения, он все в лес смотрит.
В «Медном всаднике» вся неукротимая ненависть Пушкина к абсолютной власти вырвалась на волю и просто взорвала и «Невы державное теченье», и «береговой ее гранит». «Медный всадник» — это история не столько наводнения, сколько извержения вулкана. Лава человеческого негодования против держав, властелинов и великих строений, под которыми сгинули маленькие человеческие жизни Евгениев и Параш, излилась на сказочную красоту Петрополя. Один итальянский архитектор сказал, что Россия смотрит на Европу через окно Петербурга. Но окошечко-то зарешечено!
Пушкин начинает вроде бы с восторга, который Петербург вызывает у каждого российского западника. А потом — вопрос о цене. Беломорканал XVIII века, Петербург тоже стоит на костях. «Честь тебе, ты велик и бескраен под покровом сырой темноты, где парят над пустыней окраин тени тех, кого высосал ты» (Галина Букалова).
„
Один итальянский архитектор сказал, что Россия смотрит на Европу через окно Петербурга. Но окошечко-то зарешечено!
”
Город, поставленный там, где его вечно смывает, — это предтеча и индустриализации ценой голодомора, и Гагарина в космосе ценой нищеты на земле. Прозрение Евгения — это бунт человека против государства, оплачивающего свое зловещее величие его страданиями и погибелью. «И обращен к нему спиною в неколебимой вышине, над возмущенною Невою стоит с простертою рукою кумир на бронзовом коне».
В 1968 году Даниил Гранин опубликовал в «Новом мире» статью о «Медном всаднике», о которой спорили добрые пять лет. По сути, это была статья о диссидентах, которые только и могут крикнуть в лицо государству, как Евгений: «Ужо тебе!» После чего государство срывается вскачь и всей тяжестью давит дерзкого, доводя до гибели или безумия. «И, озарен луною бледной, простерши руку в вышине, за ним несется Всадник Медный на звонко-скачущем коне».
У Гранина были неприятности. Все поняли: это и о Сталине, «который принял Россию с сохой, а оставил ее с атомной бомбой». В уплату за этот «прогресс» миллионы тех, кто ходил за сохой, сгинули в вечной мерзлоте.
Золотой кумир государства всегда выбирает показуху: ракеты вместо квартир, Империю Зла вместо сбережения России, сочинскую Олимпиаду вместо лечения больных раком детей. И если бездарная попса — за, то Пушкин — против.