Анализ на нелояльность

«Полицейские часто к нам приходят, мы к ним привыкли. Они это делают для галочки, типа они свою работу выполняют, — говорит житель махачкалинского пригородного поселка Шамхал Усман Сайпулаев (имя изменено по его просьбе. — The New Times), младший брат которого в прошлом году ушел в лес. — На той неделе меня с отцом в отдел позвали. Снова про брата спрашивали: выходил ли на связь, знаем ли мы, где он может находиться. А потом сказали, что мы должны на анализ кровь и слюну сдать. Объяснили: «Ваш же сын в лесу. А вдруг он в теракте взорвется или умрет так, что не опознаешь по внешности? Для этого образцы ДНК нужны». Честно говоря, мы спорить не стали. Толк какой с ними ругаться? Сделали, как они сказали».

В Шамхале проживает большая салафитская община*. У них здесь своя мечеть, медресе. Время от времени в поселке проводятся так называемые специальные комплексные операции — силовики проводят подворовый обход. Чаще всего заглядывают в дома, где проживают родственники членов незаконных вооруженных формирований. Но в последнее время на участившиеся визиты сотрудников полиции стали жаловаться и шамхальцы, которые ни в каких связях с бандподпольем не замечены.

Например, семье Шамсудина Магомедова участковый велел явиться в отдел полиции для сдачи анализа на ДНК. «До этого в полицию вызывали соседей. Их сфотографировали, взяли на анализ слюну, отпечатки пальцев сделали. Причем не объяснили, для чего это делалось. Я не преступник, противозаконного ничего не совершал. Не понимаю, почему к нашей семье прикопались», — недоумевает Магомедов.

Повышенное внимание к салафитам силовики начали проявлять после недавнего теракта в Волгограде. Причем под особый контроль попали женщины — вдовы и жены боевиков, а заодно и их даже не самые близкие знакомые. Так, 30 октября в Дагестане были задержаны три девушки, знавшие Наиду Асиялову, которая, по версии следствия, устроила 21 октября взрыв в волгоградском рейсовом автобусе**. Зарият Абдулгасанову из Буйнакска, Маржанат Абдулаеву и Алесию Бабаеву из Махачкалы, даже не уведомив родственников, увезли в Волгоград, где допрашивали по делу о теракте. Из волгоградского изолятора временного содержания их выпустили лишь 6 ноября, так и не предъявив никаких обвинений: по этому делу они проходят в качестве свидетелей. Но в картотеку образцов ДНК девушки тем не менее тоже попали.

По словам руководителя дагестанского офиса правозащитного центра «Мемориал» Елены Денисенко, первые инциденты с принудительным отбором слюны и крови у «неблагонадежных» дагестанцев имели место еще в мае: «В Буйнакском районе людей приводили в полицию, а там они сдавали слюну. Большинство из них — родственники тех, кто находится в лесу. Некоторые сдают анализы добровольно. Других заставляют сдавать — не физически, конечно, просто запугивают. Это все, безусловно, незаконно. По какому праву людей можно принуждать сдать анализы? В судебном порядке берут ДНК, когда устанавливают отцовство, например. А тут действия правоохранителей незаконны».

Денисенко предполагает, что полицейским дана установка — собрать максимально полную базу ДНК родственников боевиков: «Как я думаю, эта работа ведется в соответствии с внутренним распоряжением. Обратившийся с жалобой на полицейских житель Махачкалы, например, отказался сдавать слюну. Его попросили написать заявление, что он отказывается. Но зачем им эта бумажка? Допускаю, что они такие объяснительные потом пришивают к отчету о проделанной работе».

«Одни сдают анализы добровольно. Других заставляют — просто запугивают. Это незаконно»

Официальных комментариев по этому поводу правоохранители пока не дают, но предположение правозащитницы подтвердил источник The New Times в дагестанском следственном управлении Следственного комитета России. Он рассказал, что в картотеку заносятся данные о ДНК родственников боевиков, а также салафитов, которые могут попасть под влияние экстремистов. «Эта работа началась еще в январе этого года, но с ухудшением ситуации в республике пришлось работу ускорить, — пояснил собеседник The New Times. — База нужна, чтобы облегчить работу правоохранительным органам — к примеру, при опознании тел после спецопераций. Этот метод уже не раз доказывал свою эффективность. Например, в ходе одного из боестолкновений боевикам удалось скрыться, но некоторые из них были ранены. На месте перестрелки нашли их кровь. По ней установили, кто нападал».

Как отмечает руководитель российского представительства Международной кризисной группы Екатерина Сокирянская, отношение дагестанских властей к салафитам резко ухудшилось после назначения главой республики в конце января 2013 года Рамазана Абдулатипова. «В последние месяцы по Дагестану прокатилась волна зачисток в населенных пунктах, массовых необоснованных задержаний салафитов в кафе, мечетях, были закрыты медресе, учебные курсы, наложены ограничения на другие формы салафитской гражданской активности. Умеренные салафитские лидеры и активисты подвергнуты давлению, за ними установлена слежка, в их домах проводили аресты», — перечисляет Сокирянская. По ее мнению, жесткая риторика некоторых дагестанских руководителей направлена не на примирение различных течений в исламе, а на их противопоставление. Тот же эффект имеет и поощряемое властями создание народных дружин, которые нередко «активно вмешиваются во внутриконфессиональный конфликт и совершают незаконные действия в отношении салафитов».

Причину активизации антисалафитской кампании Екатерина Сокирянская видит в сочинской Олимпиаде, в преддверии которой силовикам, судя по всему, дана установка на зачистку религиозного поля. «Свернуты все миротворческие инициативы по налаживанию диалога между религиозными общинами, по проведению более открытой религиозной политики и возвращению боевиков к мирной жизни, — напоминает она. — На вооружение взяты исключительно силовые «чеченские методы». Таким образом силовики надеются быстро стабилизировать ситуацию в Дагестане, который остается самой горячей точкой России и находится всего в 1000 км от Сочи».

Впрочем, сам президент Дагестана от резких публичных заявлений, как правило, воздерживается. Например, о женщинах, вовлекаемых в террористическую деятельность, он недавно высказался весьма сочувственно. «Можно как-то понять чувства матери, у которой сын ушел в ряды членов бандподполья, как-то можно понять состояние жен, которые, идя на поводу своих чувств по отношению к мужьям, вовлекаются в преступную деятельность», — заявил Абдулатипов 1 ноября на заседании республиканской антитеррористической комиссии.

В преддверии Олимпиады силовикам, судя по всему, дана установка на зачистку религиозного поля

По его мнению, эта проблема напрямую связана с недостатками в сфере образования. «Мы видели состояние наших школ, когда анализировали итоги ЕГЭ, — сказал глава Дагестана. — Среди учителей есть много выдающихся людей, но кто тогда допускает тысячу нарушений, подкупов? А если учитель обманывает, то каким может быть ребенок? Кто из него может вырасти? Не потому ли такое количество женщин удается привлечь к преступной деятельности?»

Как бы то ни было, давление на «неблагонадежных» в Дагестане нарастает, и последствия могут быть непредсказуемыми. В краткосрочной перспективе репрессии способны привести к определенному снижению насилия, однако после Олимпиады можно ожидать эскалации, уверена Екатерина Сокирянская: «Репрессии всегда приводят к ожесточению, радикализации и расширению географии насилия, а их последствия могут отозваться трагедиями далеко за пределами региона».