«Свою вину перед Родиной искупил кро­вью»

Про восстание в Собиборе в СССР никто, кроме, может быть, историков, не знал. Вот Бухенвальд был известен — вспомним песню в исполнении Муслима Магомаева «Люди мира, на минуту встаньте». Почему? Да очень просто. В Собиборе были евреи, для уничтожения которых лагерь был выстроен. КПСС и прежде замалчивала геноцид евреев на оккупированной территории. За всю войну в сводках Совинформбюро не было ничего или почти ничего о гетто и массовых убийствах евреев. В советских листовках, разбрасываемых над оккупированной территорией, не было ни слова о помощи еврейскому населению.

В 1947 году по команде ЦК был рассыпан набор «Черной книги»: свидетельства о преступлениях нацистов против евреев собирали по инициативе Альберта Эйнштейна. Там был и очерк о Собиборе, его написали Вениамин Каверин и Павел Антокольский. В докладной записке секретарю ЦК Андрею Жданову нецелесообразность издания объяснялась так: «У читателя невольно создается впечатление, что немцы воевали против СССР только с целью уничтожения евреев». Сейчас много говорят о ревизионистах, отрицающих Холокост, но ведь первыми «отрицателями» были советские пропагандисты. В 1945 году в Ростове-на-Дону, где Александр Печерский рос и учился, небольшим тиражом вышла лишь его брошюра «Восстание в Со­бибуровском лагере». Слово «еврей» в ней по цензурным соображениям не упомянуто ни разу.

Собибор, как и другие лагеря смерти, строился в условиях абсолютной секретности, располагался в глухом месте, и эсэсовцы рассчитывали на то, что об их злодеяниях никто никогда не узнает, а если узнает, то не поверит. Итальянский писатель Примо Леви в книге «Канувшие и спасенные» писал, что заключенных концлагерей в их ночных снах преследовал одинаковый кошмар — они возвращаются домой и рассказывают о перенесенных страданиях, а собеседник не слушает или поворачивается спиной и уходит. Думаю, это чувство было знакомо и Печерскому. Он переписывался с выжившими собиборовцами, собирал их свидетельства, они присылали ему книги и вырезки, в том числе и из-за границы, куда его, кстати, так ни разу не выпустили — даже на премьеру телевизионного фильма «Побег из Собибо­ра» в 1987 году, который был снят о нем в Голливуде режиссером Джеком Голдом. Тем не менее Печерский использовал любую возможность рассказать о Собиборе, выступал в школах, в библиотеках. Радовался, если удавалось попасть в печать — он вел активную переписку с журналистами и историками.

В Собиборе погибло много голландских евреев, и потому Александра Печерского очень хорошо знают в Нидерландах, в тамошних публикациях его называли «героем нашего времени». Его обширная переписка с бывшими узниками лагеря хранится в Музее Холокоста в Вашингтоне, ее передал туда друг Печерского Михаил Лев.

Да, в 60-е годы им заинтересовались израильские журналисты. Надо сказать, в Израиле долгое время стыдились Холокоста, того, что евреи якобы не сопротивлялись и позволяли вести себя на убой. Израильтяне видели себя как полную противоположность забитому галутному еврею («галут» на иврите — «изгнание»). Отношение к Холокосту во многом изменилось лишь после суда над Эйхманом в 1961 году.

Лазарь Любарский, «отказник», рассказывал мне, как они с Печерским однажды читали письмо из Израиля (этот эпизод есть в книге), и присутствовавшая при этом жена Печерского Ольга Ивановна вдруг обрушилась на мужа: «Что ты тут сидишь, давай уедем. Там твой народ, там тебя признают!» Он в ответ на нее только цыкнул, притом что они очень тепло друг к другу относились. Да, он ощущал себя советским человеком. То довоенное поколение евреев, которое выросло при советской власти, за чистую монету принимало идеи интернационализма. Печерский не был верующим иудеем, ему пришлось вспомнить о своем происхождении тогда, когда в плену его отделили от других военнопленных и отправили на «фабрику смерти».

Когда в 60–70-е годы о Собиборе стали говорить, разумеется, без упоминания Холокоста, на одно из мероприятий пригласили Печерского. В польских газетах сообщалось, что он выступил на митинге — после польского министра. Однако Печерского там не было, его не выпустили за границу. Выступление было заранее подготовлено и передано «польским товарищам». Самому же несостоявшемуся оратору сообщили, что он не едет ни в какую Польшу, перед самым вылетом в Варшаву. Представляю, как ему было обидно — он мечтал побывать в Собиборе на протяжении всех послевоенных лет, но этого так и не случилось.

Нет. Этому обстоятельству всегда удивлялись иностранцы и спрашивали, не является ли причиной тому «пятая графа». Печерский уходил от прямого ответа — говорил, что не считает себя героем, поскольку лишь исполнял свой долг.

Другие награды у него были — в основном те, которые после войны давали ветеранам к юбилейным датам. В 1951 году до него добралась медаль «За боевые заслуги», которой его наградили еще во время войны. Лазарь Любарский в 1968 году написал письмо председателю Президиума Верховного Совета СССР Николаю Подгорному с предложением присвоить Печерскому звание Героя Советского Союза. На одном из допросов Любарского в 1972 году следователь достал из сейфа копию этого письма со словами: «Вы что, сами не понимаете, что это абсолютно невозможно?»

Александр Печерский умер 18 января 1990 года. Но и посмертно его не наградили, хотя пребывание в плену перестало быть позорным пятном. До самой смерти он вынужден был оправдываться. В архи­ве Михаила Лева сохранилась рукописная копия справки: «Дана тех. инт. 2 р. Печерскому А.А. в том, что он находился в 15 отдельном штурмовом стрелковом батальоне на основании директивы Генерального штаба КА от 14.06.44 г. за № 12/ 309593. Свою вину перед Родиной искупил кро­вью. Командир 15 ОШСБ гв. майор Андреев. Нач. штаба гв. к-н Щепкин. 20 августа 1944 г. № 245». Лев вспоминал, что Печерский не любил вспоминать о своей службе в штурмовом стрелковом батальоне (разновидность штрафбата), куда он попал после побега из Собибора и партизанского отряда — стыдился этого эпизода в своей жизни.

Это неправда, нет в России такой улицы. Улица его имени появилась не так давно в израильском городе Цфате, а памятник в 2012 году был открыт в Тель-Авиве. Да еще в Бостоне установлена стеклянная стела в честь Печерского. Почему подвиг не признавали при его жизни — понятно. Труднее ответить на вопрос, почему в наши дни обелиск в его честь возведен в далеком Тель-Авиве, а где-нибудь поближе — нет. Может, сейчас историческая справедливость по отношению к Печерскому хоть в какой-то мере будет восстановлена.

---