Плен без линии фронта

6 апреля мы пересекли ливано-сирийскую границу недалеко от города Ябруд, что в 70 км к северу от Дамаска. Эта местность контролируется Свободной армией Сирии (САС), у меня там много друзей, которые нам помогли. Наша цель была — доехать до пригородов Дамаска, чтобы проверить, насколько глубоко повстанцы зашли в город, — ведь говорили, что они дошли аж до площади Аббасидов, а это уже почти центр. Но дорога в Дамаск была перекрыта регулярной армией, так что мы решили заехать в Эль-Кусейр в провинции Хомс. Выяснилось, что город блокирован правительственными войсками. Причем там наблюдался совершенно новый феномен: вместе с армейскими подразделениями город осаждали от 2 до 4 тыс. бойцов ливанской «Хезболлы».

Задерживаться в Эль-Кусейре надолго мы не решились — боялись, что станем заложниками блокады. Провели там день, а потом я выпросил у знакомого командира САС машину и людей в сопровождение, и 8 апреля, едва зашло солнце, мы попытались выехать из Эль-Кусейра.

Передвигаться по Сирии можно только ночью и только с выключенными фарами, чтобы не быть обнаруженными правительственными вертолетами или артиллерией. Так мы и ехали в тишине и в темноте. Но едва мы выехали за город, как дорогу нам преградил пикап с включенными фарами, из которого высыпали пять или шесть вооруженных до зубов людей. Они начали палить в воздух из Калашниковых и кричать по-английски Police Bashar, police Bashar — они точно знали, что в машине едут иностранцы. Потом они открыли двери и принялись выгружать наш багаж. Наш водитель даже не попытался скрыться, а просто выключил мотор, а наша «охрана» помогла выгрузить наши рюкзаки — стало ясно, что САС нас попросту сдала. Кому? Так называемые «полицейские» выволокли нас из машины и запихнули в свой пикап. Мы не знали, кто это, чего хотят от нас, а главное — что нас ждет. Впереди были пять месяцев плена.

Я немного понимаю по-арабски, так что из разговоров наших похитителей быстро понял, что находимся мы вовсе не в руках «полиции Асада», а у бандитов-исламистов из группировки эмира Абу Омара, который, в свою очередь, подчинялся группировке «Аль-Фарук». Они похитили нас ради выкупа, но хотели, чтобы мы верили, что находимся в руках правительственных войск. В отличие от САС, которая осталась реальной революционной силой только в провинции Алеппо, а во всех других местах либо распалась на мелкие исламистские банды, либо вовсе испарилась, или «Фронта ан-Нусра» — радикальных фанатиков, связанных с «Аль-Каидой», «Аль-Фарук» — это умеренные мусульмане. Тем не менее входят и в нее многочисленные мелкие банды, терроризирующие местное население.

Мы провели с ними в Эль-Кусейре два месяца. Я думаю, они рассчитывали продать нас по-быстрому, но поскольку вокруг города сомкнулось кольцо регулярной армии, вынуждены были оставить при себе и постоянно перемещать ближе к центру города — ведь кольцо блокады постоянно сжималось. Мы жили в частных домах, однажды это даже был христианский дом — я нашел под кроватью Евангелие на арабском. Первое время нас держали связанными, но потом развязали — все равно бежать было некуда. Нам отдали книги и блокноты, а также лекарства, так что каждое утро я начинал с того, что записывал в блокнот сегодняшнюю дату, чтобы не потерять счет дням, а также основные события (все это отобрали перед освобождением, но поскольку я ожидал такой развязки, то заучил самое главное, чтобы можно было потом рассказать об увиденном).

Иногда попадались добрые тюремщики, мы ели с ними за одним столом (овощи, рис, немного мяса), смотрели телевизор — в основном «Аль-Джазиру». Но по большей части они обращались с нами, как с животными, били иногда, кормили остатками от своего ужина, собранными в одну тарелку. Если их было много и от ужина ничего не оставалось, мы ложились спать голодными.

Однажды наш район стали усиленно бомбить, и Абу Омар договорился со знакомым командиром из «Фронта ан-Нусра», что мы поживем с его ребятами. Тамошние исламисты оказались, как ни странно, добряками, заводили с нами беседы. Правда, идеология их шокировала: первым делом они хотят обустроить исламское государство в Сирии, чтобы потом отсюда совершать рейды в остальные арабские страны. Когда с арабским миром будет покончено — завоевать Испанию, которую они считают «исламской землей», и уже оттуда нести слово Пророка дальше в Европу.

Последние пять дней, когда бомбардировки усилились, мы провели в подвале в полной темноте. Мы слышали, как разрывались рядом снаряды, на головы сыпалась штукатурка, было ужасно страшно — если вдруг бомба попадет в дом, мы просто будем похоронены заживо.

4 июня повстанцы приняли решение оставить город. С нами в заложниках был парень из регулярной армии, Талад, 22–25 лет, наверное. Он говорил немного по-английски и рассказывал, что его пытали током. За полчаса до бегства его вывели из подвала, и мы тут же услышали очередь из Калашникова. Больше мы его не видели.

Нас погрузили на пикапы вместе с горой скарба — какими-то матрасами, кастрюлями, тряпками: у джихадистов не оставалось другого выбора, кроме как прорвать блокаду. В конвое было 12–15 машин, но не все они доехали до цели, потому что нас в какой-то момент засекли и стали стрелять из минометов, некоторые машины загорелись. Повстанца рядом со мной убило осколками, но это спасло меня — если бы не он, то осколки достались бы мне. К северу от Эль-Кусейра собрались от 5 до 10 тыс. человек — не только из города, но и из окрестных деревень: мужчины, женщины, дети, боевики, раненые, которых вели под руки или несли на носилках. И все это море людей двинулось в сторону города Кара, что между Эль-Кусейром и Дамаском. Шли ночью, чтобы не привлекать внимания. И — молча, не произнося ни слова. Людской поток медленно двигался через пустынную холмистую местность, разливаясь на широких местах, обтекая препятствия, сливаясь, чтобы пройти между каменистыми холмами. Иногда высланные вперед разведчики стреляли световыми ракетами, чтобы определить, нет ли впереди засады, и тогда многотысячная толпа ложилась, как по приказу, на землю, ожидая, пока ракета погаснет. Потом вставали и шли снова.

На рассвете 6 июня дорогу нам преградил отряд армии Асада с танком и несколькими пулеметами. Начали стрелять, люди в панике побежали кто куда. В этой неразберихе наши конвойные в какой-то момент потеряли нас из виду, и у меня получилось выпросить у кого-то мобильный телефон. Я позвонил по номеру, который помнил с детства, в дом, в котором вырос, — трубку взяла мама. Повстанцы говорили нам, что наши семьи в курсе, что мы живы, но по усталому, полному горя и отчаяния голосу матери я понял, что нам лгали: родители были уверены, что меня уже нет в живых, ведь ровно два месяца от меня вообще не было никаких новостей. «Мама, это я, это Пьер, я жив!» — закричал я, и она заплакала.

Повстанцы взорвали танк, взяли этот правительственный блок-пост, и мы продолжили наш путь к Каре. С мамой я не говорил больше — до самого своего возвращения.

В Каре Абу Омар передал нас в руки полевых командиров «Аль-Фарука», которые держали нас следующие три месяца. Нас возили по всей Сирии: провинции Деръа, Идлиб, Алеппо. Пикапы, закрытые машины, частные дома, правительственные здания, какие-то руины с выбоинами от снарядов. Временами начинали сдавать нервы, казалось, мы никогда не выберемся отсюда, начиналась истерика, хотелось плакать. Некоторые джихадисты жалели нас, но в основном они просто издевались над нами. Моему другу Доменико 62 года. Если я вижу 60-летнего мужчину, который плачет, я плачу вместе с ним. Для них слабый человек смешон.

В середине августа мы оказались в Баб-аль-Хаве на сирийско-турецкой границе. Это была моя восьмая поездка в Сирию, так что я знаком со страной. Мы поняли: если бежать, то сейчас. Воспользовавшись тем, что повстанцы молились, мы вышли из незапертой комнаты, надели их обувь, сняли со стены у входа два Калашникова и ушли. Выйдя за город, мы дождались рассвета, по солнцу определили, где находится восток и двинулись в сторону Турции. Но уже на следующий день нас поймали.

Нас наказали, конечно. Несколько дней держали со связанными руками и завязанными глазами, непрестанно били и почти не кормили. Однажды меня положили со связанными сзади руками на живот, положили мне на спину в районе легких каменную плиту, на которой стал прыгать один из исламистов. Я думал, он сломает мне позвоночник.

29 августа нас перевезли в центр Баб-аль-Хавы и поселили в одной из комнат большого административного здания, переделанного под казармы САС. В комнате кроме нас было четыре тюремщика, а напротив был кабинет, в котором постоянно толпились люди. Дверь была открыта, потому что было очень жарко, а окна открывать не позволялось: боялись, что нас кто-то увидит.

30 августа днем мы услышали, что в соседнем кабинете кто-то звонит кому-то по скайпу. Говорили трое и говорили по-английски. С «нашей» стороны был один генерал САС и командир из «Аль-Фарука» — мы их знали, они занимались нами. Их собеседник на том конце провода говорил с прекрасным британским акцентом. Из этого диалога мы узнали о столкновениях суннитов и шиитов в Ливане, о военном перевороте в Египте, о беспорядках в Тунисе и о газовой атаке в Аль-Гуте, пригороде Дамаска — название было нам знакомо, потому что именно туда мы собирались с самого начала. Генерал САС был очень раздражен и раздосадован. Он ругал своего англоязычного коллегу за то, что «изначально планировалось всего 50 жертв, а оказалось несколько сотен». Тот отвечал, что, дескать, ситуация вышла из-под контроля из-за неправильного обращения «с материалом», но, мол, это даже и лучше, потому что приведет к кардинальным изменениям в ходе революционной борьбы.

После того как разговор был окончен, мы попросили наших стражей посмотреть вместе с ними телевизор и увидели на экране Джона Керри, обвиняющего режим Асада в химатаке. Но ведь мы только что слышали убедительные доказательства того, что атака эта была организована повстанцами!

В воскресенье, 1 сентября, нас снова вывезли в пустыню. Мы ужасно испугались, что нас решили продать каким-нибудь группировкам «Аль-Каиды» в Ираке, потому что мы ехали в том направлении. Но через неделю нас вернули назад. Я почему-то почувствовал: скоро свобода.

8 сентября в 8 вечера мы пересекли сирийско-турецкую границу — на той стороне нас встретили агенты итальянских секретных служб, доставившие нас на правительственном самолете в Рим.

Что сделали наши правительства для нашего освобождения, я не знаю: никакие расспросы не дали результатов. Нас выкупили? Официально ни Бельгия, ни Италия не могут платить выкуп террористам. (МИДы Италии и Бельгии отказались от комментариев в связи с освобождением двух журналиcтов. — The Nеw Times). Какой ценой далось наше освбождение, я не знаю. Сейчас я не хочу думать об этом. Пока я просто счастлив снова быть дома.