Заживо мертвые

В конкурсную программу 35-го Московского международного кинофестиваля включен фильм Марка Франкетти и Ника Рида «Приговоренные»* — о колонии «Черный беркут», в которой сидят приговоренные к пожизненным срокам

Осужденный на пожизненное заключение — в прогулочном дворике. Часовая прогулка разрешена раз в день

*Фильм The Condemned («Приговоренные») снят в сотрудничестве с телеканалом 24 DOC, режиссер Ник Рид, продюсер фильма Марк Франкетти.

«Черный беркут», или официально ИК-56, находится в 700 км к северу от Екатеринбурга. Первый раз я приехал сюда 13 лет назад, чтобы написать большой репортаж для Sunday Times: колонию все знают как «Черный беркут», потому что при входе в нее, сразу за воротами, стоит каменная скульптура птицы — черного беркута, который держит в своих когтях змею. Беркут, в мифологии художника — зэка этой колонии, который отбывает здесь 25 лет за убийство, — собирает падаль, то есть тех, кто здесь и сидит. Сюда, в «Беркут», свозят самых страшных преступников — убийц: раньше их приговаривали к смертной казни, которую, после введения в России в 1996 году моратория на высшую меру, теперь заменяют пожизненным заключением либо 25 годами заключения.

Колония находится в глухой тайге, от Екатеринбурга сюда можно добраться либо автобусом, либо машиной. Рядом с колонией — поселок, 200 жителей, большинство из них работают в зонах, рядом — еще четыре колонии. В самом поселке до сих пор нет канализации. А у начальника ИК-56, Субхана Дадашева, только шесть лет назад появилась телефонная связь. Короче, другая планета. Сейчас в России пять колоний для пожизненно осужденных.

Жизнь взаймы

Марк Франкетти (справа) с одним из обитателей «Черного беркута»

В ИК-56 сидят две категории осужденных: те, кому смертную казнь еще в 90-х заменили двадцатью пятью годами, и те, кто был приговорен к жизни за колючкой до конца своих дней.

Первые — их 175 человек — живут в бараке, их называют «имененовцы» — сокращенное от «исключительной меры наказания». Это как раз те, кому вместо «вышки» дали 25 лет: они постепенно выходят — кончается срок.

Вторые — их 85 — содержатся в одиночных камерах — 4 кв. м, она похожа на шкаф, или в в камере на двоих — 18 кв. м. Они осуждены уже после введения моратория на смертную казнь. И сидят они бессрочно. По закону через 25 лет они могут просить об УДО, но шансов на него у них немного. Это люди, которые совершили несколько убийств. Условия их содержания очень жесткие: первые десять лет они имеют право на одну посылку в год, два свидания в год по четыре часа через стекло. Ко многим никто не приезжает — люди в основном бедные, и у родственников нет денег на дорогу. И вот так годами они сидят в камерах, выходят гулять только на один час. Не работают. Читают книги; если у них есть деньги, они покупают телевизор и смотрят его. 40-летний Тимур Темиров был в ОПГ в Нефтеюганске, которая орудовала там в 2000-х. Убил четверых человек. Он говорит, что время на зоне бежит быстрее, чем на воле: день проходит, как час, а неделя пролетает, как один день. И когда по субботам бывает банный день, зэки в шутку говорят друг другу: «Вот и день прошел», хотя прошла целая неделя. К нему на свидание приезжали жена и сын, которых он не видел после приговора суда — пять лет. Они ехали 60 часов на поезде, чтобы поговорить четыре часа через стекло.

За 21 день, что мы были в «Беркуте», мы записали 50 интервью, чтобы найти самые интересные для нас персонажи. Один из принципов: заключенный должен считать себя виновным. Те, кто считал себя неправедно осужденным, нас не интересовали: мы не хотели снимать фильм о нарушении прав человека или о тюремном беспределе. Когда я приезжал в эту колонию 13 лет назад, среди заключенных почти не было тех, кто говорил, что он невиновен. Теперь же те, кто сидит недавно — шесть, семь лет, уже гораздо больше знают о своих правах, к ним приезжают правозащитники, они пишут жалобы в Страсбург. Там, например, есть один заключенный, который осужден за убийство 16 женщин: он же говорит, что убил только пять. Он, кстати, не захотел сниматься в нашем фильме, потому что боялся, что это может как-то помешать рассмотрению его жалобы в Страсбурге.

Почему нас интересовали те, кто вину за собой знает и признает? Потому что мы хотели рассказать о чувствах людей, которые живут в закрытом мире и знают, что это — навсегда. Что они ощущают? Как сейчас воспринимают совершенное ими? Есть ли смысл жить, когда до конца жизни ты заперт в маленькой камере 23 часа в сутки. Знакомо ли им раскаяние?

Тюремный роман

*Опущенные — низшая тюремная каста. Таковыми считаются заключенные, которые вступают в гомосексуальные контакты в пассивной роли добровольно или принудительно. «Опущенным» считается и заключенный, прикоснувшийся к представителям этой низшей тюремной касты.

Другой наш герой, Андрей Лебедев, 40 лет, в 90-х годах попал в банду, изнасиловал и убил женщину. Его приговорили к смертной казни. Отсидел уже 18 лет. Он специально попросился в камеру, где сидят опущенные* для того, чтобы навсегда порвать с братвой. Однажды он описал в тюремной газете свою историю. Через какое-то время он получил письмо от незнакомой женщины, которая рассказала, что сама стала жертвой изнасилования, и ей было бы интересно понять психологию человека, совершившего такое страшное преступление. Они стали переписываться. Через несколько лет Андрей сделал ей предложение. Они поженились в колонии. Им разрешили длительное свидание на три дня. И теперь у них уже двое детей. Правда, Андрей Лебедев своих детей никогда не видел.

Другой герой фильма, осужденный на 25 лет, говорит, что, даже отсидев свой срок, он будет опасен для общества.

Вот как он это объясняет: «Я ведь никогда не работал, и даже если я найду работу, то все равно через два месяца украду что-то, что плохо лежит. Или убью кого-то в драке, если будет драка. Если ты в жизни раз убил, то убьешь и еще раз».

В споре с реальностью

Среди осужденных в этой колонии есть такие, которые предпочитают сидеть в одиночке, потому что им так комфортнее и проще. Другие выбирают одиночку из соображений безопасности. Сотрудники уговаривают заключенных переходить в двухместную камеру, чтобы не сойти с ума, ведь человек, который долго находится в полной изоляции, становится замкнутым и «закрывается».

Когда я спросил одного из осужденных, почему он не хочет в двухместную камеру, он мне ответил: «Мне здесь комфортнее, чем в большой камере, я сижу здесь и представляю себе другой, иллюзорный мир, который более красив, чем окружающая меня реальность».

Другая история: мать приехала на свидание к сыну Максиму Киселеву, который убил шестерых. Она последний раз видела его несколько лет назад в зале суда. Я случайно узнал, что второй ее сын тоже сидит. Он отбывает 20 лет за убийство, только в другой зоне. Мать рассказывает о том, как Максим приезжал к ней домой, освободившись после первого срока, перед тем как снова совершил преступление и попал на зону. Она вспоминает, как он пек ей пирожки. Как можно любить такого сына? Ведь понятно: он очень опасный преступник, убил шестерых. Но если у этой женщины отнять любовь, то у нее ничего не останется.

Без раскаяния

Это очень закрытый и сложный мир, очень закрытая субкультура. Но в чем-то этот мир проще, чем наш: в нем есть четкие правила. Там принято отвечать за свои слова и поступки.Там, в бараке, живет Владимир Еремеев, ему 62 года. Всего за решеткой он провел 40 лет, впервые сел еще малолеткой при Хрущеве. Ему осталось сидеть лет шесть. Владимир хорошо помнит, когда смертную казнь начали заменять на пожизненное заключение и на 25 лет. Он рассказывает: «Открылась кормушка, то есть окошко, куда подают бумаги. Одному зэку подали бумагу, где крупными буквами было написано — указ президента: смертную казнь заменяют на пожизненное лишение свободы. Через пять минут он повесился. Другой повесился через три дня — на трусах. Третий просто-напросто взял и проколол себе сердце. А если бы расстреляли, так честно: ну избавили бы от всех этих мук, всех переживаний. Отсидеть 25 лет — это неприятное ощущение, даже такому, как мне».

Охраняющие

Когда я начинал снимать фильм, я думал, что это будет фильм о России. Я хотел снять жизнь этого маленького поселка, сотрудников колонии. Это типичная российская история: минус 45 градусов зимой, нет канализации, тайга и вокруг ничего — только зоны. Но оказалось, что гораздо проще договориться об интервью со страшным убийцей, чем с сотрудниками зоны. Никто из них не захотел говорить на камеру. Кроме начальника колонии Субхана Дадашева, который там живет и работает уже 26 лет и который шутит, что он «сидит» больше, чем заключенные в этой зоне. «Они здесь — по приговору, а я по договору», — смеется Дадашев.

Дадашев в этом фильме был мне очень важен: в фильме нет закадрового текста, нет никаких комментариев. Я ни в коем случае не хотел, чтобы зрители симпатизировали нашим героям. Это было бы неправильно, несправедливо по отношению к семьям тех, кто стал жертвами этих страшных преступлений. Начальник колонии считает, что Россия поторопилась с отменой смертной казни, что она пока не готова к мораторию.

**Телеканал 24 DOC просил разрешения у ФСИН РФ

Меня спрашивают, почему мне разрешили снимать в этой колонии и дали полный карт-бланш? Мы полгода ждали разрешения от Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН)**. Главное, что фильм не о политике, а о людях и человеческих судьбах. Нам разрешили снимать все, что мы хотим, и разговаривать с любыми осужденными, с которыми мы хотели разговаривать. Я считаю, что ФСИН дал нам уникальный доступ, даже по западным меркам. На съемках присутствовал сотрудник пресс-службы из УФСИН Екатеринбурга. Он не делал нам замечаний, и когда кто-то из заключенных говорил, что в другой колонии его пытали и избивали, сотрудник пресс-службы разрешал, чтобы мы это сняли.

Я не снял фильм о России. Но все-таки получилась очень русская зона. Русские персонажи, эти лица, эти запахи, эти пейзажи. Это не американская и не итальянская зона. Это 100 % — Россия.

Материал подготовила Зоя Светова