Турция: неорганизованный протест

Попав в Анкару, начинаешь сомневаться в учебнике географии. Азия? Восток? Нет, это не про Анкару. Просторные зеленые парки и скверы, широкие проспекты, желтые от невероятного количества такси; чистые тротуары; современные автомобили, новые автобусы, чистое метро, хорошо одетые люди. Хиджабов здесь меньше, чем в Париже или Лондоне, да и мечетей совсем немного: вместо того чтобы строить отдельные здания, в торговых центрах и публичных местах открывают молельные комнаты. Архитектура, конечно, далека от основных европейских столиц: безликие строения прошлого века и современные здания из стекла и бетона напоминают скорее Афины. Несмотря на население 4,5 млн человек и присутствие правительства, в Анкаре не бывает пробок, а воздух в районах на холмах, окружающих центр, свеж, как в лесу. Все, с кем удалось поговорить здесь, в один голос сказали, что в Анкаре очень комфортно жить: «Конечно, — говорили, — мы же голосуем на выборах, если мэр будет плохо работать, выберем другого».

Центр города, впрочем, встречает уже не только улыбчивыми полицейскими и ухоженными женщинами в деловых костюмах, но и разгромленными остановками, разбитыми витринами, обгоревшими останками рекламных тумб, раскуроченными банкоматами, горами мусора на площади Кизилай, где каждую ночь собираются тысячи противников премьера Эрдогана.

К вечеру народу собирается больше: после работы жители Анкары, как на работу, ходят на демонстрации. Раньше они узнавали обо всем через твиттер или фейсбук, а теперь всем известно: вечером надо быть на Кизилае, а там уже как пойдет. Здесь нет ни организаторов, ни общего кошелька движения, ни сцены, ни речей. Хотя есть полиция со слезоточивым газом, которая может появиться в любой момент. И есть таксисты, которые после этого приезжают и бесплатно развозят пострадавших по домам и больницам. И кареты скорой помощи, подъезжающие без вызова, по инициативе руководства больниц. Впрочем, жители бунтующих турецких городов готовы теперь ко всему: у каждого на шее маска против газа или даже плавательные очки для защиты глаз. Да это все можно купить тут же на площади: предприимчивые турки не упустят возможность сделать бизнес. Маска для лица стоит 3 лиры ($1,6), турецкий флаг с портретом Мустафы Кемаля Ататюрка — 15 ($8).

К полуночи центр Анкары заполнен людьми. «Правительство — в отставку», «Эрдоган — в отставку», — скандируют они. «Мы — мародеры!» — издеваются они над премьером (и сразу вспоминаешь про путинских «бандерлогов»). «Тайип на здоровье!» — кричат они и в воздух взмывают руки с банками с пивом — аллюзия на новые законы, ограничивающие потребление и продажу алкоголя. Им не нужны колонки и звуковая аппаратура: весь город, как по мановению невидимого дирижера, начинает петь республиканские марши или гимн. Десятки людей собираются вокруг парня с барабаном, обхватывают друг друга за плечи и начинают танцевать халай, выбрасывая вперед ноги на манер греческого сиртаки.

Или неожиданно площадь, улица вокруг начинает прыгать и весело кричать: «Пры-гай! Пры-гай! Кто не прыгает, тот Тайип!» И все старательно прыгают: и молодежь в популярных здесь тренировочных штанах Adidas, и клерки в черных костюмах, и даже дама с чиновничьей высокой укладкой осторожно подпрыгивает на невысоких каблуках так, что прыгает и укладка. Люди свистят в свистки, бьют в барабаны, кричат, дудят, сигналят автомобили, заливисто лает чья-то собака. И то и дело звучит главный слоган, объясняющий, почему локальный стамбульский конфликт выплеснулся на площади Анкары, Измира и Анталии: «Таксим не в Стамбуле, Таксим — везде».

Впрочем, если расспросить демонстрантов, про Таксим они не вспоминают. «Мы не хотим, чтобы ценности, подаренные этой стране Ататюрком, сводились на нет, — говорит учительница младших классов Джаанан. — Мы не хотим, чтобы Эрдоган вмешивался в нашу личную жизнь, диктовал, что нам носить, что пить и что есть. Они могут совершать намаз пять раз на дню, но мы не хотим жить по законам шариата».

«Эрдоган высокомерен. Он называет нас мародерами и алкоголиками, — подхватывает ее подруга Яаран, домохозяйка средних лет. — Мы хотим, чтобы наш голос услышали, чтобы с нами считались».

«Режим в этой стране превратился из демократического в авторитарный», — говорят хором Ишык (22 года) и Кагам (23 года), работающие продавцами в одном из магазинов Анкары.

«У нас достаточно проблем в науке, образовании, чтобы правительство занималось алкоголем и хиджабами», — объясняет доцент Ближневосточного технического университета в Анкаре Хаади.

На площади в основном молодежь, но сказать, что пожилых людей совсем нет, нельзя. Так, пенсионеры Али, в прошлом гендиректор одного из госпредприятий, и его друг Семех, бывший бизнесмен, пришли сюда, чтобы «поддержать молодых». «Кемаль Ататюрк говорил, что в этой стране будущее за юными, они должны быть гарантами демократических ценностей», — степенно объясняет Али. На вопрос, не боятся ли они полиции и слезоточивого газа, старики смеются: «Мы уже жить без него не можем, для нас газ, как наркотик».

В начале первого ночи толпа начинает передвигаться в сторону Кугулу-парка. Это местный Таксим, его тоже пару лет назад хотели снести, но жители отстояли. Здесь еще больше народу, улицы перекрыты, толпа скандирует слоганы, шумит, веселится. Среди турецких флагов и портретов Ататюрка скромно развевается радужный флаг ЛГБТ. «Мы боимся просто так выйти и заявить о своих правах, а здесь чувствуем себя в безопасности, — говорит 37-летний Каргаман, приехавший в столицу из городка в ста километрах от Анкары. — Гомосексуализм в Турции официально не преследуется, но правительство ничего не делает для воспитания толерантности».

К трем часам ночи веселая, громкая, пьяная толпа редеет, переходит на другую площадь, движется дальше. При этом в поле зрения нет ни одного полицейского: они рядом, но на глаза не показываются. К утру в центре остаются только самые отчаянные. Остальные ушли отсыпаться перед рабочим днем, чтобы вернуться сюда на следующий вечер. «Мы не сдадимся» — написано на листочках формата А4, прикрепленных канцелярскими кнопками к платанам на бульваре Ататюрка.

Важный момент: невзирая на требования отставки Эрдогана, легитимность его власти вне сомнений. Премьер избирается победившей на выборах партией, и его власть практически ничем не ограничена. Но турки уверены в честности самих выборов. «Творческая интеллигенция в свое время поддержала Эрдогана, потому что он обещал сломать систему, когда власть контролируется одним человеком под присмотром военных, — объясняет политолог Рауф Миркадыров. — И что получилось: военных он от власти убрал, но сосредоточил ее в своих руках, что привело к разочарованию интеллигенции».

В вину премьер-министру ставят и ограничение свободы прессы: международная организация «Репортеры без границ» в своем докладе за 2013 год назвала Турцию «самой большой тюрьмой для журналистов». Так, несмотря на то что телевидение в стране по большей части частное — и надо признать, гораздо более объективное, чем российское, — самоцензура есть и здесь. К примеру, в первые дни протестов основные каналы вообще о них умалчивали, так что протестующие даже осадили офис турецкой телекомпании NTV в Стамбуле, называя журналистов предателями. Протесты в итоге показывать стали, но весьма своеобразно: в самый пик демонстрации в Анкаре в новостях на том же NTV прошел большой сюжет о митинге в поддержку Эрдогана в аэропорту Стамбула, куда премьер возвращался после своего африканского турне, а вот про Анкару и Таксим сказали лишь пару слов. «Почему у нас тут есть русские журналисты и нет ни одного турецкого? — спрашивали корреспондента The New Times митингующие, — может, мы к вам в Россию переедем, если вы можете писать обо всем?»

Пытаются турецкие власти ограничить и социальные сети: полиция Измира арестовала 25 человек — за то, что распространяли информацию о митингах через твиттер и фейсбук. Требования об их освобождении то и дело звучали на улицах Анкары.

«Все это копилось десять лет, пока наконец не нашелся предлог, чтобы выплеснуться, — объяснил The New Times Лами Озген, президент Конфедерации профсоюзов госслужащих, — людям не нравится гегемония консервативного большинства». Ограничений на первый взгляд не так и много, но вопрос скорее в векторе развития. Так, если ограничение на продажу алкоголя несовершеннолетним, а также в промежуток между полночью и 6 утра вполне соответствует западной практике, то запрет на полную его продажу в местах, расположенных в радиусе ста метров от мечетей, ударил по многих владельцам баров и магазинов — ведь под мечетями понимаются и те самые молельные комнаты. Нельзя показывать сцены потребления алкоголя и курения в фильмах — иностранные ленты ретушируются. Наконец, парламент сейчас обсуждает закон, запрещающий потребление алкоголя на улицах, в том числе на открытых террасах кафе: дабы никто не видел такого стыда.

«При Эрдогане в школы и государственные учреждения вернулся хиджаб, были попытки запретить аборты, а недавно он обрушился с критикой на людей, которые целуются в общественных местах. Это все нравится его электорату, но ужасно раздражает остальных», — говорит Рауф Миркадиров.

80% митингующих в Турции — молодые люди до 35 лет, причем что отличает турецкий протест от «арабской весны»: большинство из них не выдвигает социальных требований.

«В Турции неплохо живется, — объяснил The New Times аналитик Центра стратегических исследований BiLGEZAM Орхан Гафарлы, — профессора получают по $2 тыс., стипендия студентов — от $500 до $700. Образование бесплатное, прекрасно развита страховая медицина, даже за лекарства платишь только 10%, остальное оплачивает государство. По окончании университета можно пройти специальные экзамены и устроиться на госслужбу. Средняя зарплата при этом — около $1 тыс.»

Существующие же претензии вполне достойны западных стран с развитой социальной системой. К примеру, как объяснил Лами Юзген, бастовавшие 4–6 июня по всей Турции госслужащие не только выражали поддержку Таксиму, но и протестовали против нового трудового законодательства, вводящего понятие трудового контракта с ограниченным сроком действия, а также ограничивающего компенсации при увольнении тремя месяцами.

«На улицы вышел новый средний класс, образованный, обеспеченный, который хочет жить в современной Турции, близкой европейским, а не восточным ценностям, — объяснил в интервью The New Times депутат парламента, заместитель председателя оппозиционной Народно-республиканской партии Турции Фарук Логоглу. — Эрдоган слишком высокомерен и с политическими оппонентами, и с народом. Ему придется пересмотреть свой тон, иначе он не справится с этой фрустрацией».

В поисках комментария от другой стороны конфликта корреспонденту The New Times пришлось изрядно попотеть. Не то что в Анкаре совсем нет сторонников Эрдогана, но они почему-то упорно скрываются от прессы. В проправительственном Фонде политических, экономических и социальных исследований (SETA) не оказалось ни одного доступного специалиста; в другом проправительственном институте после долгого чаепития пожелавший остаться неназванным политолог сказал, что тоже не может комментировать ситуацию. «Я в полицейской академии преподаю», — объяснил он. Переводчик на изумленный вопрос автора пояснил, что все просто: выступать за Эрдогана в этой ситуации политологу стыдно, а критиковать — опасно.

Ни к чему не привела и осада штаб-квартиры Партии справедливости и развития (ПСР) Эрдогана. В этом огромном здании, построенном несколько лет назад в одном из престижных районов на холме с видом на Анкару, удалось поговорить лишь с пресс-секретарем. Комментариев она не дала и связаться ни с кем из членов партии не смогла: мол, руководство в полном составе со своими замами уехало в Стамбул на рабочую встречу с премьером.

«У нас в партии невероятный тоталитаризм, — сказал The New Times на условиях анонимности один из рядовых членов ПСР, — никто не может перечить премьеру, тем более публично. Но повторять его слова, что беспорядки организованы экстремистами, мы тоже не решаемся — понятно же, что это не так».

«Даже близкие Эрдогану политики понимают, что он должен изменить риторику, — объяснил The New Times Гёнер Юзкан, заместитель директора другого проправительственного института — Международной организации стратегических исследований (USAK). — С другой стороны, премьер говорит с протестующими с позиции силы, потому что понимает: за ним — консервативно настроенная провинция».

По словам Гёнера Юзкана, помимо серьезного экономического роста, который за последние десять лет почувствовали на себе не только жители больших городов, но и провинции, главная заслуга Эрдогана как раз в том, что он прекратил дискриминацию на религиозной почве. «Мало того что раньше верующим людям, совершавшим намаз, постившимся или носившим хиджаб, был закрыт путь на правительственные должности, так и бизнесменам приходилось непросто. Им было сложно взять большие кредиты, представителям бизнеса из Анатолии, самой консервативной турецкой провинции, где проживает основной электорат Эрдогана, был закрыт доступ к государственным проектам, импорту. За то время, что Эрдоган у власти, анатолийские города расцвели. Вы видите, какая у нас красивая, чистая Анкара? Там теперь то же самое!»

На вопрос о поляризации общества, вызванной действиями правительства, эксперт отвечает так: это для Турции не новость, общество разделилось еще со времен Ататюрка, когда не все поддержали его реформы. «Сегодня этот разрыв гораздо меньше, чем в начале прошлого века. Кемалисты всегда будут противостоять консерваторам, но они всегда будут в меньшинстве», — уверен Гёнер Юзкан.

И противники, и защитники Эрдогана согласны в одном: будущее протеста зависит от того, как поведет себя премьер. «Люди так просто не разойдутся, — говорит Фарук Логоглу, — им нужны конкретные решения правительства, но премьер слишком самолюбив, чтобы пойти на попятную, так что, скорее всего, протесты продолжатся».

Той же точки зрения придерживается и Гёнер Юзкан: «Эрдогану придется искать консенсус. Вопрос в том, когда ему удастся договориться и не случится ли за это время какого-то эксцесса, который еще больше поднимет страну».

...В ожидании реакции Эрдогана Анкара, как и другие турецкие города, готовится к ночным митингам. В баре на площади Кизилай играет забытая в Европе Жозефина Бейкер, напоминая о тех временах, когда Ататюрк проводил свои реформы. А из окна видно, как собираются те, кто готов каждый вечер приходить сюда, чтобы труды «великого Кемаля» не пропали даром.