Трудности чтения. В ЦДХ завершилась ярмарка интеллектуальной литературы Non/fiction
Ярмарка стала метрономом культурной жизни страны
Нина Иванова
В советские времена принято было говорить: строили не для народа, а для людей. Только что завершившуюся в Центральном доме художника ярмарку интеллектуальной литературы Non/fiction удобнее всего определять в сравнении с сентябрьским Международным книжным форумом во Всероссийском выставочном центре (ВВЦ).
Если ярмарка в ВВЦ задумана для народа и издателей — на ней заключаются основные торговые сделки года, туда приходят москвичи посмотреть на звезд массовой литературы, а презентации очередных новинок детективной литературы, «рублевского» чтива и серийной фантастики идут в режиме нон-стоп, то Non/fiction — для узкого круга поклонников литературы, которую, по выражению писателя Владимира Новикова, «трудно читать».
Язык на грани срыва
Если сентябрьская ярмарка — это огромная территория (три павильона Всероссийского выставочного центра), то Non/fiction продолжает умещаться на скромных площадях ЦДХ. Вместо купеческой роскоши павильонов с кафешными столиками (за ними ведутся переговоры), вместо спортивных гоночных болидов в натуральную величину (для привлечения внимания публики) — небольшие скромнобелые стенды университетских и просто небольших издательств, работающих на узкую аудиторию. Вместо перекрикивающих друг друга авторов бестселлеров — четко разграниченные «зоны семинаров», где проходят круглые столы и объявления лауреатов таких премий, как, например, премия Андрея Белого. Это самая старая (появилась более четверти века назад) отечественная независимая литературная награда, имена лауреатов которой обычному потребителю покет-буков в мягкой обложке не скажут ничего: поэт Алексей Цветков, прозаик Александр Ильянен, киновед Олег Аронсон.
Показательно, кстати, что такой крупный издательский холдинг, как «Эксмо» (таких по величине всего два: второй — АСТ), в форуме вообще участвует без стенда — только на точечных презентациях, в то время как на сентябрьской ярмарке издательство арендует порядка 100 метров. Однако, несмотря на скромные масштабы, Non/fiction — своего рода метроном культурной и общественной жизни страны. Объявлен 2007-й годом русского языка — так среди прочих программных круглых столов на эту тему прошла презентация книги известного лингвиста Максима Крогауза «Русский язык на грани нервного срыва», вышедшей в издательстве «Языки славянских культур». Понять, кто на грани нервного срыва — язык, его носители или хранители в лице представителей гуманитарной науки, так, впрочем, и не удалось.
Однако собравшиеся в авторском зале ученые и поэты пришли к выводу: вставать в позу и говорить, что язык гибнет, глупо и бесполезно. Потому что, с одной стороны, с ним не происходит ничего такого, чего не случалось бы ранее, с другой — обучать школьников и студентов русскому языку на примерах Тургенева, Толстого и Чехова абсолютно неприемлемо, поскольку на этом языке больше не говорят. К слову, недавно мой знакомый, профессор Института русского языка, попросил у меня новую книгу Оксаны Робски «Casual 2. Пляска головой и ногами» в качестве источника употребления некоторых идиом…
«Шинель» и масскульт
Своего рода откликом на спор о соотношении текста и визуального ряда и появление множества экранизаций русской классики на отечественном телевидении можно назвать презентацию книги-картинки норвежского автора Стиана Холе «Лето Гармана». Он автор текста и иллюстраций, причем иллюстрации даже часто доминируют над текстом: на картинках всегда есть что-то не упоминающееся в тексте. Участвовавший в презентации художник-мультипликатор Юрий Норштейн на вопрос издателя Сергея Пархоменко, можно ли обойтись без слов, ответил, что в принципе можно — есть фильм Хитрука «Остров» или его же «Фильм, фильм, фильм». Однако если вести разговор об экранизации, то самое страшное, что может произойти с режиссером, — это попадание в зависимость от экранизируемого текста. «Шинель» Гоголя, заметил Норштейн, — текст, от которого нельзя оторваться: «Он порабощает. Я не понимаю слова «экранизация». Нельзя следовать тексту, это в лучшем случае прилежание». И привел пример собственного переложения «Шинели» на кинематографический язык.
В «Шинели» есть несколько фраз о том, как Акакий Акакиевич без аппетита ест мясо. Несколько фраз текста при визуализации обрастают массой мелких деталей. Нужно, чтобы не пропало гоголевское, но при этом появилось кинематографическое. «Нужны подробности, результатом которых будут эти несколько фраз из «Шинели», — заключил Норштейн. «При этом есть вещи непереводимые, — заметил Холе, — нельзя в картинке передать все многообразие слова «мама», а в тексте описать сложное графическое изображение».
Сказать, что массовая культура отсутствует на Non/fiction как класс, нельзя. Она есть, но в качестве объекта для анализа. Например, презентация книги издательства «Новое литературное обозрение» «Кумиры нашего детства: Виннету» (заявленный Гойко Митич, исполнитель роли легендарного индейца, увы, не приехал) — попытка осмыслить перемену отношения к популярным литературе и кинематографу, которые в советское время принято было называть буржуазными. Митич — человек социалистической формации и до сих пор уверен, что, сыграв индейца Виннету, он боролся за освобождение человечества.
И еще один миф, который давно закрепился за Non/fiction: мол, там нет художественной литературы. Это не так. Одновременно с выпущенными специально под ярмарку сборниками эссе поэта Льва Рубинштейна «Духи времени», фотографа Анри Картье-Брессона «Воображаемая реальность» на Non/fiction представлен новый роман Милана Кундеры «Жизнь не здесь».