В четверг, 14 марта, похоронили Бориса Львовича Васильева, писателя и дворянина, кадрового офицера, который еще с фронта, попав в три процента чудом уцелевших мальчишек 1924 года рождения, считал себя военнообязанным защищать то, чего так не доставало стране: честь и человечность. Он жил безупречно и ушел безупречно, постоянно мысленно отчитываясь перед родителями: матерью Еленой Николаевной Алексеевой, происходившей из старинного дворянского рода, и отцом Львом Александровичем Васильевым, бессменным офицером всех российских армий, от русской до советской.
Фронт многое определил в жизни будущего писателя, он ушел воевать добровольцем, после 9 класса, попал в окружение, вышел, снова воевал, даже с минного поля вернулся живым, хотя и тяжело контуженным. Когда в 1943-м его забраковали как пехотинца и десантника, он поступил в Военную академию бронетанковых и механизированных войск. «Гражданка» началась для
него в 1954 году: Васильев почувствовал, что ему есть что сказать.
К нему почему-то очень цеплялся Главлит: пьесу «Танкисты» после двух просмотров Главное политическое управление армии запретило, хотя шел уже 1955 год. И даже текст для журнала «Театр» был рассыпан на стадии набора. Безобидный «Иванов катер» лежал в «Новом мире» после смерти Твардовского три года и вышел в 1970-м.
Борис Васильев, аристократ крови и духа, чурался «кампаний», не лез в президиумы, не подписывал гадких писем против арестованных или гонимых коллег, не хвалил и не порицал Хрущева, не пиарил Советский Союз и ни слова не говорил о замечательной жизни совписов и совинтеллигентов. Ему повезло: он не загремел в лагеря при Сталине, да и потом не унижался, а подрабатывал на КВНах. Спина его осталась прямой, голова – гордо поднятой, дух – высоким и несломленным. После лагерей это было бы невозможно, все «отсиденты» знают. Его молчание и одиночество лизоблюды читали правильно: неприятие.
Но после повести «А зори здесь тихие...» он стал недосягаем для завистников и недругов. С 1969 года он становится постоянным автором «Юности». В истории останутся великолепная версия «Зорь» Театра на Таганке и горькая символика версии Дмитрия Крымова в спектакле «Горки-9». Так вот чем закрывали амбразуры: девочками. Мамой маленького Игоря Ритой; отчаянной «гламурной» Женькой; лесной девушкой из сторожки Лизой, которая не стреляла вовсе, а просто утонула в болоте; отличницей Соней и детдомовкой Галкой, которые тоже погибли, не успев убить ни одного немца. Ни казенщины, ни пафоса. Пронзительная человечность.
Потом идет столь же негромкая повесть о Брестской крепости «В списках не значился». Беременная хроменькая Мирра, старая кладовщица, юный необстрелянный лейтенант. Последние защитники. А ведь враги отдали этому гарнизону военные почести.
«Великолепная шестерка» (1980) – о погибших голодной смертью военных лошадях. «Вы чье, старичье?» (1982) – о никому не нужных, полуголодных, доживающих свое стариках, которых пригрела, наконец, добрая душа. Выживать в мирное время фронтовикам и тем более фронтовичкам было сложно. Не приживались они в мирной почве. Дань жалости и памяти такой вот фронтовичке, лейтенанту Тонечке, страшной смертью погибшей не на фронте, а в мирное время, – повесть «Неопалимая купина» (1986).
И вообще у праведников на Руси – нелегкая жизнь и мучительный конец. В святые на халяву не попадают. И вот вам история «бедоносца» Егора, честного мужика, лесника, погибшего от браконьерской руки за убитых и сваренных лебедей («Не стреляйте в белых лебедей», 1973). Вот прозаический старый милиционер не из нашей реальности, очень добрый, спасающий грешных нарушителей. Конечно, его убивают, чтобы отнять пистолет («Самый последний день», 1970).
В 1984 год Борис Васильев протащил мотивы года 1937-го, когда это никто уже не печатал и никто не смел носить такое в редакции («Завтра была война»).
Три года писатель отдавал дань русским дворянам, участникам русско-турецкой войны («Были и небыли», 1977 – 1980).
А если вы спросите, почему Борис Васильев не написал что-то тайно и не напечатал в Тамиздате, то он был кадровый офицер. Присягу не берут обратно. Офицеры не бегают жаловаться в газеты и не ходят на митинги. Они молча стреляются, как Олексин, любимый васильевский герой.
Tweet