Копейск как частный случай

В чем выгода принципа неотвратимости наказания, почему в США так много заключенных, а в России так много тюремщиков

Камера в тюрьме Донкастера(Великобритания)

Райское заключение

Во многих европейских странах тюрьмы по сравнению с российскими кажутся раем. Число узников (в расчете на 100 тыс. жителей) в них, как правило, невелико, да и уровень преступности в Европе относительно низок. Благодаря этому европейцы имеют возможность не просто содержать преступников за колючей проволокой, а целенаправленно заниматься их реабилитацией.

Вот, к примеру, Кэт Джонс, креативный директор киностудии Second Shot Productions. Это небольшое социальное предприятие, работающее с обитателями тюрьмы в Донкастере (Великобритания). Джонс учит заключенных снимать и монтировать фильмы — она уверена, что после тюрьмы им необязательно работать строителями или садовниками. Криминальные драмы, комедии с черным юмором и прочая кинопродукция студии пользуется успехом на фестивалях. В киностудии полный рабочий день, в штате — 20 заключенных и двое недавно освободившихся.

Похожий проект в Ливерпуле, только Пол Мэлони учит заключенных делать образовательное радио. Десять заключенных производят в неделю 12 часов радиопрограмм, берут интервью у своих стражей, а двое после заключения устроились работать на коммерческое радио. Вся эта деятельность финансируется грантами многочисленных фондов, помогающих реабилитации осужденных. Есть такой проект и в России — медиаменеджер Александр Любимов учит компьютерной анимации жителей колонии № 32 в Перми. Но это единичный проект, а в Европе таких много.

В Дании, рассказывает Ольга Романова, которая недавно вместе с делегацией «Руси сидящей» изучала пенитенциарную систему этой страны, идет бурное обсуждение: должны ли в тюрьмах предоставляться сексуальные услуги, и если да, то кто за них должен платить — государство или осужденные? Все остальное, кроме свободы, — комфортные камеры, телевизор, интернет и мобильный телефон — у датских зэков уже есть.

Цена вопроса

Но европейские бюджеты уже с трудом справляются с высокими стандартами тюремной жизни. В Великобритании, например, расходы на правоохранительную систему достигли 2,3% ВВП (даже выше, чем в США и ЕС), больше трети этой суммы приходится на тюрьмы. Стоимость годового содержания в тюрьме одного заключенного — £39 600 (почти 2 млн рублей), что в полтора раза превышает среднюю годовую зарплату (после уплаты налогов). А если учесть еще и стоимость судебного процесса и следствия в расчете на одного заключенного (£30 тыс.), то получится, что эти расходы

 превышают средний заработок в 2,5 раза. Еще дороже обходится специализированная юстиция, включая ювенальную и для женщин с детьми. Отсюда и критерий эффективности тюрем: он оценивается по числу рецидивов, а для частных тюрем, в которых содержится 13% заключенных, и доля их растет, предусмотрена специальная формула оплаты их услуг: 10% от гонорара выплачиваются только при условии, что «выпускники» этих заведений, выйдя на волю, демонстрируют стремление соблюдать закон.

Для тех, кто совершил не слишком серьезные преступления, британское правосудие предпочитает не давать тюремный срок, заменяя его общественными работами или условным сроком. Это не только снижает затраты на тюрьмы, но и снижает процент рецидивов.

В аду

Когда стали известны условия, в которых будет отбывать наказание Андерс Брейвик, убивший 77 человек (камера с тренажером, компьютер и так далее), глава управления ФСИН Валерий Бояринев возмутился. «Я этого по-человечески не понимаю. Излишеств быть не должно», — заявил он.

Логика Бояринева понятна: что это за наказание, если человек всего лишь заключен в тюрьму, а многое другое — как на воле? Именно этой логикой объясняются все ужасы наших тюрем, СИЗО и колоний, замечает Елена Панфилова из Transparency International: считается, что лишение свободы — ерунда, это никакая не ценность.

Чтобы исправиться, преступник, по этой логике, должен пострадать, а в тюрьме страдать есть от чего: издевательства, бытовые ограничения, невозможность свиданий. Перехват посылок, отсутствие библиотеки, интернета и телефона. Отсутствие санитарных удобств, запрет пользоваться аудио- и видеотехникой. Сделанные из решеток койки. Ограничения на количество одежды и постельного белья в камере и тому подобное. Пока свобода передвижения и выбор места обитания не будут считаться самостоятельными ценностями, вряд ли можно что-то изменить в пенитенциарной системе, заключает Панфилова.

Выстроенная в такой логике российская тюрьма не может и даже не пытается, в отличие от британской, вернуть преступника в нормальную жизнь. 30,6% нашего тюремного «контингента» сидит во второй раз, 30,1% — в третий и более и лишь 39,3% — «первоходы».

По другую сторону — трехкомнатные датские камеры, где каждому заключенному выдается комплект ключей от своего «номера». И социальная ответственность общества: люди на воле, например, специально покупают сделанную зэками мебель, чтобы содействовать их возвращению к нормальной жизни. «Ты должен выполнять ровно те же функции, которые выполнял на воле, а наказание заключается лишь в ограничении или лишении свободы», — говорит Светлана Бахмина, посетившая датские тюрьмы вместе с «Русью сидящей». Этот принцип касается и матерей с детьми — вместо того чтобы создавать детские дома, в Дании предпочитают создать условия для проживания ребенка в тюрьме с мамой (включая детскую площадку) и оплачивать поездки ребенка на такси в школу и обратно. Получается и дешевле, и гуманнее.

Система ФСИН не только бесчеловечна — она еще чудовищно неэффективна. 70% приходящихся на тюремную систему расходов, как показал на недавнем семинаре «Тюремная экономика» в Сахаровском центре экономист Антон Табах, идет на «выплаты личному составу». Во ФСИН работают 330 тыс. человек (на 717 тыс. осужденных): это второй работодатель в стране после «Почты России». Один тюремщик у нас приходится на условных 2,3 заключенных, тогда как в Великобритании один на троих, а в частных тюрьмах — один на 3,8. Собственно, на содержание заключенных тратится 19% средств. Вместо того чтобы использовать тюремное время для того, чтобы привить заключенным новые навыки (основная причина первых преступлений — низкая зарплата), у них, наоборот, отбивают желание работать честно, говорится в записке бизнесмена-осужденного Алексея Козлова, пересланной к этому семинару.

Создавая видимость занятости для отчетов перед начальством, тюремная администрация удовлетворяет любое количество заявлений о приеме на работу (средняя зарплата за человеко-день, по данным ФСИН, 140 рублей). Но фактически «одну зарплату и работу будут пилить между несколькими осужденными, создавая видимость занятости», отмечает Козлов: зона получит хорошие показатели занятости, платя зэкам копейки. Когда же тюремщикам нужно повысить показатель «число заключенных, выведенных на оплачиваемые работы», они дают работу большему числу заключенных, занижая при этом их оплату. А когда нужно повысить показатель, характеризующий заработок заключенных, снижается число работников. Поскольку рабочая сила дармовая и произведенный ею товар очень дешев, тюремная администрация может обогащаться и на недоплате зэкам, и получая «откат» от покупателя. «Не очень понятно, почему это называется зоной, а не бандой», — говорит Козлов.

Штраф vs срок

Немногим менее полувека назад чикагский экономист, нобелевский лауреат Гэри Беккер впервые применил экономический подход к проблеме преступности. И выяснил, что государственные и частные расходы на предотвращение и расследование преступлений, на содержание преступников и т.д. лишь в 2,5 раза ниже прямого ущерба от преступности. А если не считать «потребления запрещенных товаров и услуг» (проституция и употребление наркотиков), то эти расходы примерно равны. А эти сегменты, за минусом наркоторговли, считают эксперты, должны быть декриминализованы. Получается, на борьбу с преступностью общество тратит столько же, сколько от нее теряет.

Беккер показал, что для преступников — людей с очень сильной склонностью к риску — «выгодность» занятия преступной деятельностью определяется не столько тяжестью наказания, сколько вероятностью быть пойманным (то есть та самая неотвратимость наказания). Если за преступление грозит тяжкая кара, но преступника вряд ли поймают, он может чувствовать себя относительно спокойно.

Наказание за большинство преступлений, как правило, тяжелее (что рационально), чем само преступление. Например, кража наказывается штрафом, на порядок превышающим украденную сумму. Явно выпадает из этого ряда убийство, ведь в этом случае (если в стране отменена смертная казнь) наказание оказывается несоразмерно меньше преступления. Из экономического анализа преступности следует, что введение смертной казни за убийства будет вести к сокращению их числа, отмечает экономист НИУ ВШЭ Ростислав Капелюшников, не призывая, разумеется, к этому шагу.

Исследование Беккера предложило политикам несколько выводов, которыми, впрочем, они не торопятся воспользоваться. Во-первых, при дефиците ресурсов лучше тратить их на эффективную систему предотвращения и выявления преступлений, чем на лишние годы содержания оступившихся за решеткой (если речь опять-таки не идет о посягательствах на жизнь и здоровье). Во-вторых, когда дело касается нетяжких преступлений, отправлять имярека за решетку неразумно: значительно эффективнее обязать его выплатить штраф — потерпевший получает компенсацию, а общество не тратит средств на содержание преступника в местах заключения. Штрафы при этом должны быть такими, чтобы с лихвой компенсировать жертвам преступлений издержки, а обществу — затраты на задержание и осуждение преступников.

Поразительно, но именно в США не услышали Беккера — сейчас они занимают устойчивое первое место по количеству заключенных на душу населения: 730 на 100 тыс. (считая находящихся под следствием). Россия на восьмом месте (498), поблизости — Беларусь (438) и Украина (432). В 221 стране, сведения о тюремных системах которых собирает International Centre for Prison Studies, в среднем этот показатель почти втрое ниже нашего — 174 человека. Чем больше осужденных в тюрьмах, тем, естественно, больше приходится тратить на их содержание. И главное, тем хуже условия их содержания.

Гигантская тюремная популяция Штатов (2,2 млн — как население Хьюстона) многих исследователей ставит в тупик. У стран, с которыми можно сопоставлять США, этот показатель примерно в 6 раз ниже. В США относительно высок и уровень преступности. Но, например, количество убийств за последние 30 лет упало с максимума (10,2 на 100 тыс. человек в год — примерно как в современной России) до 5,5. А число тюремных узников растет, несмотря на снижение уровня преступности. Растут и расходы. С 1987 года траты на тюрьмы, по данным Pew Center, выросли в 4,3 раза, до $52 млрд. Еще быстрее, по расчетам Justice Policy Institute, росли затраты на полицию и суды. Вместе с расходами на тюрьмы они сейчас составляют $228 млрд, тогда как 30 лет назад — $36 млрд. Беккер дает объяснение этой загадке: излишняя криминализация мелких преступлений и растраты сил правоохранительной системы на борьбу с ними — 48% заключенных в США сидят за преступления, так или иначе связанные с наркотиками. Тогда как сажать, считает великий экономист, следует прежде всего за преступления, связанные с насилием, тем более что склонность к насилию в США выше, чем в Европе и Азии. Эта логика на 100% представляется верной и для России.

США к этому идут, но очень медленно. В ноябре, одновременно с выборами президента, штаты Колорадо и Вашингтон легализовали марихуану. Легализация легких преступлений уменьшит и количество тяжелых, ведь полиция не будет «разбрасываться», а риск быть пойманным возрастет. Россия движется в обратном направлении: 8-летний тюремный срок для Таисии Осиповой тому зримый пример. Между тем раскрываемость тяжких преступлений, даже по официальным данным, всего чуть больше 50%. В сухом остатке: ни прав человека, ни экономической целесообразности, ни безопасности.

Фотография: Reuters