Филипп Дзядко — о «днях темноты» и походе за счастьем
Кадр из фильма-катастрофы Роланда Эмериха «2012»
В ожидании КС
В день, когда начались выборы в Координационный совет оппозиции, я пошел на свой первый урок — вести литературу в вечернюю школу для детей-сирот. Туда приходят учиться уже достаточно взрослые люди: выпускники интернатов, которые хотят сдать ЕГЭ, поступить в колледжи. По сути дела они начинают учиться именно сейчас, когда им 16–18 лет. У многих знания остались на уровне пятого класса, и на уроках литературы мы первое время смотрим экранизации классических произведений или просто разговариваем о париках, которые ввел Петр Первый, и о дуэли, на которой погиб Лермонтов. Недавно читали по очереди «Руслана и Людмилу», отмечая непонятные слова и считая количество рукопожатий, отделяющих от Пушкина (через скольких людей мы с ним знакомы).
На следующий день после объявления результатов выборов в КС ко мне подошла восемнадцатилетняя Аня и сказала: «Поздравляю вас, мы очень переживали». Я удивился, а оказывается, Аня со своим другом Димой вбила мою фамилию в Яндекс и узнала про эти выборы. «А какая она в общении? Вы с ней разговаривали?» — это, конечно, про Ксению Собчак.
В течение «дней темноты» лучше завесить окна темным, не верить своим глазам и ушам, не выходить на улицу, молиться, укреплять себя, лечь спать
Дима, Анин друг, работает на заводе. Он отличный парень. На мой урок он ходит только из-за Ани, сам он, похоже, особого смысла в литературе не видит. Дима работает с семи часов утра на заводе, и когда мы смотрим дзеффиреллевскую экранизацию «Ромео и Джульетты», в тот самый момент, во время сцены у балкона, когда и Аня, и другие девушки готовы расплакаться, раздается громкий Димин храп.
Координационный совет мы больше не обсуждали, но теперь каждый урок начинается с разговоров на общественные темы — Дима, прежде чем я успеваю рассказать про пушкинский «Выстрел», говорит о том, что денег в стране вообще нет, что его раздражают «кавказцы, стреляющие на Тверской», а Аня добавляет, что ей «просто страшно». «Вы вообще знаете, что скоро КС?» — говорит Аня, и речь на этот раз идет про конец света: 21 декабря земля будет проходить через «нулевую полосу», кое-кто из Аниных знакомых собирается заложить душу на специально созданном сайте, мне дают почитать листовку, которую «распространяют во всех больших городах»: «Связь и телевидение отключатся. В течение «дней темноты» лучше завесить окна темным, не смотреть в них, не верить своим глазам и ушам, не выходить на улицу, лучше медитировать, молиться и укреплять себя, лечь спать».
О том, что страшно и что мы проходим через «нулевую полосу», я уже где-то слышал.
Фрагмент листовки, распространяемой в городах-миллионниках
«Дни темноты»
Боятся все. Говорят о страхе и больной спине Путина — причине неадекватных выступлений про «чучело еврея» и судорожных перестановок в правительстве. Говорят о «посадках», о новых эмигрантах, о политических беженцах, ждут новых арестов… Европейские и американские университеты завалены заявками на стажировки от российских журналистов и ученых, половина Рублевки стоит пустой. Пытки в полицейских участках, показательное «Болотное дело», избиение рядовых активистов уже никого не удивляют. Модно вести разговор в духе «а ты бы под пыткой признался?» Модно объяснять, чем индивидуальный террор отличается от массового. Неприличные параллели с 1937 годом уже не кажутся неприличными.
Люди боятся. И внутри этого страха — чувство неслучившейся победы.
Это чувство есть и у новоизбранного Координационного совета оппозиции. После того как больше сотни тысяч человек нашли время и терпение зарегистрироваться и проголосовать на выборах в орган, не имеющий никакой реальной юридической силы, стало казаться, что теперь что-то изменится: эти 45 человек, такие разные и по взглядам, и по опыту, вопреки здравому смыслу быстро все починят. Теперь можно вздохнуть спокойно. Они должны принести спасительные ответы, они перестроят Россию. Но за три недели, прошедшие между заседаниями Совета, никаких чудес не случилось, а Россия не перестроилась. Напротив, КС было почти не слышно, а когда все же слышно было, то лучше бы и вовсе этого КС не было. На публике волшебники демонстрировали неумение вести нормальный разговор друг с другом и умение рассуждать о тонкостях регламента. Страх перед необходимостью и невозможностью быстрых позитивных действий вылился в публичное поношение коллег. И вот между уроками я читаю, как почтенный оппозиционер на глазах превращается в Кургиняна.
Но вообще-то КС — это не сообщество волшебников и не собрание политбюро. Выборы в КС — один, пусть и очень важный, но один из эпизодов сопротивления. КС не правительство, а центр подготовки изменений, орган, призванный объединять свободных людей в несвободной стране, связывать их друг с другом. Одни занимаются помощью политзаключенным, другие разрабатывают проект судебной системы, третьи пикетируют суды и так далее. КС — это отражение того, что происходит сегодня с протестом в атомизированном обществе, стране одиночек, инфантильных одиночек, ждущих быстрой победы.
Должен реализоваться мушкетерский лозунг «Все за одного» — надо ходить на каждый суд по этому делу
В социальных сетях гуляет «открытка»: «При возникновении любой непонятной ситуации ложитесь спать (варианты — пакуйте чемодан, выпейте 300 г и так далее)». В переводе для КС она должна звучать так: «При возникновении любой непонятной ситуации спрашивайте мнения избирателей». Например, в спорах о большой протестной акции: 8 или 9 декабря ее устраивать? Каким должен быть основной «сюжет» демонстрации, чтобы на нее пришло как можно больше людей?.. Об одном точно не надо спрашивать: и так понятно, что зима 2012/2013 войдет в историю как зима процессов по «Болотному делу». И здесь должен реализоваться мушкетерский лозунг «Все за одного» — надо ходить на каждый суд по этому делу, на каждую акцию поддержки узников, и если с помощью КС как можно больше людей сможет эту поддержку оказать — уже будет смысл в его существовании.
Ноябрь — вообще паршивый месяц. Ноябрь — ни о чем, серое небо и пробки. В прошлом году было похожее ощущение — как реакция на съезд 24 сентября. Сейчас все жестче: прошлогодние разговоры про отъезд сменились побегами, ожидание арестов — реальными сроками, растерянность — отсутствием реакции на любые новости, усталостью от беды. Уж лучше конец света, чем неслучившаяся быстрая победа. Уж лучше думать, что хуже не бывает. Нет, бывает. В Советском Союзе было хуже. Это объясняет, например, Владимир Буковский, рассказывая, как в перерывах между лагерями ездил в геологические экспедиции — единственный способ спрятаться. В клетке, из которой нельзя вырваться, хуже.
Счастье — это когда
Недавно я попросил учеников написать короткое сочинение — ответить на вопрос «О чем вы мечтаете?». Аня написала: «Что я хочу от жизни? Мне хочется добиться в жизни все самой. Хочется быть самостоятельной, сильной, ни от кого не зависеть. Хочу, чтобы мама была со мной всегда и, самое главное, живой. Хочу, чтобы я была с любимым человеком. Хочу быть отличницей в учебе. Хочется не расстраиваться. Ни с кем не ссориться. Иметь друзей, которые никогда не предадут. Я хочу быть счастливой и чтобы все было хорошо. И чтобы мои мечты сбывались. Все».
Страх? Глупости. Нет никакого страха, есть забытая цель всех этих митингов и детское разочарование от того, что быстрой победы не случилось. Это забытое чувство свободы, которое многие пережили почти год назад в декабре. Это потерянное чувство морального превосходства над властью. Для многих эти чувства были слишком серьезными, чтобы совсем исчезнуть. Ведь они сродни счастью. За ощущением распадающихся связей, постоянного «конца света», медлительного Координационного совета потерялась главная причина всех этих «протестных тенденций».
В Декларации независимости США, принятой 236 лет тому назад (чуть больше рукопожатий, чем до Пушкина), сообщается, что у всех есть право на «жизнь, свободу и стремление к счастью». Чтобы эти права были обеспечены, и учреждаются правительства: «В случае если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье». У нас сейчас как раз такой случай — форма и принципы организации нынешней власти не обеспечивают людям безопасность и счастье.
Аня последнее время редко ходит на уроки литературы. Вчера я узнал, что она устроилась на работу штукатуром. Ей не нужно рассказывать, какой дурной правитель Путин, и объяснять, что в полицейских участках пытают задержанных. Она вне зависимости от картинки Первого канала все это знает лучше любого колумниста. Но, в отличие от многих, она знает, каким должно быть правительство — таким, которое может обеспечить счастье на фоне окружающего КС — конца света. Например, чтобы с Димой найти квартиру и родить детей. И кажется, единственный марш, в котором она готова участвовать, — поход за счастьем, в том числе за счастьем других. Счастье — это когда тебя защищают. Если восьмого, девятого или пятнадцатого мартобря будет выступление не за страх, а за счастье, особенно если за счастье других, туда нужно идти.
Ведь эти митинги, они не о кровавом тиране, они — способ сказать о чем-то другом, более важном.