Доживем до понедельника

Тюремные будни у большинства начинаются по пятницам: именно в пятницу следственные органы предпочитают задерживать намеченную жертву, чтобы к понедельнику жизнь медом не казалась. Именно к пятнице в зонах и колониях-поселениях заполняются родственниками комнаты длительных свиданий — люди ведь работают, а по пятницам отпрашиваются до понедельника. А мы едем в понедельник.

Днем заказываю по интернету передачи в тюрьму в Иванове (там есть такая услуга). В ночь на вторник выезжаем в Иваново втроем — с Костей и Алхасом. Алхас Абгаджава — официальный адвокат «Руси сидящей», а также друг, товарищ и брат. С Костей Дихтярем, гражданским активистом, мы познакомились в Торжке у проходной зоны, где сидел Мохнаткин. Так с тех пор и ездим по зонам и тюрьмам — впрочем, у Кости был большой перерыв на все лето, которое он провел в Крымске.

В Иванове устраиваемся в неплохой гостинице пансионатного типа, немедленно обнаруживаем топтунов: короткие стрижки, несчастный вид, пустой чай, допотопный видеорегистратор. Алхас просит нас с Костей не трогать убогих.

6 ноября. Идем в областной суд Иванова. По дороге обнаруживаем улицы: Лагерную, Конспиративную, Трибунальную и улицу Громобоя, на которой находится в торжественном здании сталинского времени ОВД.

В суде всегда много интересного: это государство в государстве, где каждый устанавливает свои правила, не имея представления о правилах федеральных. Мы заявляем о своем участии в судебном заседании по поводу кассации на отказ в УДО осужденному Козлову. Едем к Алексею Козлову в тюрьму на улице Болотной. Почему Алексей в тюрьме и под стражей с марта — никому не известно: судья Зоологического суда Москвы Татьяна Васюченко сто раз втайне переписывала свой собственный приговор, уже вступивший в силу, и на сегодняшний день получается, что она определила Козлову жизнь под надзором, а не под стражей. Вышестоящая инстанция с тайным переписыванием согласилась, и теперь мы подаем к ФСИНу и Минюсту гражданский иск насчет незаконного содержания под стражей. Я бы добавила к числу ответчиков Ивановскую область.

Ивановский облсуд, заседание коллегии по кассационной жалобе защиты Алексея Козлова	СИЗО № 1, Иваново, ул. Болотная, вход для адвокатов
Иваново. Пересечение Конспиративной улицы с Конспиративным переулком — место дорогое: здесь строится элитное жилье	УФСИН Ивановской области. Просочиться сюда гражданам или адвокатам невозможно. Даже ящика для заявлений нет
В Иванове всегда хорошие новости. В киосках продают местные издания, иконы и путеводители	Судебный пристав в облсуде сообщил, что руководство запрещает им читать The New Times

7 ноября. Алхас проводит время в тюрьме с Алексеем как адвокат. Они вместе готовятся к судебному заседанию. Меня к мужу не пускают, несмотря на то, что я фигурирую во всех судебных решениях как защитник, допущенный судом. Ничего, возьму в суде дополнительную бумажку.

Сразу после визита в тюрьму меня находят некие люди, мой контакт с ними топтуны не отследили. Назовем их Вася и Петя. Они передали мне набор документов о преступлениях в ивановских СИЗО, колониях, прокуратуре и судах. У них есть тюремный стаж и большой опыт, и шли они «по политике». Вася и Петя посоветовали мне сделать странное, а именно: поискать у себя в сумке некое письмо. И я его там нашла. Приведу его фрагмент: «Начальник СИЗО *** шельма конченая. В одной упряжке с УФСБ и бандитами, верить ему нельзя. Замом в СИЗО ***, нач. ОБ, выполняет любые указания. Нач. оперчасти — ***, он самый хитрый. Отвечает за давление на мужиков через блаткомитет. В СИЗО главшпан у бандитов ***, сидит там четыре года уже, так как нужен ментам. ***, майор, зам нач. оперчасти, работает там 11,5 года, служил в Чечне, был неплохим парнем, но выгорел. Отвечает за межличностные конфликты, организует «душняк» в камерах, подбирая контингент, чтоб невыносимо было всем. Замешан в скандале с пытками чеченцев в СИЗО при позапрошлом начальнике Дейнеке (сидит уже). Он списал на ремонт СИЗО и стройку нового корпуса деньжищи. Там ближе к евротребованиям. Мышей меньше, крыс меньше, крашеные стены и не нычки, а унитазы. Там ваш муж сейчас. Не посадят Козлова, мужа Романовой, в конченый гадюшник, как меня, в 90-ю камеру. Дейнеку использовали и подставили — не шел на контакт с УФСБ. Нач. медчасти, зовут ***, ЧМО. Работает там семь лет. Кличка «Фашист». Касаемо ФСБ. Да, вас пасут. Для того чтобы убить все ментовские гадские поползновения, укажите, что я освободился пять месяцев назад. Пусть ищут человека за забором, а не телефон в камере. Отвезут вашего мужа на поселок в Кохму. Там начальник Лопатин. Фуфлыжник. Бывший учитель истории, был в ИК-5 по воспитательной части. При дефиците комнат длительных свиданий в 300% торговал днями. Особисты что-то имеют на него, имейте в виду. Тому Лопатину, что у вас деньги вымогал, он однофамилец, но они знакомы. Помните, что в Иванове платный проезд в социальном лифте через комиссию — все строго за деньги. Ваше новое ходатайство по УДО будет рассматривать Ивановский райсуд. Там два судьи, которые на этом деле специализируются: *** и ***. *** не скидывает по поправкам, хотя боится квалифколлегии. Но за жалобы на него можно выловить от блатюков по башке. По каждой жалобе начинает давить все кнопки на телефоне, напрягает ментов, а те — бандитов. Судья *** — бывший прокурорский работник, умявший дело по вводу ОМОНа в СИЗО в 2003 году. 31 января ввели в тюрьму «маски» и лупили всю тюрьму до 15 мая каждый день. *** доказал: никого не вводили, никого не лупили, а тюрьма врет всем контингентом. Остальные судьи в УДО не суются».

Стало понятно, что надо ехать в гостиницу разбирать документы.

8 ноября. День начался в пять утра. На московском поезде приехали координаторы «Руси сидящей» Инга и Ксения. Ксения Норалл — англичанка русского происхождения, бросила все и теперь ездит с нами по тюрьмам, ибо есть вещи поважнее, чем файф-о-клок. Инга Кудрачева — специалист по гостиничному бизнесу из Питера, летом уволилась и уехала с первой фурой в Крымск, где и была нами обнаружена и отмечена как хорошо подготовленный волонтер. 

Идем все вместе в суд. Здесь меня внезапно ухватывает за рукав милая женщина: «Вы Ольга Романова? А я здесь по вашему делу».

Надежда Николаевна Муращенко — защитник издания «Иваново-пресс», дело которого длится уже с 2006 года. Тогда они опубликовали статью про «черного адвоката» Лопатина (то есть работающего на бандитов). Некий Лопатин возглавляет фонд «Забота» в городе Вичуга Ивановской области. И это не фонд на самом деле, а воровской общак, который контролирует известный вор Рубен. В Ивановской области «блатные» контролируют очень многие суды, в чем я имела несчастье лично убедиться, не говоря уже об администрации тюрем и ИК. На УДО отпускают две категории осужденных: кто гол как сокол и взять нечего или за деньги, предварительно пару раз «кинув» и заставляя платить еще и еще. Делают они это официально. К человеку, который подает ходатайство на УДО, приезжает либо сам Лопатин, либо его представитель. Оставляет договор на оказание спонсорской помощи фонду «Забота» на бланке, с подписью, с синей печатью. Сумма «помощи» фиксирована — это 10% от суммы ущерба, который обозначен в приговоре.

У нас в приговоре ущерба нет — не нанесли мы его, так уж вышло. Поэтому потребовали 3 млн рублей — это ровно 10% от стоимости акций, принадлежавших моему мужу, в хищении которых он и обвинен. Однако поскольку мы выиграли все арбитражные суды, то акции там, по арбитражу, признаны законно приобретенными, а потому ущерба нет. Но уголовному суду на это наплевать, когда есть заказ, который надо отработать. Вот поэтому нам и выдвинули плату за УДО в 3 млн рублей. Мы платить отказались и написали заявление в СК и прокуратуру. На суде, где мужу отказали в УДО, присутствовал и тот Лопатин. Он после отказа подошел ко мне и сказал, что мне надо ехать с ним в фонд и быть посговорчивее, а я была все в той же многочисленной компании из «Руси сидящей» плюс работала видеокамера проекта «Срок» — ничего тот Лопатин не стеснялся.

И вот задолго до того, как мы с мужем прошли этот путь, еще в 2006 году газета «Иваново-пресс» писала ровно про то же и про тех же. А когда я стала писать про беспредел в Иванове и про фонд «Забота», газета «Иваново-пресс» мои статьи перепечатала. И вот теперь у них суд насчет клеветы, причем ни я ничего про это не знаю, ни федеральные СМИ, в которых эти мои статьи были опубликованы. Туда у них руки не дотягиваются.

Увы, исками дело не ограничилось. Главреда «Иваново-пресс» в итоге посадили, причем по статье «коммерческий подкуп», дали год тюрьмы. Валерия Сметанина осудили на основании аудиопленки, на которой шум, просто шум. «Это деньги пересчитывают», — сказал прокурор, и журналист Сметанин был осужден и отправлен в тюрьму. Через год после этих событий ровно то же самое скажет прокурор Верещагин в Осташковском райсуде на процессе по делу сельского учителя рисования Ильи Фарбера, обвиненного в получении взятки: «На аудиопленке хруст, я насчитал 30 хрустов, значит, Фарбер получил 150 тыс. рублей». Восемь лет дали Фарберу. Мы-то в «Руси сидящей» до Иванова думали, что это чисто осташковское ноу-хау. Ан нет.

Мужа моего на заседание не доставили, была видеосвязь с изолятором. Говорил он хорошо и очень жестко. И адвокат Алхас Абгаджава был большой молодец. Мы говорили о фальсификации документов судьей, отказавшей в УДО, и о том, что Козлов Алексей с марта незаконно содержится под стражей, о чем уже есть постановления московских судов, в том числе и Мосгорсуда.

Нам в итоге отменили отказ по УДО и направили дело на новое рассмотрение, хотя прокурор, естественно, возражал, сказав буквально следующее: «Ну и что, что судья ошиблась? Все равно все правильно». Фотографироваться после окончания заседания он тоже не стал и стремительно убежал в сортир, где и заперся. Мы еще долго оставались в суде — так и не вышел.

Сразу после окончания заседания случилась провокация. На рассмотрении нашего дела присутствовал судебный пристав. Как только мы все вышли, он подошел к нам и сказал: «Рано радуетесь, вы еще поплачете и охренеете от того, какое будет по вам решение». Восемь человек повернули к нему восемь работающих камер. Пристав ретировался в приставскую комнату, откуда немедленно выскочило подкрепление в лице старшего пристава, который полез драться — видимо, он никогда еще не видел работающих айфонов. Старший пристав, майор, не представился, зато мы выяснили фамилию много знающего и мало думающего служивого и пошли писать заявление о совершении преступления — сначала на имя председателя суда, потом в прокуратуру. Ждем теперь решения судьбы пристава Коткова Кирилла Александровича и его руководства.

На прощание мы подарили приставам решение Преображенского суда Москвы, который осудил некоего гражданина по ст. 158 (кража). Фамилия гражданина случайно была Путин, а потому выражение «Путин — вор» мы считаем утвержденным судом. Уж и не знаю, пошло ли приставам на пользу новое знание.

Меня — уже с разрешением суда — снова не пустили к подзащитному, а у Алхаса отняли бутерброды.

Составлять проекты жалоб и заявлений в прокуратуру я отправилась в ресторан «Компотъ» недалеко от СИЗО, мы его облюбовали за прошедшие три дня. Официанты с самого гардероба начали предупреждать, что за нами опять топтуны — сидят пустой чай пьют и столик зря занимают. Ну, извините.

Сегодня мы разделились. Кто-то поехал в Ковров, кто-то остался разбираться с передачами в Ивановском СИЗО, а я с Ингой отправилась в Киржач, в туберкулезную зону. Туда из Москвы двигалась другая наша колонна — это предприниматель Валерий Гайдук, неправосудно осужденный за мошенничество по ст. 159 (он из нас первая ласточка, очень близок к полной реабилитации), и Борис Маматов, чистая душа, правозащитник-самоучка. С Борей я познакомилась в суде, он пришел на один из наших процессов послушать и разобраться, а разобравшись, пришел в ужас и в пятьдесят три года поступил в Юридическую академию на 1-й курс.

Соединившись в Киржаче с Борей и Валерой, мы пошли на рынок. Там у нас возникла острая дискуссия. Понятно, что нужно туберкулезным: сало, лимоны, чеснок, гранаты и т.д., но сало — прежде всего. А едем мы к Исламу Оздоеву, ему 26 лет, и он очень плох. Ислам Оздоев — мусульманин, наша Инга — тоже. И вот, стоя посреди мясных рядов, мы решали богословскую проблему, что может съесть мусульманин при смерти. И тут вдруг мне позвонил муж, и купленные гранаты выпали из рук.

Как оказалось, рано утром мужа этапировали в колонию-поселение в Кохму, как мне и сообщали мои информаторы за несколько дней до этого. Ни он, ни кто другой оплаченные мною загодя передачи так и не получил (квитанции сохранила, вот жулики мелкие). А потому накануне выходных он просит все-таки хоть чем-то его снабдить. Я его заверила, что другая наша группа уже на подходе. И богословский вопрос, кстати, тут же решился: мы купили разного сала и разного жира, решив, что зэки сами разберутся.

В ЛИУ № 8, лечебно-исправительном учреждении, нас принял начальник Игорь Викторович Каленов. И он нам очень понравился. Умный, не злой, все понимающий. Личное дело нашего Ислама Оздоева попросил принести, долго его изучали с комментариями, которые мне придется опустить для блага хорошего человека Игоря Викторовича. Он работает начальником с начала года, у него большой стаж в органах местного самоуправления — он даже возглавлял муниципальный совет, и это чувствуется. В ЛИУ содержатся 540 человек, все они больны. Из них 72 отказника — те, кто отказывается лечиться (в основном потому, что лекарства больше не помогают). С УДО тоже проблемы, как везде. Смертность? Конечно. Шесть человек с начала года, в прошлом месяце умер парень 32 лет, в позапрошлом — 21 года. И что характерно, подчеркнул Игорь Викторович, очень много больных поступает из Москвы — из СИЗО № 3 на Пресне. Наш Ислам Оздоев тоже там сидел, кстати, а туберкулез у него уже нашли в ИК-2 в Петушках.

Передачу у нас взяли, и даже мельком видели Ислама. Всю дорогу мы расхваливали друг другу Игоря Викторовича — ну бывают же люди. Что доказывает нам одно: можно оставаться порядочным человеком в любой системе.

В субботу утром нам было счастье. Мы крестили в Дмитрове маленькую Веронику Рощину. Вероника родилась ровно через девять месяцев после выхода из тюрьмы Олега Рощина. Он отсидел в крытой тюрьме больше трех лет, а прокурор просил для него 22 года строгого режима по статье 188 УК (товарная контрабанда). А потом оказалось, что это не преступление. У Олега и Юли это четвертый ребенок. Крестная мать — Инна Бажибина, у нее двое. И Олег, и Игорь, и Инна — подельники. Инне дали 16 лет. А потом отменили. Крестный отец — Валера Гайдук. 

В Кохму приехали ранним утром. Свидание мне разрешили. В специальную комнату, где стоят две лавки и стол, заводят мужа. Он садится на одну лавку, а двое приехавших — строго на противоположную. Напротив — стеклянная перегородка, чтобы дежурная девушка могла все видеть и слышать. Я была постоянным участником свидания, а слева от меня состав менялся, чтобы с мужем могли поговорить все приехавшие. Мужа обрили, но выглядит он прекрасно, и мозги работают отлично. Передачу в конце концов у нас забрали, а когда свидание закончилось и я вышла, то обнаружила всю компанию в слезах. Зато обнаружили, что наша новая зона примыкает к «элитному поселку» Боевик. Вот там теперь я и поселюсь, очень подходящее имя.

Перед отъездом из Иванова заехали в областной УФСИН. Собиралась оставить им заявления о преступлениях, которые у них творятся. УФСИН на улице Велижской, 60, напоминало крепость на осадном положении — закупорено со всех сторон, ни ящика, ни телефона, ни приемной. Над закрытой на все замки проходной гордо реет плакат «Служа закону, служу народу!» Я позвонила в единственный имеющийся звонок на проходной. Вышел помощник оперативного дежурного и поинтересовался, «какого хрена» мне здесь надо. «Вот заявления принесла о преступлениях». — «А вы кто?» — «Я — защитник такая-то, а вы?» — «Не ваше дело». Фотографироваться не захотел, закричал про свои конституционные права, представляться отказался. Набрала все известные мне телефоны УФСИН — нет, не понимают они, чего я от них хочу, да еще и ссылаясь на плакат про народ и закон. В итоге добилась вызова оперативного дежурного, который тоже не представился, но зато я изловчилась сфотографировать его бейджик. Подполковник Дергунов Юрий Владимирович сообщил мне, что УФСИН не принимает заявлений ни от граждан, ни от защитников. Жду теперь письменного отказа. Получив его, подадим гражданский иск против ФСИН, Минюста и Ивановской области. Большой красивый гражданский иск по совокупности безобразий, зафиксированных документально.

Перед тем как поехать в Москву, отправились в Ковров в специальный дом-интернат для престарелых и инвалидов на улице Дачной, 29. В Коврове недавно был митинг инвалидов, и одна девушка двадцати восьми лет, Света, была на такой ужасной коляске, сил нет. А у нас как раз были и коляска, и специальное кресло для ванной — волонтеры привозили все это в Крымск, и вот немного осталось. Гражданский активист Коля Левшиц привез все это в дом-интернат и вручил Свете. В холле — мы видели через окна — собрались все жители дома, 640 человек.

А по дороге в Москву нам звонил зэк Вася из Великих Лук — интеллигентный, добрый, умный человек, предприниматель, разумеется, с четырьмя языками и двумя образованиями, мы к нему собираемся через неделю. Вася дивные стихи пишет.

Доживи, Вася, до понедельника. Мы приедем.