В конце ноября 2007 года Людмила Улицкая стала лауреатом Национальной литературной премии «Большая книга» за роман «Даниэль Штайн, переводчик». 150-тысячный тираж давно распродан. «Даниэль Штайн» — настоящее событие года. Вокруг книги и особенно вокруг ее главного героя продолжают кипеть нешуточные страсти. Почему? Об этом The New Times рассказала сама писательница
Людмила Улицкая — Юлии Рахаевой
Людмила Евгеньевна, несмотря на ваши пессимистические прогнозы, вам все-таки дали самую крупную отечественную литературную премию. Что скажете теперь? Для меня «Даниэль Штайн, переводчик» — это, безусловно, большая книга: потрачено много лет, сил, трудов. Но наград за нее я не ожидала, была абсолютно уверена, что ничего не получу.
В своих первых выступлениях после выхода «Даниэля Штайна» вы вообще говорили, что за эту книгу вам оторвут голову. Насколько реальная реакция совпала с ожидаемой?
Реакция превзошла мои ожидания: книга вызвала горячий отклик. Оказалось, что история эта интересна не одной мне и моим друзьям, которые варились в той же среде, мучились теми же «проклятыми вопросами». Я получаю отклики, письма, иногда просто потрясающие, и очень счастлива, что книга не оставляет людей равнодушными. Это несомненный успех. И не только по тиражу — она продается хорошо. Я-то думала, что ее читать не будут: жестко, трудно читать, напряжение и работа… Но читают. Что же касается «отрывания головы» — ну да, понемногу отрывают. Все люди с догматическим мышлением — и евреи, и православные. Был даже организованный десант «Литературной газеты» — целый разворот критики в лучших традициях: смесь прямой лжи, манипуляций и скудоумия. Будем считать, что все в порядке: обидно было бы, если бы прошли мимо.
Некоторых своих коллег по писательскому цеху вы подвигли к написанию целых «антиданиэльштайновских» трактатов…
Наибольшее раздражение моя книга вызывает у людей, считающих себя обладателями истины в последней инстанции. Но ею не обладает никто! Вера тем и отличается от концепции, что в ней есть иррациональный остаток. Прототип Даниэля Штайна Даниэль Руфайзен говорил: «Вера — это моя тайна».
Книга о святом
Вы нигде впрямую не называете свою книгу романом — за вас это делают издатели на задней обложке. Как бы вы все же определили жанр книги?
Когда рукопись книги «Даниэль Штайн, переводчик» была готова, там был подзаголовок «Роман по следам документов». Каким-то образом подзаголовок слетел в процессе напечатания книги, а я не сразу заметила. Я писала книгу долго, еще дольше о ней думала, и как будут определять ее жанр критики, меня не особенно занимает. По многим признакам это роман. Но и современная агиография. Книга написана о святом, а это покрупнее, чем «положительный герой».
В каком-то смысле вы сами, издав эту книгу, стали «переводчиком», то есть посредником между не слышащими друг друга людьми. Неужели наступают времена, когда без «переводчиков» невозможно будет общаться тем, кто принадлежит к разным социальным слоям и религиям?
«Переводчики» всегда существовали в мире. Это всегда миротворцы. Благодаря им возникают межкультурные связи. Без них вообще не существовала бы культура. Первыми были торговцы, которые путешествовали из страны в страну, продавая невиданные товары и овладевая для нужд своего, казалось бы, низменного занятия иностранными языками. Музыка, изобразительное искусство универсальны. Это язык, не требующий собственно языка. И вера тоже язык. Переживание Бога, принятие Высшего начала в мире свойственно большинству людей. И здесь есть своего рода универсальная азбука. Буддист, магометанин и христианин по-разному объясняют, что такое добро и зло, но все они сойдутся на том, что нельзя приносить страдания ближнему. В практике жизни это почти недостижимо. Всем людям для того, чтобы находить общие точки, строить платформу для общения, нужны переводчики. Люди плохо понимают друг друга. На всех уровнях, о которых вы говорили: дети—родители, бедные—богатые, шииты—сунниты… Мне кажется, что разработка общих понятий — это дело людей культуры. В этом смысле, скажем, «Битлз» сделали огромное миротворческое дело и предложили свой собственный язык, который оказался понятным многим миллионам.
То, что в Хайфе водят экскурсии по местам, связанным не то с вашим героем, не то с его реальным прототипом, — знак наивысшего признания. Дюма в Париже, Булгаков в Москве и Киеве, Майринк в Праге… Но в Израиле ведь очень многое зависит от религиозных взглядов экскурсовода. Помню, чуть ли не в той же Хайфе кто-то из наивных экскурсантов спросил тетеньку о Христе. «А что Христос? — сухо ответила та. — Обычный проповедник, притом далеко не лучший».
Отличная реплика! Дело в том, что в среде широко мыслящих иудеев есть такие, которые рассматривают Иисуса как последнего из еврейских пророков, они ставят его в ряд с более древними пророками и не видят в его учении ничего, что противоречило бы иудаизму. Но они не готовы видеть в нем Сына Божия. Даниэль тоже видел в Иисусе одного из последних еврейских учителей и пророков, но он веровал также в то, что Он был Спасителем мира и Сыном Божиим. Я думаю, что Тот, Кто в историческом времени был сыном плотника из Назарета, был бы глубоко опечален, узнав, какие мучительные расколы, войны, какая вражда и ненависть угнездились на этом месте после Его ухода. Про экскурсии в Хайфе я слышала и не знаю, как на это реагировать. Пожалуй, я смущена. Впрочем, надо бы пройти с этой экскурсией, послушать, что люди говорят.
Вера — личное дело
Скорее всего, ваши почитатели — это люди самой разной политической ориентации. Когда-то вы подписали чисто политическое письмо в поддержку СПС. Даниэль Штайн стал бы ставить свою подпись под такими письмами?
Мне не нравится подписывать коллективные письма. Но первое в жизни «протестное» письмо я подписала, когда посадили в 1968 году мою подругу Наташу Горбаневскую. И до сих пор время от времени их подписываю. Коллективные письма почти всегда содержат в себе что-то, с чем я не могу вполне согласиться. Но дело, видите ли, в том, что не подписать тоже часто бывает невозможно. Та безликая, мощная и бесстыжая сила, которая ведет бессмысленные войны, совершает преступления и разного уровня несправедливости, совершенно не обращает внимания на «коллективные» письма. Честно, ни одна из существующих сегодня партий меня не устраивает, и СПС в том числе. Я глубоко непартийный человек. Кстати, меня очень удручает, что в новейшие времена многие православные люди рассматривают свое присутствие в Церкви как партийную позицию. В книге об этом тоже есть. Что касается самого Даниэля, он однажды в своей жизни судился с государством, а много лет спустя расценивал это как глупость. Так что я тоже могу себе позволить глупость подписывать письма, которые ничего не могут изменить.
Вы утвердительно отвечаете на вопросы о вашей принадлежности к православию. Одновременно вы определяете себя как еврейку. Но люди западной традиции не понимают, как это может быть. Для них еврей — это религия. А национальность «еврей», считают они, придумали антисемиты. Понятно, что ваша книга и об этом тоже. И все же, не называют ли вас соплеменники предательницей? Как в этой связи вы себя чувствуете в Израиле?
Да, есть простодушные люди среди евреев, которые очень на меня раздражены. В Иерусалиме на вечере ко мне подошла женщина и сказала, что, узнав, что я христианка, больше не будет читать моих книг, хотя раньше меня очень любила. С ее точки зрения, я предала народ. Ну что тут делать? Я ответила, что мне очень жаль, и тут я ничего поделать не могу. Среди евреев, в том числе и верующих, у меня много друзей. Чем выше человек стоит в культурном и интеллектуальном отношении, тем легче найти с ним общий язык. Вера — личное и интимное дело каждого человека, и я считаю, что задавать этот вопрос неприлично. Но мое положение таково, что я не считаю возможным на этот вопрос не отвечать.
Ключ к чтению
Вы часто выступаете в разных городах, пропагандируя толерантность. Вы дали свое имя серии детских книг, связанных с этой тематикой. Я подарила их своей племяннице на десятилетие. Спустя месяц услышала от ее мамы: «Что ты подарила? Там говорится про однополые браки!» Родители активно не желают, чтобы их дети читали про то, что и не всякий взрослый готов воспринимать спокойно. Вас это не смущает?
Не смущает. Есть множество вопросов, о которых многие родители предпочитают не говорить с детьми. Это трудно, ответственно, да и страшно иногда. Но тогда дети узнают обо всем в подворотне. Я думаю, что гораздо лучше, если им ответят на все эти сложные вопросы специалисты. Речь идет только об этом.
С прототипом вашего героя вас познакомил брат Александра Меня. Судя по вашим высказываниям, письменным и устным, отец Александр был для вас учителем, духовником и высочайшим авторитетом во всем. Не предполагаете ли написать о нем книгу? Конечно, на этот раз non fiction?
Я знала с молодости отца Александра. Читала его книги, изредка бывала и в его приходе. Я не принадлежу к числу людей, кто был с ним очень близок. Я его скорее любила издали. Ведь его всегда окружала стена людей, которые в нем остро нуждались. А у меня было такое чувство, что я не должна его загружать своими проблемами. Мне было достаточно его книг. Они имели для меня очень большое значение. Скажем, читать книги библейских пророков я смогла только после того, как прочитала его книгу «Вестники Царства Божия». Он дал ключ к чтению. Книг об отце Александре написано очень много. Я не думаю, что напишу еще одну. Хотя вскоре после его смерти мы с отцом Михаилом Аксеновым-Меерсоном, который был его другом и учеником, а потом был близок к отцу Александру Шмеману, собирались написать сценарий. Но из этого ничего не вышло.
Людмила Евгеньевна, после вручения вам премии «Большая книга» вы прилюдно пообещали больше не писать. Неужели это правда?
Чего-то пишу. Писать трудно. И есть инерция работы. Не могу сказать, что это хорошо. Инерция — плохая мотивация. Не знаю, не знаю… Есть вещи, о которых хочется подумать.