Преображенская площадь, маршрутное такси.
С заднего сиденья передаю деньги за проезд, жду по той же цепочке билет, а его все нет и нет. И я уже набираю в грудь воздух, чтобы задать вопрос: а где, собственно? — когда вдруг понимаю, что билетов нет ни у кого.
Все передали деньги водителю и едут себе.
Понимаю, что чуть не создал в салоне атмосферу неловкости, как голый или ребенок с громким неуместным вопросом… Понимаю, что, пока я со своей белой ленточкой ходил по Якиманке до Болотной, на низовом уровне тоже шло осмысление, и население попросту исключило государство из взаимных расчетов. Заплатить водиле — это святое, а бухгалтерия… налоги… какие, к черту, налоги? Подойдет кто с вопросом от ВЦИОМа — все как один за Путина, разумеется, но делиться с этой питерской лавочкой деньгами? — вот уж фиг.
Электричка на Черусти. На платформе «55-й километр» в поезд входят контролеры. Предвестником их появления становится плотный людской поток в проходе, в сторону головного вагона.
Когда я выхожу на станции Гжель, меня попросту сметает обратный поток: толпа безбилетников — человек сорок! — ломит по платформе, перебегая из головных вагонов обратно в хвостовые. Привет казанскому направлению из ерофеевской электрички Москва—Петушки…
Контролеры в курсе, но никто никого не собирается ловить… Все свои, как при Ерофееве, впрочем.
„
Подойдет кто с вопросом от ВЦИОМа — все как один за Путина, разумеется, но делиться с этой питерской лавочкой деньгами? — вот уж фиг
”
Через пару дней моя дочь ехала в обратном направлении — и села в электричку, не успев взять билет. Но выход-то на Казанском вокзале через турникет, мышь не проскочит! А зачем проскакивать? Все берут билет от ближайшей станции, из той же зоны, за двадцать рэ.
Дочь, отставшая от общественных тенденций, говорит кассирше: один билет от Гжели. Кассирша смотрит на нее как на умалишенную: что за глупость — платить государству двести с лишним рублей? Давай два червонца — и гуляй.
Молчаливый, упорный заговор народа против государства.
Это — ответный заговор.
«Сколько у государства ни воруй, своего не вернешь», — сформулировал на исходе «совка» остроумец Геннадий Малкин.
Есть законы — и есть человеческие представления о справедливости. Между этими материями всегда имеется зазор. Он есть и в самых цивилизованных странах: мой монреальский приятель-бизнесмен, например, не считает справедливой тамошнюю шкалу налогообложения… У канадского бизнеса, однако, есть реальная возможность влиять на ситуацию — гражданским контролем за расходованием средств, общественным давлением на власть, выборами, наконец… Поэтому, хотя зазор между законами и справедливостью имеется, это — канадский зазор, заставляющий людей платить налоги и с уважением относиться к фискальным проверкам.
Но когда канадский зазор становится мексиканской щелью, а потом эфиопской пропастью, государство и население попросту перестают коммуницировать. Они расходятся как в море корабли.
Богатствами страны, под видом государства, овладевает корпорация или просто банда — и начинает орудовать в закромах родины в свое удовольствие.
А поскольку ни выборов, ни каких бы то ни было других инструментов контроля за этим праздником жизни вождей в эфиопиях не предусмотрено, население переключается на встречный саботаж. И начинает, по слову Малкина, отворовывать назад свое…
В практическом смысле занятие это и впрямь безнадежное: это ж сколько раз мне надо проехать «зайцем» до Гжели и обратно, чтобы вернуть наворованное членами кооператива «Озеро»?
Tweet
