Я смотрю на свои побитые ветками руки и пытаюсь не заснуть на официальном мероприятии. Несколько часов назад приехала из леса. От меня пахнет репеллентами, у меня грустные глаза и шея искусана комарами. На меня смотрят с неодобрением, а мне хочется кричать. Дело в том, что вчера мы узнали, что погиб ребенок. Наверное, во всем мире вчера погибло много детей, но я этого не знаю. А для нас вчера умерла надежда на спасение вполне конкретного ребенка. Ее звали Анна-Алена Ломанова. Ей было всего два годика, она утонула.
«Как вы с этим живете?» — часто спрашивают люди, окунувшись в жизнь поисковиков. Испытываем сильную боль, плачем от радости, придумываем, как нам развиваться дальше, учимся на своих и чужих ошибках. Уже научились не опускать руки. Скоро будет первая свадьба в отряде и родится первый ребенок у пары, которая познакомилась на поисках. Мы — это волонтеры поискового отряда Liza Alert. Люди здесь разные. Некоторые честно пишут, что хотят обыграть высшую справедливость и рассчитывают, попав в сложную ситуацию, получить такую же помощь. Для кого-то отряд — попытка вытравить боль от потери близкого человека. Далеко не все ходят в лес, есть много работы за компьютером и на телефоне, ведь основа поисков — информация. Если рисовать портрет волонтера Liza Alert, там не будет слова «равнодушный». Пропавшему ведь все равно, какого возраста или социального статуса человек будет его спасать. Как именно произошел тот самый большой шаг от перепоста в социальных сетях до реального выезда на поиск потерявшегося ребенка? Взято с форума lizaalert.org: «Совесть… Осознание в некий час икс наличия у тебя этого чувства, причем в изрядном количестве. И как следствие, попытка спасти себя от мучительного ощущения: «Что ж ты, зараза, не оторвал свою задницу?»
Другой важный вопрос — как оставаться в отряде после очередной трагедии. Как спать после того, как вытащили из воды погибшего пятилетнего мальчишку? Как научиться сдерживать эмоции, когда видишь раздраженные и равнодушные глаза чиновника, полицейского или спасателя МЧС. Как находить слова, когда родители дрожащим голосом спрашивают: «Он живой? Его найдут?» На эти вопросы у меня нет ответов, каждый справляется как может.
Иногда мы сталкиваемся с совсем нетривиальными ситуациями. В поисковый отряд звонит инвалид: «Я под дождем, у меня заклинило коляску, помогите». Почему он позвонил нам? Кто-то дал номер. Существует масса государственных телефонов доверия, экстренных служб, куда следовало бы позвонить. И меня до икоты пугает тот факт, что им перестают верить.
Теперь о наших детях. Они и правда наши. Когда ты расклеил десятки ориентировок или все время думаешь о нем во время поисков в лесу — этот ребенок уже не будет чужим. Именно поэтому история Ани Шкапцовой ударила по нам с разрушительной силой. Мы ездили в Брянск дважды, отчаянно пытались поднять весь город на поиски малышки. И вот страшный комментарий официального представителя СК Сергея Маркина вываливается в сеть: Аню убил собственный папа, а интернет, как взбесившийся, выдает одну омерзительную подробность за другой.
Но есть и другое. Даша Сотникова потерялась в лесу совсем ненадолго. Но картина, как ее, живую, завернутую в чью-то куртку, передают с рук на руки, чтобы перенести через ручей, остается в тебе навсегда. Как и хруст в районе ребер, когда ее папа, увидев дочь живой, бросается обнимать тебя со слезами благодарности. И взгляды волонтеров, их улыбки, чувства и слова в радиоэфире: «Нашли. Живая».
Tweet
