Крайняя мера

Cергей Удальцов голодал в знак протеста против незаконного ареста и суда и в итоге прислушался к просьбам друзей не подвергать свою жизнь смертельной опасности. «Во вторник, 15 мая, около 16 часов, когда я лежал под капельницей, в больничную палату зашли сотрудники полиции и сообщили, что увозят меня в спецприемник. Следом появились врачи, они держали в руках выписку из больницы», — рассказывает The New Times Сергей Удальцов, сидя на тюремной шконке спецприемника № 1 на Симферопольском бульваре. Госпитализировали оппозиционера на 6-й день после первой голодовки. Он объявил ее сразу же после своего задержания на Патриарших прудах в ночь с 8 на 9 мая. После возвращения из больницы № 68, где он провел меньше суток — с вечера 14 мая до середины дня 15-го, — протестуя против неоказания ему медицинской помощи, Удальцов вновь объявил сухую голодовку.

Ему стало плохо днем 12 мая. Сокамерники позвали тюремного фельдшера, тот вызвал скорую помощь. По словам адвоката Николая Полозова, Удальцов просил, чтобы его отвезли в 64-ю горбольницу, где его выводили из прошлой, декабрьской голодовки и где врачи его уже хорошо знают. Но «скорая» отправила оппозиционера в 52-ю. «Везли в наручниках, — рассказывает Удальцов. — Машину скорой сопровождали автобусы 2-го оперативного полка ОМОНа. Я видел, как люди в штатском разговаривали с врачами. Дежурный терапевт, узнав, что я из спецприемника, назвала меня наркоманом и симулянтом и заявила, что для моей госпитализации нет оснований». То же повторилось и в 55-й горбольнице. Там, осмотрев его, дежурный терапевт заявила, что «сахар пока в норме», и дала рекомендации — соблюдать диету, рассказал The New Times Удальцов.

В воскресенье вечером, 13 мая, голодающий снова попросил вызвать ему скорую. Его отвезли в 13-ю больницу. «Дежурный терапевт, кажется, Ермолова, увидев меня, заявила, что мне нужна помощь другого врача, — рассказывает Удальцов. — «Вы же сознательно голодаете и в помощи не нуждаетесь». Будто бы издеваясь, посоветовала регулярное питание.

Может быть, недоумевает Удальцов, подобная реакция врачей связана с негативным отношением к его политической деятельности? По его словам, в 68-й горбольнице, где его в конце концов решились госпитализировать, медики сперва говорили, что оставят его в больнице на несколько дней, но потом быстро сделали анализы, ЭКГ, УЗИ, рентген, «прокапали глюкозой» и выписали, не продержав и суток. Выдали больничный лист с записью: «Приступить к работе с 16 мая 2012 года». Выглядит как издевательство: врачи прекрасно знали, что Удальцова отвезут в спецприемник. «Наверное, перед медиками была поставлена задача: не дать нормально пролечиться и выписать поскорее в спецприемник, как только станет чуть лучше», — усмехается оппозиционер.

Чем обусловлено подобное отношение к Удальцову и не нарушают ли врачи свой профессиональный долг, отказывая ему в госпитализации? «Сухая голодовка очень опасна, — говорит доктор Лиза Глинка, руководитель организации «Справедливая помощь». — Голодающие могут умереть и за 72 часа: происходит обезвоживание организма. У Удальцова сопутствующие заболевания, при которых голодать ему категорически нельзя. Очень плохо, если врачи отказываются его госпитализировать, прислушиваясь к советам силовиков. Медики должны быть абсолютно аполитичными. Но я вполне допускаю, что его не госпитализировали, если анализы показывали, что сахар в крови у него еще недостаточно низкий и жизни опасность не угрожает. Другое дело, если сам Удальцов считает, что ему не оказали качественной медицинской помощи. Пусть обжалует отказ в суде».

Один из сотрудников Департамента здравоохранения Москвы на условиях анонимности рассказал The New Times, что в 68-ю горбольницу Удальцова положили из-за низкого сахара в крови. Как только ему стало лучше, постарались побыстрее выписать. Присутствие Удальцова в любой больнице создает сложности: в холле в нарушение закона постоянно дежурит полицейский конвой, к нему в палату наведываются адвокаты, правозащитники. Сам он якобы ведет себя с врачами неуважительно. Больницу то и дело навещают люди в штатском.

Адвокат Удальцова Виолетта Волкова не понимает этих аргументов и возмущена отношением медиков к ее подзащитному. «На каком основании Сергея выписывают из больницы, не обеспечив нормальный выход из голодовки? — спрашивает она. — Накачивают его глюкозой, поднимая показатели крови. А когда так быстро снимают с голодовки, то потом оставляют его в опасном состоянии. Мы с этим будем разбираться».

В среду, 16 мая, Виолетта Волкова передала Удальцову письмо, в котором друзья и сочувствующие просили его прекратить голодовку. «Нам не нужен Удальцов — мученик! Ты нам нужен живой! — основной пафос письма, которое, по словам Волковой, на Чистых прудах подписали более 600 человек.

„ 

Владимир Буковский: Голодовка — очень радикальная форма протеста. Если уж ты ее начал, то не можешь просто так бросить  

Сергей Удальцов объявляет сухие голодовки каждый раз, когда ему — незаконно, по мнению оппозиционера, — присуждают «сутки». Через 5–6 дней ему становится хуже, его отвозят в больницу, выводят из голодовки и возвращают в спецприемник, где он опять продолжает голодать. Но голодовка, по сути, своей цели не достигает — вышестоящий суд не отменяет решения об аресте, и Удальцов досиживает свой срок до конца, подрывая здоровье. Есть ли смысл в таких голодовках?

«Голодовка — это очень радикальная форма протеста, — говорит известный диссидент Владимир Буковский, неоднократно голодавший в советских тюрьмах и лагерях. — Если уж ты ее начал, то не можешь просто так бросить. Это обесценивает такую форму протеста. Но объявлять сухие голодовки не надо. Человек без воды не может прожить больше недели. Таким образом, те, кто голодает всухую, просто подрывают свое здоровье, так ничего и не добившись».

Владимир Буковский объяснил The New Times: властям, чтобы отреагировать на требования голодающих, нужно гораздо больше времени, чем неделя. В советское время, говорит он, о голодовках политических заключенных узнавали из передач «враждебных голосов», и на следующий же день сообщения об этом ложились на стол членов Политбюро. «Тогда власти довольно нервно реагировали на наши протесты, это мешало их внешней политике, мы подрывали политическую конъюнктуру. Тюремная администрация тоже была не в восторге, они понимали, что обязательно нагрянет комиссия, кому-то вынесут выговор, кого-то снимут с должности, — вспоминает Буковский. — Самый известный пример успешной голодовки: голодовка двух пермских лагерей, 35-й и 36-й зон, в 1973 году. Она длилась месяц и была связана с отсутствием медицинской помощи. На наших глазах заключенный умер от прободения язвы. Голодало человек 600–700. Приехала комиссия ЦК, а потом прислали военного хирурга и санчасть наконец начала работать». Буковский рассказывает, что на 16-е сутки или раньше тюремные медики начинали принудительное кормление голодающих через шланг и это было настоящей пыткой.

Принудительное кормление было негласно отменено в конце 80-х годов, рассказала The New Times лидер Демократического союза Валерия Новодворская, которая в те годы неоднократно голодала в спецприемнике для административно задержанных, где отбывала 15 суток за участие в несанкционированных митингах. «Мы объявляли сухие голодовки за право получить статус политического заключенного, — вспоминает она. — Мы требовали, чтобы нас содержали только с «политическими», разрешали нам книги, газеты и не заставляли работать. После 7–8 дней сухой голодовки наступает агония. Поэтому наши требования быстро исполняли: проще было дать книги, чем хоронить кого-то из нас. В больницу забирали, только если человек терял сознание».

Один из самых известных советских диссидентов Анатолий Марченко умер в Чистопольской тюрьме 8 декабря 1986 года. Он был последним из политических заключенных советской эпохи, который погиб за решеткой. Свою последнюю и самую длительную голодовку Марченко держал 117 суток, требуя освобождения политических заключенных в СССР. Голодовку он прекратил 28 ноября 1986 года. А умер в больнице через 12 дней. Еще спустя несколько дней Михаил Горбачев позвонил академику Андрею Сахарову в Горький и сообщил, что тот может вернуться. Сахаров попросил Горбачева освободить политзаключенных.

В своей книге «От Тарусы до Чуны», рассказывая об одной из голодовок 1975 года, Анатолий Марченко писал: «Если бы кто-то спросил у меня совета, объявлять ли ему голодовку, я бы сказал: «Нет». […] И все-таки я не могу себя осудить за то, что, поддавшись эмоциям, объявил и долго держал голодовку [54 дня]. Более того, я не зарекаюсь, что в какой-то ситуации не пойду на нее снова. Чувство бессильного протеста, когда тебя держат за горло, может толкнуть на любые крайности. Таким же сильным может оказаться и сочувствие другому человеку, другим людям, доведенным до отчаяния…»