 |
О том, что его больше нет, она узнала в больнице: последние месяцы каждый из них вел свой одиночный бой с болезнью. Она выдержала этот удар и даже нашла в себе силы проститься с ним, последний раз прикоснуться губами к его лицу. Близкие сделали все для того, чтобы их последняя встреча прошла без фотовспышек и глазеющей толпы. Через десять дней и ее не стало.
Клетка с тиграми
Своим внешним аристократизмом и распределением ролей в семье они напоминали другую звездную пару — Орлову и Александрова. На вы, конечно, не общались, но влюбленными глазами смотрели друг на друга всегда, где бы ни были. Касаткина — всегда безупречная леди, с прямой спиной и обворожительной улыбкой. Эта гордая осанка вошла в нее из балета, стала ее сутью и не позволяла расслабиться даже в комедийных ролях.
 |
| Роль Леночки Воронцовой
в фильме «Укротительница тигров» (1954 г.) сделала юную актрису знаменитой |
В Театр Советской Армии она пришла сразу же после ГИТИСа. Брал ее в театр легендарный Алексей Дмитриевич Попов, она ему нравилась — да и как могла не понравиться эта задорная, пронзительная, крепкая девчонка, готовая работать круглые сутки? Она и работала: отстукивала свою чечетку, входила в клетку с тиграми, зубрила чужие роли, отвоевывала свои: начало ее пути сразу стало стремительным восхождением.
Безупречная
Касаткина, по ее собственному признанию, никогда не позволяла себе скомпрометировать мужа. Сама мысль о том, что над ее мужем кто-то посмеется, приводила ее в ужас. Безупречная жена — она стала его первой и главной актрисой. То, что не сыграла в театре, — сыграла в его фильмах. Весь мировой репертуар, все возможные амплуа и жанры. Начали с Шекспира («Укрощение строптивой»), но по-настоящему первой, конечно, была Аня Морозова в первом советском сериале «Вызываем огонь на себя».
«Ах, девочки, война, война идет аж до Урала! Ах, девочки, весна, весна, а молодость пропала!» — неслось из раскрытых московских окон, из черно-белых телевизоров. Аня Морозова, партизанка и героиня, рядом с ней настоящие иностранцы, поляки-союзники, угрюмый сбитый летчик Александр Лазарев и коварный полицай Ролан Быков. «Эх, Мор-розова!» — раскатисто повторяли вслед за «господином Терехом» советские школьники. Реальная Анна Морозова посмертно стала Героем Советского Союза, артистка Касаткина — народной любимицей.
Колосов знал, что может доверить ей любую роль. Картина «Помни имя свое» стала настоящей Голгофой. Съемки в Освенциме. Сцена прощания с маленьким сыном. Она попросила оставить ее на ночь одну в лагере, превращенном в музей, попросила открыть ту часть музея, где свалены горы детских башмачков. Всю ночь сидела и перебирала маленькие ботиночки, хотела угадать, сколько лет было ребенку, за чью руку он держался, когда входил в концлагерь. Утром она вошла в кадр. «Я не помню единственного дня в своей жизни, я не помню этого дня, до такой степени это было страшно», — скажет она потом.
Колосов не уставал поражаться этому актерскому самопожертвованию: казалось, каждую работу она начинала с чистого листа. Мучительно искала воздух роли, ее внутреннюю энергию. В театре одна из лучших и любимых ее ролей — Лейди в спектакле по Теннесси Уильямсу «Орфей спускается в ад». Она играла ее двенадцать лет. И все двенадцать лет слушала в день спектакля Рэя Чарльза — именно эту музыку когда-то подсунул ей помешанный на джазе сын и, сам того не предполагая, подарил ей ключ от роли, который она мучительно искала.
Чистая линия
Огромный неповоротливый крейсер Театра Армии (полторы тысячи мест!) держал на своей километровой палубе несколько выдающихся женщин: Людмилу Фетисову, Любовь Добржанскую, Нину Сазонову и, конечно, Людмилу Касаткину. Здесь она когда-то сменила Фетисову в роли разведчицы Нилы Снежко в «Барабанщице», здесь сыграла Комиссара в «Оптимистической трагедии», здесь принимала поздравления и страдала в ожидании ролей, выступала на собраниях и спорила с режиссерами.
Вместе с Колосовым они выпустили в ГИТИСе три актерских курса — касаткинцев. Людмила Ивановна и здесь, в ГИТИСе, была украшением актерской кафедры. Каждое ее появление в институте — актерский выход. На занятия она приходила в брючном костюме и в каких-то немыслимых шалях, наброшенных на одно плечо и струящихся за ней по стертому институтскому кафелю. Студенты, как мальчики-пажи, то и дело подхватывали с пола этот королевский шелк, и она царственно кивала им в знак благодарности… Тот еще спектакль!
Удивительное поколение: из голода, из нищеты, из войны, из репрессий вышедшие, как из чистилища, они не утратили ни достоинства, ни благородства, ни веры. От их семьи исходила какая-то внутренняя чистота, может, и не было там никаких «скелетов»? Не жаловались никогда. Самое тяжелое для творческого человека: когда ты еще не стар, еще сил полно, есть что сказать и ты даже знаешь как — а тебя уже отправили в историю. Она и здесь оставалась королевой и всегда резко обрывала мужа, если в его интонациях появлялись жалобные ноты.
Свой последний спектакль они вновь сделали вместе — «странная миссис Сэвидж» последний раз вышла на сцену в мае прошлого года. И вот теперь — тишина.
Tweet