Фигура судебного эксперта в последние годы привлекает к себе все больше внимания. Одни, насмотревшись сериала «След», думают, что эксперт, нажав пару клавиш на компьютере, сразу же выдает абсолютно правильное заключение. Другие, понаблюдав, к примеру, за скандальным парадом экспертиз в деле полковника Буданова, убеждены, что эксперты могут все повернуть и так и этак — за деньги или по приказу.
Как слово отзовется
Лингвистическая экспертиза особенно часто назначается по делам о разжигании межнациональной розни. Отчасти это происходит от бессилия: юристы сами еще не очень понимают, как применять эту статью, каковы критерии «разжигания» и какими должны быть доказательства. Существующие методические рекомендации Генпрокуратуры тоже полной ясности не дают.
Труднее всего судьям. К другим делам они постепенно приспособились — знают, на какие вопросы им могут ответить лингвисты, а на какие нет. Глупо, например, спрашивать эксперта: порочит или не порочит человека то или иное высказывание. Хотя бы потому, что по закону порочащими считаются только ложные сведения, а откуда лингвисту знать, правда или ложь содержится в спорном тексте. Спросить следует: есть ли в тексте сведения о действиях данного лица, нарушающих нормы морали и/или права, и если есть, то представлены ли они в форме утверждения (за предположения судить нельзя). А дальше, уже без лингвиста, выяснять, совершались ли данные действия или нет.
Но с разжиганием разнообразной розни (а теперь и с новомодным экстремизмом) все гораздо сложнее. Потому что в делах такого рода умысел часто бывает практически недоказуем. Вот, например, предвыборный плакат: симпатичный, аккуратно одетый, улыбающийся китаец — и надпись: «Тебя любят и ждут дома». Сверху логотип известной партии, предлагающей простые решения национальных вопросов. Всем все понятно, но как ущучить? В таких случаях обидный смысл не обнаруживается средствами лингвистического анализа, и решение целиком зависит от суда: захочет он признать то, что очевидно всем и каждому, или поостережется, дабы не множить апелляции.
Говорите на латыни?
Выступать в качестве эксперта-лингвиста может любой гражданин с филологическим или лингвистическим образованием. Но четко это положение в законе не прописано, и потому нередко случаются казусы. Так, в одном кляузном деле экспертом-лингвистом выступал «кандидат физико-математических наук… прослушавший курс латинского языка». Дело к латыни никакого отношения не имело, но предполагалось, что курса латыни достаточно, чтобы человек мог считаться лингвистом.
Можно назвать три типа организаций, в которых гнездятся лингвисты-эксперты. Во-первых, это официальные экспертные учреждения (Центры судебных экспертиз федеральных округов, Центр экспертиз при Минюсте и пр.). Во-вторых, разнообразные коммерческие организации, специализирующиеся на оказании соответствующих услуг. В-третьих, университеты или академические институты (четких границ, разумеется, нет, Центр экспертиз может привлекать по контракту преподавателя университета, а научный сотрудник подрабатывать в коммерческой структуре). Преимущество первых двух групп — боїльшая погруженность в проблематику. Преимущества последней — более научный подход и большая независимость.
К сожалению, проблема экспертизы отнюдь не сводится к одному профессионализму. Та же Елена Кирюхина из Центра судебных экспертиз Северо-Западного округа, утверждающая, что призыв «бить хачей» необязательно носит ксенофобскую направленность* *Дело об избиении Тагира Керимова, по которому Кирюхина дала свое нашумевшее заключение, вызвало столь мощный общественный резонанс, что Отдел по расследованию особо важных дел следственного управления СКП по Санкт-Петербургу вынужден был срочно принять его к своему производству и объявить о намерении провести новую экспертизу (мол, все зависит от мотивов тех, кто его выкрикивал), в других своих экспертных заключениях — скажем, по поводу статьи журналиста Андрущенко «Почему я иду на «Марш несогласных» — проявляла гораздо больше строгости. На том основании, что в статье ставился знак равенства между «путинской Россией» и «фашистским государством», делалось заключение, что автор — экстремист. Тут эксперт о мотивах не вспоминала.
Вопиющим примером явной предвзятости служит экспертный шедевр специалиста Приволжского регионального центра судебной экспертизы Минюста Ларисы Тесленко. Весной 2004 года главный редактор нижегородской «Правозащиты» Станислав Дмитриевский опубликовал в своей газете два обращения — Ахмеда Закаева к российскому народу и Аслана Масхадова к Европарламенту, за что был обвинен в разжигании межнациональной розни. Главным доказательством виновности подсудимого стало лингвистическое заключение г-жи Тесленко, содержавшее такой замечательный фрагмент: «Обращает на себя внимание написание слова «путинский» со строчной буквы, а не прописной — «Путинский». Это стилистический прием, с помощью которого передается презрительная экспрессия». Отвлекаясь даже от вопроса, каким образом «презрительная экспрессия» по отношению к политическому режиму разжигает межнациональную рознь, стоит вспомнить хотя бы, что слово «путинский» по правилам и должно писаться со строчной буквы.
Правило нерукопожатности
Все громче раздаются голоса тех, кто считает, что за слова судить вообще нельзя. Но раз судим, надо бы действовать по единым правилам. Беда только, что у нас этих правил нет. Их нельзя просто написать. На Западе они вырабатывались долго и мучительно и отражают общественное согласие относительно того, что допустимо, а что нет.
Экспертизу хотят вылечить, ужесточив уголовную ответственность за предоставление заведомо ложного заключения — такие требования то и дело появляются в прессе. Но это та же самая история, что с экстремизмом. Во-первых, доказать заведомую ложность практически невозможно (эксперт Тесленко может отговориться тем, что подзабыла правила орфографии). Во-вторых, если некий эксперт напишет заключение, которое не понравится властям предержащим, его коллеги заведомую ложность ему, скорее всего, припаяют.
Чтобы экспертиза выполняла свою общественную роль, каждый человек должен знать, что если он сегодня рассуждает так, а завтра в аналогичном случае совершенно противоположным образом, коллеги ему руки не подадут. А административными, тем более карательными мерами дело не поправишь.
Как слово отзовется
Лингвистическая экспертиза особенно часто назначается по делам о разжигании межнациональной розни. Отчасти это происходит от бессилия: юристы сами еще не очень понимают, как применять эту статью, каковы критерии «разжигания» и какими должны быть доказательства. Существующие методические рекомендации Генпрокуратуры тоже полной ясности не дают.
Труднее всего судьям. К другим делам они постепенно приспособились — знают, на какие вопросы им могут ответить лингвисты, а на какие нет. Глупо, например, спрашивать эксперта: порочит или не порочит человека то или иное высказывание. Хотя бы потому, что по закону порочащими считаются только ложные сведения, а откуда лингвисту знать, правда или ложь содержится в спорном тексте. Спросить следует: есть ли в тексте сведения о действиях данного лица, нарушающих нормы морали и/или права, и если есть, то представлены ли они в форме утверждения (за предположения судить нельзя). А дальше, уже без лингвиста, выяснять, совершались ли данные действия или нет.
Но с разжиганием разнообразной розни (а теперь и с новомодным экстремизмом) все гораздо сложнее. Потому что в делах такого рода умысел часто бывает практически недоказуем. Вот, например, предвыборный плакат: симпатичный, аккуратно одетый, улыбающийся китаец — и надпись: «Тебя любят и ждут дома». Сверху логотип известной партии, предлагающей простые решения национальных вопросов. Всем все понятно, но как ущучить? В таких случаях обидный смысл не обнаруживается средствами лингвистического анализа, и решение целиком зависит от суда: захочет он признать то, что очевидно всем и каждому, или поостережется, дабы не множить апелляции.
Говорите на латыни?
Выступать в качестве эксперта-лингвиста может любой гражданин с филологическим или лингвистическим образованием. Но четко это положение в законе не прописано, и потому нередко случаются казусы. Так, в одном кляузном деле экспертом-лингвистом выступал «кандидат физико-математических наук… прослушавший курс латинского языка». Дело к латыни никакого отношения не имело, но предполагалось, что курса латыни достаточно, чтобы человек мог считаться лингвистом.
Можно назвать три типа организаций, в которых гнездятся лингвисты-эксперты. Во-первых, это официальные экспертные учреждения (Центры судебных экспертиз федеральных округов, Центр экспертиз при Минюсте и пр.). Во-вторых, разнообразные коммерческие организации, специализирующиеся на оказании соответствующих услуг. В-третьих, университеты или академические институты (четких границ, разумеется, нет, Центр экспертиз может привлекать по контракту преподавателя университета, а научный сотрудник подрабатывать в коммерческой структуре). Преимущество первых двух групп — боїльшая погруженность в проблематику. Преимущества последней — более научный подход и большая независимость.
К сожалению, проблема экспертизы отнюдь не сводится к одному профессионализму. Та же Елена Кирюхина из Центра судебных экспертиз Северо-Западного округа, утверждающая, что призыв «бить хачей» необязательно носит ксенофобскую направленность* *Дело об избиении Тагира Керимова, по которому Кирюхина дала свое нашумевшее заключение, вызвало столь мощный общественный резонанс, что Отдел по расследованию особо важных дел следственного управления СКП по Санкт-Петербургу вынужден был срочно принять его к своему производству и объявить о намерении провести новую экспертизу (мол, все зависит от мотивов тех, кто его выкрикивал), в других своих экспертных заключениях — скажем, по поводу статьи журналиста Андрущенко «Почему я иду на «Марш несогласных» — проявляла гораздо больше строгости. На том основании, что в статье ставился знак равенства между «путинской Россией» и «фашистским государством», делалось заключение, что автор — экстремист. Тут эксперт о мотивах не вспоминала.
Вопиющим примером явной предвзятости служит экспертный шедевр специалиста Приволжского регионального центра судебной экспертизы Минюста Ларисы Тесленко. Весной 2004 года главный редактор нижегородской «Правозащиты» Станислав Дмитриевский опубликовал в своей газете два обращения — Ахмеда Закаева к российскому народу и Аслана Масхадова к Европарламенту, за что был обвинен в разжигании межнациональной розни. Главным доказательством виновности подсудимого стало лингвистическое заключение г-жи Тесленко, содержавшее такой замечательный фрагмент: «Обращает на себя внимание написание слова «путинский» со строчной буквы, а не прописной — «Путинский». Это стилистический прием, с помощью которого передается презрительная экспрессия». Отвлекаясь даже от вопроса, каким образом «презрительная экспрессия» по отношению к политическому режиму разжигает межнациональную рознь, стоит вспомнить хотя бы, что слово «путинский» по правилам и должно писаться со строчной буквы.
Правило нерукопожатности
Все громче раздаются голоса тех, кто считает, что за слова судить вообще нельзя. Но раз судим, надо бы действовать по единым правилам. Беда только, что у нас этих правил нет. Их нельзя просто написать. На Западе они вырабатывались долго и мучительно и отражают общественное согласие относительно того, что допустимо, а что нет.
Экспертизу хотят вылечить, ужесточив уголовную ответственность за предоставление заведомо ложного заключения — такие требования то и дело появляются в прессе. Но это та же самая история, что с экстремизмом. Во-первых, доказать заведомую ложность практически невозможно (эксперт Тесленко может отговориться тем, что подзабыла правила орфографии). Во-вторых, если некий эксперт напишет заключение, которое не понравится властям предержащим, его коллеги заведомую ложность ему, скорее всего, припаяют.
Чтобы экспертиза выполняла свою общественную роль, каждый человек должен знать, что если он сегодня рассуждает так, а завтра в аналогичном случае совершенно противоположным образом, коллеги ему руки не подадут. А административными, тем более карательными мерами дело не поправишь.
Один из последних и ярких примеров, мягко выражаясь, тенденциозной экспертизы — дело группы тюменских анархистов, возглавляемой Андреем Кутузовым. В начале апреля 2008 года Кутузов с товарищами намалевали на стенах городских военкоматов лозунги: «Не служи», «Миру — мир», «Долой армейское рабство», «Я люблю людей». В рамках заведенного на всю группу уголовного дела Региональный центр судебных экспертиз Екатеринбурга провел лингвистическую экспертизу и дал следующее заключение: «Работники военкомата и лица, занимающие высокие военные должности, являются социальной группой. Надписи, зафиксированные на зданиях военкоматов, носят оскорбительный характер. Разжигание политической и идеологической ненависти или вражды номинально присутствуют в содержании надписей». Однако как ни хотелось властям засадить анархистов, даже они понимали, что и экспертиза, и основанное на нем обвинение абсурдны. В результате в конце нынешнего августа дело было закрыто, но, что показательно, не по причине отсутствия состава преступления, а за «невозможностью конкретизировать действия каждого».