 |
| Проход на Красную площадь
был перекрыт. Сейчас на этом месте стоят Иверские ворота |
4 февраля 1990 года в самом центре Москвы более 300 тыс. человек прошли от Крымского моста по Садовому кольцу и улице Горького к площади 50-летия Октября — ныне Манежная. Требования отмены монополии одной партии, тогда это была КПСС, звучали прямо у стен Кремля. Как организовывали это шествие, с кем согласовывали и как собирали людей в эпоху, когда не было мобильных телефонов и интернета, — очевидцев расспрашивал The New Times
«Задача нашего митинга — объединение. Объединить все честные силы, сложить все демократические организации в единый антибюрократический фронт», — говорил с грузовика-трибуны, стоявшего прямо под колоннами гостиницы «Москва», Гавриил Попов, сопредседатель Межрегиональной депутатской группы (МДГ), будущий первый мэр Москвы. Вся площадь, еще не перестроенная в торговый центр «Охотный Ряд», начало Тверской улицы (тогда — улица Горького), Моховая (тогда — проспект Маркса) и Александровский сад — все вокруг было заполнено плотно стоящими друг к другу людьми. На дворе 4 февраля, плюсовая температура, но все в теплых меховых шапках и шарфах. Два часа шествия от нынешнего ЦДХ через Крымский мост по Садовому кольцу через площадь Маяковского (ныне Триумфальная), 7 км пути, еще два часа митинга. По словам милиции, собралось порядка 300 тыс. человек, по словам организаторов — более полумиллиона. Толпа с готовностью подхватывала лозунги, подбадривала ораторов — Бориса Ельцина, Юрия Афанасьева, Тельмана Гдляна, Глеба Якунина, Евгения Евтушенко… Лозунги: демократизация общественной жизни, новая избирательная система, принятие демократического закона о печати, заключение нового Союзного договора, а главное — отмена 6-й статьи Конституции о ведущей и направляющей роли КПСС.
Переговоры
Митинг-демонстрацию, как его назвали участники, организовывали Межрегиональная депутатская группа Съезда народных депутатов СССР, набиравшее силу движение «Демократическая Россия», Московское объединение избирателей (приближались выборы народных депутатов РСФСР), демократическое объединение «Московский народный фронт» и «Мемориал». В те годы митинги были еще «разрешительными», а не «уведомительными». Трое членов оргкомитета — Михаил Шнейдер (будущий помощник будущего мэра Попова и председатель оргсовета «Демократической России») в компании Льва Шемаева (один из активных сторонников опального в то время Бориса Ельцина) и Александра Музыкантского (нынешний московский омбудсмен) отнесли заявку на митинг в Мосгорисполком, исполнительный орган Моссовета. В заявке было указано 150 тыс. участников и описан маршрут шествия.
После подачи заявки организаторов пригласили на встречу и началось согласование — три человека от правительства и милиции и все восемь членов оргкомитета. Мосгорисполком даже не предлагал менять маршрут и дату. «Мы были такие крутые, и мы знали это, поэтому речь шла не о том, чтобы разрешить или не разрешить шествие, а о том, как обеспечить его безопасность», — вспоминает Шнейдер.
По словам Виталия Челышева, ныне секретаря Союза журналистов, а в 1990 году — народного депутата СССР и члена МДГ, в митинге был заинтересован тогда еще генеральный секретарь ЦК КПСС (президентом СССР он станет только в марте того же года) Михаил Горбачев: «Активность демократов помогала Михаилу Сергеевичу бороться с консерваторами в ЦК. Идея многопартийности нуждалась в поддержке снизу, Горбачев этого хотел. Вместе с тем после этого митинга власти насторожились, поскольку стали отчетливо видны симпатии москвичей к «ДемРоссии» и Ельцину, при тогдашней гласности это могло повлиять на исход выборов». КГБ СССР — самый сильный институт последних лет советской власти — в историю с митингом, как ни странно, не вмешивался: «У КГБ в то время возникли собственные интересы, часть силовых структур тогда занималась курьерской работой по вывозу валюты за границу», — объясняет Челышев.
Организаторов спрашивали: что вы будете делать, если в толпу кинут бомбу? А если будет драка? А если будут предлагать брать Кремль? На это организаторы отвечали, что они совершенно точно не планируют делать ничего подобного, потому что «мы законопослушные люди и чтим Конституцию». «Главным нашим аргументом был Горбачев: в объявленных им реформах каждый искал то, что ему было выгодно. Нам было выгодно педалировать демократическую риторику и говорить переговорщикам: как? вы что, против Горбачева и его реформ, против демократизации? А чиновникам нечем было это крыть — не могут же они сказать, что они против Горбачева, верно?» — рассказывает Шнейдер. Разрешение было дано в середине января. Неубиваемый аргумент — даже если митинг запретят, он все равно случится, потому что о нем уже знает вся Москва.
Евгений Евтушенко, Юрий Афанасьев и Борис Ельцин выступают на митинге
Сеть
В 1990 году не было интернета и Facebook, поэтому всем желающим собрать толпу приходилось тщательно продумывать пропагандистскую логистику. Знакомые активистов и организаторов тайком печатали листовки на работе, в институтах и академиях на копировальной технике. «Тогда шел демократический процесс, и работники первых отделов (откомандированные на предприятия сотрудники КГБ. — The New Times), до 1987–1989 годов строго контролировавшие доступ к ксероксам, стали сквозь пальцы смотреть на это», — объясняет Шнейдер. Помогали организаторам и владельцы типографий: «Они работали на власть, но не были заинтересованы в ней, поэтому ночами печатали и нарезали все листовки бесплатно. Мы таким образом сделали миллион листовок».
У оргкомитета было несколько десятков тысяч волонтеров. На встрече с активистами Московского объединения избирателей собралось 1000 активистов. После выступления Ельцина и Попова всем раздали по пачке из 500 листовок: формат А4 — для подъездов, А5 — для остановок общественного транспорта, а «четвертушки» — для раздачи из рук в руки. Протестующие использовали систему «пятерок», напоминающую схему типичной финансовой пирамиды: у каждого активиста — пять волонтеров, а у каждого из них — свои пять.
Таким образом Москва узнала о митинге буквально за двое-трое суток.
Участники шествия проходят по Крымскому мосту
Шествие
Встреча была назначена на 12 часов дня у ЦДХ, час на сбор и — в путь. Само шествие Шнейдер сравнивает с броском 10 декабря от площади Революции до Болотной, только без кордонов и милиционеров через каждые три метра. Никаких «креативных» сходок и планерок у оргкомитета не было: «Каждый митинг сам по себе был увлекательным событием, и нам даже в голову не приходило устраивать развлекательные мероприятия».
У митингующих была собственная, как они это называют, «служба безопасности»: по обоим флангам шествия люди двигались, взявшись за руки, и следили за порядком. В задачу Шнейдера, в частности, входил контроль за движением колонны. Самое тяжелое, по его словам, было зайти на улицу Горького: там дорога сужалась и приходилось бегать с мегафоном и распределять людей так, чтобы они не задавили друг друга. На площадь 50-летия Октября, то есть на нынешнюю Манежную, заходили по спирали — обходили всю площадь с правой стороны и по окружности двигались к ее центру, в результате площадь целиком заполнилась.
Шнейдер утверждает, что собралось почти в два раза больше официальных 300 тыс. человек. Арифметика следующая: «Засекаешь минуту и смотришь, сколько за это время пройдет шеренг людей. В одной шеренге — примерно 50 человек. За минуту прошло 30 шеренг — 1500 человек. Протяженность шествия — час».
Митинг только собирается — из грузовика скоро сделают трибуну для выступлений
Безопасность
«Наше управление тогда усилило охрану на своих объектах, — рассказывает генерал-майор ФСБ в отставке Алексей Кондауров, бывший в то время сотрудником 9-го управления КГБ (ныне Федеральная служба охраны). — Было усиление охраны периметра Кремля и Красной площади, но без ввода каких-либо войск — за счет увеличения наряда, а также усилена охрана на спецобъектах — дачах. Милиция тогда со своими задачами по поддержанию порядка и обеспечению безопасности справилась отлично. Этот порядок обеспечивался и силами милиции, и силами митингующих, которые сотрудничали друг с другом. Даже травм ни у кого не было. Шествие 4 февраля 1990 года — образцовое с точки зрения обеспечения безопасности. К этому нужно и сейчас стремиться — Ходынку мы один раз уже пережили». «Я не помню ни одного инцидента на том митинге», — подтверждает Валерий Хомяков, генеральный директор Совета по национальной стратегии, в 90-м году входивший в координационный совет «Демократической России».
«До митинга в марте 1991 года никаких особых средств и техники для работы на митингах у милиции не было, — утверждает Аркадий Мурашов, один из активистов «ДемРоссии», участник шествия, а после августовского путча, с осени 1991-го по 1993-й, начальник ГУВД Москвы. — В марте 91-го, когда была многотысячная демонстрация, нас обвинили в том, что мы будем штурмовать Кремль. Но в 90-м милиция участвовала минимально, ее не было даже заметно, да и не было необходимости: никому в голову не могло прийти, что надо чего-то опасаться. Проблемы с митингующими начались уже после 91-го, когда стали собираться коммуняки, которые были очень агрессивны. Я тогда столкнулся с тем, что сотрудники милиции были совсем не подготовлены к этому, потому что раньше им просто не приходилось с этим сталкиваться». «Милиция стояла по краям тротуара и не вмешивалась. На Пушке были водометы, но не было этих жутких рядов милиции в специальной экипировке, не было автозаков — по крайней мере, их не было видно», — добавляет Челышев.
„
Организаторов спрашивали: что вы будете делать, если в толпу кинут бомбу? А если будет драка? А если будут предлагать брать Кремль?
”
Результаты
«Это был первый такой большой митинг в центре города — раньше они проходили только в Лужниках. Толпа была разношерстная, в основном демократическая, но были и монархисты, анархисты, христианские демократы. Только ярых националистов не было, я помню лозунги против пресловутого националистического общества «Память», — рассказывает Виталий Челышев. — Я вспоминаю людей, которые стояли на всем пути на тротуарах, — самые разные, многие с детьми, много стариков, причем в глазах у пожилых было: неужели это случилось? Никто не препятствовал движению, никто не мешал присоединяться к шествию, и колонны по ходу росли».
Через три дня после митинга, 7 февраля, расширенный пленум ЦК КПСС принял решение отменить 6-ю статью Конституции и разрешил многопартийность. Никогда после власть так оперативно не реагировала на требования «улицы».
«Мы не шли тогда против власти. Мы не ощущали себя оппозицией — мы считали оппозицией часть истеблишмента, лигачевцев* * Егор Лигачев, член Политбюро ЦК КПСС, считавшийся лидером консервативных сил. и других. Это был митинг за перемены и за реформы, объявленные демократической частью партии, — считает Михаил Шнейдер, который нынче принимает активное участие в организации шествия 4 февраля 2012 года. — А теперь против нас стоит государственная машина. Сейчас задача сложнее. Тогда у нас были союзники во власти. Сейчас мы одни».
Спустя три недели после первого митинга состоялся второй — 25 февраля 1990-го, такой же по массовости и лозунгам, но он фактически был предвыборный: 4 марта должны были состояться выборы народных депутатов РСФСР. И его уже, в отличие от 4 февраля, власти сильно испугались, вспоминает Виталий Челышев: «Они пытались запугать людей через прессу — ответственностью, плохой погодой, возможными провокациями, — и уже было очень много милиции, много машин, водометы уже не прятали. Мы со Львом Пономаревым бегали с мегафоном и предупреждали, чтобы не слушали провокаторов, которые звали идти на Красную площадь и Кремль».
«Вопреки распространенному мнению, тогда людьми двигал не желудок. Был недостаток информации, люди хотели видеть Ельцина, люди хотели видеть своих лидеров, людей волновало происходящее в стране, — говорит Валерий Хомяков. — Я помню ощущение солидарности — все эти люди, стоящие рядом, твои родные, братья твои. Когда я увидел толпу на Болотной, испытал его снова — нет чужих. Все свои».
 |
|
|
Кначалу 90-х прошло резкое размежевание между властью и народом. Народ выходил на улицы, а та самая милиция, которую до этого власти использовали для наведения порядка, вдруг почувствовала, что она — тоже народ, а вот те, что сидят в высоких кабинетах, чужие. Напуганные митинговой активностью, они постоянно держали милицию «в засаде». Милиционерам говорили, что там экстремисты и надо быть готовыми к любым действиям. Но такой готовности у милиции к тому времени уже не было.
В преддверии событий 4 февраля 2012-го опасения по поводу того, как поведет себя полиция, основаны не только на том, отдаст власть приказ на силовые действия или не отдаст. Важнее другое — неизвестна степень готовности полиции применить силу в отношении митингующих. Внутри силовой системы анализ умонастроений не проводится. Чтобы их узнать, надо разговаривать с людьми, которым в какой-то момент гипотетически может быть приказано взять в руки дубинки, а то и, не дай бог, саперные лопатки, как в Тбилиси 9 апреля 1989 года. Кстати, по случайному совпадению наш несанкционированный митинг с требованием демократических перемен в системе МВД состоялся в один день с теми трагическими событиями.
Как обществу узнать о настроениях внутри правоохранительной системы? Социологи туда не ходят. Понятно, что достоверность исследований внутри военизированной системы, где все подчиняются дисциплине, априори гораздо меньше, чем в любой другой. Но ведь и попыток выяснения картины нет — даже анонимный опрос сотрудников силовых структур в соцсетях не проводится.
Понятно, что за последнее десятилетие милиция сильно деградировала. Евсюков и «жемчужный прапорщик» — штрихи к одному и тому же безобразному портрету. Структура больна, но это не означает, что у людей, которые работают сейчас в полиции, нет никаких убеждений или собственного отношения к событиям в стране. У любого человека есть представление о справедливости. Отношение к персоналиям на политическом олимпе в принципе вторично. А важно вот что: поддержат товарищи или осудят. Знать, какие умонастроения внутри системы доминируют, нужно еще и для того, чтобы избежать крови, если заведомо известно, что «будут мочить». На паровоз, если под паровозом понимать силовиков и военных, обычно с вилами не бросаются.
Правильно подсчитать результаты выборов — задача важная и совершенно необходимая. Но не менее важно правильно «посчитать» настроения в обществе. И особенно — среди людей в погонах.
Записала Адель Калиниченко
Tweet
