Национализм стал фактом политики. Он, естественно, существовал и раньше — прежде всего в этнических анклавах России. Где-то он жестоко подавлялся, как в Татарстане, где-то поднимался на щит, как в Чечне. В последние годы громко заявляет о себе национализм самого многочисленного народа России — русских, свидетельством чего стали «Русские марши». Националистические лозунги активно используются и в ходе парламентской кампании: их взяли на вооружение и коммунисты, и жириновцы. Чем это грозит — The New Times обратился к профессору Парижской и Российской экономических школ Екатерине Журавской, которая вместе с профессором Гарвардского университета Альберто Алесиной исследовала проблему, используя данные по 90 с лишним странам мира
Ваша работа называется «Сегрегация и качество государственного управления»**Alberto Alesina, Ekaterina Zhuravskaya: «Segregation and the Quality of Government in a Cross-Section of Countries», 2009, 2010.. И вывод, который вы делаете: в странах, где люди разделены по разным этническим группам, которые плохо уживаются друг с другом, это ведет к снижению качества власти и, следовательно, сказывается на том, как распределяется бюджет, ресурсы и т.д. Объясните, как это все связано?
Если посмотреть на историю мира, как прошлую, так и современную, то вы увидите, что в многонациональных странах, в которых есть моноэтнические регионы — как у нас Татарстан, Башкортостан, Чечня и так далее, — федеративный принцип работает плохо. Югославия — пример гибели федерации через страшную и кровавую гражданскую войну, распад СССР — пример более или менее мирного конца. На протяжении последних ста лет, то есть с Первой мировой войны, Европа пережила огромное количество потрясений, которые привели к тому, что на ее карте образовалось много унитарных, моноэтнических государств.
Россия — федеративное государство: это реальность, и у этой реальности есть последствия, которые в конечном итоге сказываются на развитии страны и благосостоянии граждан.
Первое. Если национальные меньшинства, компактно проживающие на границе Федерации, ощущают, что им отводится роль и права «младших братьев», и есть народ, который, вспоминая Оруэлла, «равнее других», то рано или поздно они заявляют, что хотят отделиться и стать суверенным государством. Так это было с Чечней, так это было и есть с Тибетом в Китае. Федеральный центр может реагировать на это двояко: репрессиями, то есть подавить сепаратизм с помощью силы, что и было сделано в ходе двух чеченских войн. Либо попытаться купить лояльность этих регионов. Блестящий пример тому — Каталония, один из богатейших регионов Испании, при этом все равно Испания кормит Каталонию, а не наоборот. Почему? По той простой причине, что Испания очень боится, что она просто отделится. Ровно это же происходит и с российским Кавказом, из-за чего и появился лозунг националистов «Хватит кормить Кавказ». Федеральный центр направляет существенные трансферты в Чечню. Можно не отправлять? Можно. Но альтернатива — использование силы и еще большие издержки.
Понятно: Москва должна либо согласиться с тем, что Кавказ отделится, перестанет быть частью России, либо платить его лидерам за лояльность.
Именно: ровно так же как Китай должен в противном случае отказаться от Тибета, Испания — от Каталонии, Индия — от Кашмира: либо деньги, либо репрессии, третьего не дано.
Но это только первая часть проблемы. Вторая заключается в том, что в моноэтнических регионах политика основывается на этничности лидера. Это приводит к тому, что там, где есть выборы, люди голосуют не за эффективных политиков, а за тех, кто «свой», хотя этот «свой» и коррумпирован, и не слишком способен к тому, чтобы эффективно управлять. Говорить о подотчетности власти в таких регионах не приходится. Есть целый ряд работ, в частности по Индии, которые показывают, сколь пагубен для госуправления выбор на основе этнических партий. То же относится и к лидерам, которые пришли к власти недемократическим путем, как, например, Рамзан Кадыров.
Наконец, есть третья, самая важная причина, почему национализм снижает качество госуправления: в таких странах доверие между людьми и особенно между разными этническими группами резко снижается. При этом без доверия большие организации работают плохо. В том числе государство, как большая организация, тоже работает отвратительно. Почему это так важно? Потому что отсутствие доверия обостряет и две другие проблемы. Механизм следующий: меньшинство, испытывая социальное давление, начинает консолидироваться. В свою очередь, большинство, те же русские в России, тогда думает, что оно проигрывает борьбу за ресурсы, в том числе коррупционные. И это — порочный круг: чем активнее национализм большинства — тем более консолидируются меньшинства, тем сильнее угроза их отделения, тем больше, соответственно, давление на федеральный центр, который по-любому — через репрессии или подкупом — вынужден страховаться от угрозы сепаратизма. И так — везде, где существуют многонациональные государства, устроенные по принципу федерации. В этом смысле «русские марши» не только ничего не решают, но и усугубляют проблему: они увеличивают пропасть недоверия между разными этническими группами и запускают этот порочный круг на новый виток. Повторю: это нами доказано эмпирически на основе данных по огромному числу стран мира: для этой работы мы собрали базу данных по 97 государствам — в том, что касается этнического разделения, по 92 — деления на основе родного языка, 78 — по религиозному принципу. Везде — одни и те же следствия.
Но целый ряд исследований, в том числе знаменитая работа Дональда Хоровица «Межэтнические конфликты»**Donald L. Horowitz, Ethnic Groups in Conflict, University of California Press: 1985., указывают, что национальный конфликт — это не только результат низовых брожений, но чаще — результат политики «разделяй и властвуй».
Абсолютно. Пример тому — Руанда. Тутси и хуту, между которыми случилась эта страшная резня, стоившая 1,5 млн жизней, вполне себе нормально сосуществовали. Они разговаривали на одном и том же языке и не имели ни малейшего представления, что относятся к разным национальностям. Хотя различия между ними были: одни (тутси) — это аристократы, элита, они были и состоятельнее, другие (хуту) — бедные. Бельгийские колонизаторы объяснили им, что они фактически принадлежат к разным этническим группам, и сделали это ровно для того, чтобы, разделяя, было проще ими управлять. Это и привело к катастрофе.
„
”
И это — порочный круг: чем активнее национализм большинства — тем более консолидируются меньшинства, тем сильнее угроза их отделения, тем больше, соответственно, давление на федеральный центр
”
В этом вся проблема: межнациональная рознь — это не то, что заложено в генах, но что может быть инспирировано третьей силой. Вот, например, давайте возьмем генетические и языковые отличия между бретонцами и провансальцами. Они ровно такие же — по степени отдаленности друг от друга, как между басками и, скажем, жителями Валенсии. Однако между басками и остальными испанцами есть национальная рознь, а между бретонцами и провансальцами — нет. И причина в основе та же, что в Руанде. Другой пример — Кения и Танзания. Когда английские колонизаторы уходили, они провели границу — прямую линию, которая не только разделила две страны, но и перечеркнула исторические поселения разных этнических групп. Этнический состав приграничных областей и со стороны Кении, и со стороны Танзании абсолютно одинаковый, и он многонациональный. Но в Кении президенты фактически разыгрывали националистическую карту: один президент поддерживал одну этническую группу против другой, другой — наоборот, и это привело к огромному количеству вооруженных внутренних конфликтов. А в Танзании президент был более дальновиден, он с первого дня заявил: нет больше никаких племен и этнических групп, все — танзанийцы. По всей стране он ввел образование на одном и том же языке, на суахили, а в сфере государственной политики были запрещены какие-либо привязки по этническому принципу. Результат: уровень фаворитизма и коррупции выше в тех кенийских селах, где живут представители разных этнических групп, по сравнению с селами, однородными по этническому составу, а в Танзании такой зависимости нет. Представители тех же этнических групп легко уживаются вместе.
Советский Союз и, как следствие, Россия тоже имели своего «кенийца» в виде товарища Сталина, который весьма вольно обращался с границами. Свою лепту внесли и Хрущев, и Брежнев, и Ельцин с его знаменитым «берите суверенитета столько, сколько сможете». Но по Конституции Российская Федерация — многонациональное государство. И как из этого тупика выбираться?
С моей точки зрения, есть только два варианта. Причем оба вполне революционные. Один: создание единой нации — так, как это было сделано в многоэтничной Танзании. Это идея еще французской революции — единая гражданская нация. Исследования показывают, что это трудно, что есть и будет немало людей, которые обостренно относятся к своей национальной идентичности, но это принципиально возможно. Это получилось во Франции, в Америке, в Танзании. Не вижу, почему не может получиться и в России. Естественно, что тезис «понаехавшие тут» должен оказаться под запретом: единая нация подразумевает максимальную мобильность, когда люди из разных регионов свободно переезжают в другие.
Второй вариант: это полный раскол на отдельные государства. Так, как это случилось с Чехословакией. Естественно, в нашем варианте это возможно только в отношении приграничных республик, то есть Кавказа. Что касается внутренних анклавов, таких как Татарстан и Башкортостан, то тут все равно придется идти по пути создания единой гражданской нации. Раньше разделение на отдельные маленькие государства было экономически неоправданно, поскольку маленькие государства были ограничены в возможности предоставлять то, что называется общественными благами, такими как оборона, из-за неэффективности производства общественных благ в малом масштабе. Но сегодня, в условиях глобализации, это уже не важно: союзы типа Европейского обеспечивают эту защиту для маленьких стран, а устранение торговых границ обеспечивает свободу передвижения товаров. Зато маленькие однородные страны не имеют проблем с доверием своих граждан друг к другу.
Есть и третий вариант — демократии консенсуса, в которой все решения федеральной власти принимаются только при согласии всех автономий — так, например, в Швейцарии, где вполне мирно уживаются немцы, французы, итальянцы и т.д.
В Швейцарии всех федеральных чиновников — 70 тыс., то есть по меркам государства такого размера — мизер, ничего. Это конфедерация, где федеральная власть если чем и занимается, то только вопросами спорта. Все главные вопросы решаются и все главные налоги собираются в кантонах. Там даже такой важнейший вопрос, как гражданство, решается не чиновниками в Берне, а на уровне местных властей. С точки зрения экономистов, Швейцария — это скорее сообщество свободных стран, объединенных под одной крышей. Я не думаю, что этот вариант пригоден для России.
Но распад страны — а отделение Кавказа будет в уменьшенном виде ремейком распада СССР — по-прежнему сильно непопулярен. Вы считаете это реальным?
Почему только уход Кавказа? Это может произойти и с Дальним Востоком. Альтернатива — создание единой нации или конфликты и прозябание.
Когда-то еще Джон Милль**Джон Стюарт Милль — знаменитый английский философ XIX в., автор «Принципов политэкономии» и трактата «О свободе». говорил, что правительство на основе представительства, то есть демократия в многонациональных государствах, — вещь на грани невозможного. Подобный тезис встречается и в целом ряде современных работ по национализму. В России об этом писал социолог, специалист по постсоветскому пространству Дмитрий Фурман. А что думают экономисты?
Да и неэкономисты знают, что есть немало примеров успешных многонациональных государств — США, Франция. А вот империи, да, они не выжили — что Римская, что Британская. И беда России в том, что в ней постимперский синдром весьма еще силен. Нам придется выбирать: либо Россия перестанет существовать в сегодняшних границах, либо она станет страной для всех россиян — именно россиян, а не только русских, либо... О примере Югославии не хочется даже и думать.
Екатерина Журавская — один из самых цитируемых в мире российских экономистов. Училась в МГУ, РЭШ, получила степень магистра в Лондонской школе экономики, а в 1999-м — степень Ph.D. по экономике Гарвардского университета. На протяжении 10 лет была академическим директором Центра экономических и финансовых исследований и разработок Российской экономической школы (РЭШ), с 2005 г. — постоянный профессор РЭШ. В настоящее время профессор Парижской школы экономики и Российской экономической школы. Автор целого ряда работ в области политической экономии, опубликованных в ведущих научных журналах мира. Замужем за ректором РЭШ, профессором Сергеем Гуриевым, у них двое детей.
Tweet
