Ваши картины «Головой о стену» и «На краю рая» посвящены одной теме — жизни иммигрантов, но сняты по-разному. Насколько вы сами поменялись за несколько лет, что прошли между выходом этих фильмов?
Наверное, самое главное, что со мной за это время случилось, — рождение сына. Отцовство меняет мгновенно. Я стал серьезнее, ответственнее, внимательнее к окружающим. И на моем кино это не могло не отразиться. Я стал более сентиментальным, эмоциональным и не стесняюсь показывать свои чувства. Другой вопрос, что я не хочу насильно вызывать в зрителях сильные эмоции. Я не люблю так делать и, строго говоря, не умею. Вот Спилберг умеет в нужный момент нажать на нужную кнопочку, я его за это уважаю и побаиваюсь одновременно. Если, смотря мою картину, вы плачете или смеетесь, то я тут в общем-то ни при чем. Я просто следую заветам своих учителей, в том числе Мартина Скорсезе — снимаю кино о том, что знаю.
Стараюсь понять Турцию
Что вы знаете лучше — Германию или Турцию?
Германию, конечно. Но чем больше я работаю в Турции, тем большим турком становлюсь. Если вы сравните турецкие эпизоды «На краю рая» с немецкими, то первые выглядят куда привлекательнее: там сочнее краски, ярче солнце, разнообразнее фактура. Дело в том, что я очень любознательный человек, а Германия, где я живу и работаю, уже не способна подпитывать и удовлетворять мое любопытство. Мне хочется приключений. Поэтому я очень стараюсь понять Турцию, и иногда мне кажется, что у меня это получается, а потом выясняется, что я так ничего и не понял. Но в любом случае мне повезло, что я наполовину европеец, наполовину азиат. Так легче разбираться в проблемах глобализации, которые меня, естественно, очень волнуют.
Вы за глобализацию или против?
Многие мои немецкие друзья участвуют в акциях протеста во время заседаний «Большой восьмерки». Я не бросаю камни в окна и не дерусь с полицейскими. Чтобы высказать свое отношение к глобализации, я снимаю кино. Я не против глобализации. Отрицать ее — то же самое, что отрицать законы Ньютона. Просто нужно стараться минимизировать негативные стороны глобализации и как можно эффективнее использовать ее позитивные аспекты. В конце концов, фестивали, на которых я могу показать свою картину журналистам со всего мира, тоже часть глобализации. А без них я вряд ли бы смог прожить.
Вы хотите, чтобы Турция вошла в Евросоюз?
Я еще не определился. Два года назад я этого хотел, год назад не хотел, теперь — не знаю. Наверное, чтобы выработать собственное мнение по этому вопросу, мне нужно снять об этом фильм. Пока я изучаю обстановку. Я каждый день смотрю телевизор, читаю газеты, как турецкие, так и немецкие, смотрю современное кино. Мой трехлетний сын может часами возиться с мобильным телефоном, потому что ему интересно, как эта штука работает. Так и мне интересно понять, как «работает » Евросоюз или война в Ираке. Я скорее исследователь, нежели генератор мнений.
Я весьма самонадеян
Вас называют новым Фассбиндером.
Интересно, согласился бы с вами сам Фассбиндер...
Он, думаю, был бы не против....
Спасибо. Даже если вы преувеличиваете сравнение с Фассбиндером мне ужасно приятно. Я люблю его кино. Знаете, что мне больше всего в нем нравится? Скорость. Он ставил перед собой задачу и выполнял ее, будто пальцами щелкал. Наверное, Фассбиндер знал, что проживет недолго, поэтому старался успеть как можно больше. Иногда он работал даже слишком быстро. Может быть, если бы он уделил некоторым своим фильмам чуть больше времени, они были бы еще лучше, но ему было на это наплевать. Кем-кем, а перфекционистом он точно не был. Думать о таких глупостях, как, например, тонкости монтажа, ему было некогда. Раз, раз — и картина готова, а он уже начинает снимать следующую.
Вы так же работаете?
Нет, я, конечно, стараюсь укладываться в разумные сроки, но мне иногда нужно остановиться, подумать о том, что я делаю, правильно ли я это делаю. Просто я надеюсь, что мне на этом свете отведено несколько больше времени, чем Фассбиндеру, который умер в 37 лет. Видите ли, я весьма самонадеян. (Смеется.) (Фатиху Акину 35 лет. — The New Times.)
Увлечение Фассбиндером навело вас на мысль пригласить его любимую актрису Ханну Шигулу в фильме «На краю рая»?
Бывают ситуации, когда ты не волен в своих поступках. Кто-то или что-то решает за тебя, а ты вынужден подчиниться. С Ханной Ши- гулой было именно так. Мы познакомились несколько лет назад на фестивале в Белграде. Там показывали ретроспективу ее фильмов, а я привез свою картину. Нас представили друг другу. Мы сели за столик побеседовать, и уже через минуту было ясно, что мы будем работать вместе. Это нельзя назвать сознательно принятым решением. Нас тянуло друг к другу, как магнитом...
Отцы и дети
Вернемся к фильму «На краю рая». Проблема отцов и детей играет в нем не меньшую роль, чем противостояние между странами и религиями. Вы сами легко находите с родителями общий язык?
Вы не представляете, как мы с папой спорим о политике. Его взгляды кардинально отличаются от моих, а так как мы люди темпераментные, то обсуждение любой новости превращается в крик. Разве что посуду не бьем. Отец меня называет коммунистом: «Эй, коммунист, принеси мне чашку чая!» Как сказал Фолькер Шлендорф, «мы должны убить своих отцов». Он говорил о кино. Действительно, поколение Шлендорфа и Вендерса не хотело иметь никакого отношения к послевоенному немецкому кинематографу, так называемому папиному кино. А сейчас уже мое поколение открещивается от Вендерса, говоря, что это старая школа и что он ничего не понимает в женщинах. Это нормально. Но с тех пор, как я сам стал отцом, ситуация поменялась. Теперь я отношусь к старшему поколению куда более уважительно. Мне вовсе не хочется, чтобы мой сын когда-нибудь меня «убил». Да и вообще, несмотря на разницу в политических воззрениях, я очень люблю своего отца. «На краю рая» как раз об этом: религия и политика не могут нам помешать любить наших родных.