Медицинская рулетка

В приемной Департамента здравоохранения Москвы полно народа. Раньше была живая очередь, и люди, не помещающиеся в большом зале, похожем на вокзал, толпились в переулке. Теперь ввели электронику: посетители подходят к терминалу, нажимают на одну из трех кнопок: «госпитализация», «высокотехнологичная помощь», «льготные категории граждан» — и получают талончик. Потом ждут по нескольку часов — беременные, мамы с грудными детьми, старушки, мужчины с палочками, иногородние целыми семьями с пакетами, сумками, чемоданами. В зале тихо. Почти никто не разговаривает. Кто-то стоит, кто-то сидит на неудобных железных стульях, привинченных к полу, внимательно вглядываясь в табло, где высвечиваются номера. Не дай бог, пропустишь — придется заново брать талончик.

Каждые 15 минут к публике выходит строгий мужчина. И к нему уже выстраивается живая очередь: он раздает анкеты. Их надо заполнить тем, кто стоит за получением квоты на бесплатную высокотехнологичную медицинскую помощь (ВМП), в переводе на русский — сложные операции. Когда номерок высветится на табло, анкету вместе с пакетом документов отнесут в один из пяти кабинетов, где выдают так называемые розовые талоны. В талоне указано, в какую больницу, к какому врачу направляют пациента. Если все в порядке, через десять дней вам позвонят из той больницы, куда вы должны лечь на операцию.

Система квотирования была введена шесть лет назад тогдашним министром здравоохранения Михаилом Зурабовым. Министерство ежегодно выделяет деньги, а пациенты добиваются права на операцию и лечение в учреждениях с федеральным или региональным статусом. Онкология, травмы позвоночника, пересадка органов — всего около 20 направлений медицины. В 2010 году право на бесплатную операцию или лечение (то самое ВМП) получили 213 тыс. человек. На 2011 год выделили 265,7 тыс. квот, но уже к середине года они закончились.

Наталья Михайловна нервно теребит вязаный берет, а дочь Анна гладит ее по руке и то и дело звонит врачу. Анна объясняет, что они с мамой приехали в департамент, потому что сначала выбрали больницу и лечащего врача, где по знакомству им обещали сделать операцию по квоте — если добудут. А так операция стоит около 300 тыс. рублей. Осталось получить талон на госпитализацию. Тогда маму через пару дней прооперируют, ей нужно срочно.

«Я очень волнуюсь, а вдруг у меня что-то страшное найдут, — делится с корреспондентом The New Times Наталья Михайловна. — Конечно, после операции обязательно надо будет заплатить врачу. Договорились. А как без денег? Моя тетка недавно попала в кардиологию, так ей там ни за что не хотели делать клизму, у нее случился заворот кишок, и она умерла. Вот что значит бесплатная медицина».

Пожилой мужчина с трудом заполняет анкету: плохо видит, но за квотой приехал — ему нужно менять сустав. Он из Рязани, но, как инвалид-чернобылец, имеет право на бесплатную операцию в Москве. «Я на этих выборах буду голосовать за Жириновского, он предлагал, чтобы у каждого на счету были деньги на лечение. Тогда не надо было бы здесь в очередях стоять», — говорит он.

Восточного вида мужчина в черной кожаной куртке вышел на улицу. В помещении душно, ближе к обеденному перерыву в зал набилось около пятидесяти человек. «Я очень волнуюсь, — признался мужчина корреспонденту The New Times. — Я приехал из Волгограда. Сыну три года, ему нужна срочная операция на позвоночнике. Без квоты она стоит 60 тыс. рублей. Мне объяснили, что чиновникам, которые выдают розовые талоны, лучше дать немного денег, а то могут отказать, ведь я иногородний».

Мама 17-летней Ксении приехала из Ростовской области. «Наш департамент здравоохранения оплатил мне и дочери дорогу до Москвы, — рассказывает она. — У дочери объемная опухоль заднелобной области, нужна срочная операция. Но уже в НИИ нейрохирургии выяснилось, что наш документ не гарантирует оплату. Это у нас четвертая операция, раньше никогда никаких проблем с квотой не возникало», — жалуется она.

«Денег на дорогостоящую медпомощь как не хватало, так и сегодня не хватает, хотя с помощью квотирования можно хоть как-то понять, сколько ее нужно, — объясняет президент Общества специалистов доказательной медицины профессор Василий Власов. — Признать, что ресурсов недостаточно, руководители здравоохранения и правительства России не хотят». Еще одна проблема — непропорциональное распределение квот. Директор московского департамента Леонид Печатников объяснил The New Times, что Москва очень быстро «съедает» выделенные ей квоты, а некоторые города не реализуют их и в течение года: «Вот и получается, что, например, в Институте нейрохирургии им. Бурденко койка, выделенная для пациента из Воронежа или Белгорода, пустует. Занять ее никто другой не может». Уже на конец июля из 4117 квот (для детей и взрослых), запланированных там, было выбрано 3917. «Под выборы» Институту им. Бурденко выделили дополнительные 223 квоты. Но такие разовые меры решают проблему на два-три месяца, не больше.

Самое страшное с этими пресловутыми квотами в том, что даже если розовый талончик для госпитализации получен, то это не значит, что пациенту удастся получить весь курс лечения. К примеру, онкологического больного прооперируют и проведут первичный курс химиотерапии (государство выделяет порядка 140 тыс. рублей на все виды такой терапии), оплаты же последующих курсов никто не обещает, а это может означать рецидив болезни и, возможно, скорую смерть. Если говорить о травмах, то только стоимость имплантата, например, в случае операции на шейке бедра может превышать 100 тыс. рублей, не говоря о стоимости самой операции, ухода и курса реабилитации. «Это как карточки на хлеб в блокаду. Качество и количество того хлеба люди еще помнят», — говорит профессор Власов.

Впрочем, те счастливчики, которые добиваются квоты, как правило, оказываются в федеральных центрах, где врачебная помощь и условия пребывания относительно комфортны. Другое дело — так называемые скоропомощные отделения или больницы для бедных, куда попадают по скорой или самотеком.

«Мама ночью потеряла сознание. Ей 79 лет. Мы отвезли ее в 31-ю горбольницу. В приемном покое ее сначала не хотели брать, — рассказывает Галина Гуревич. — Потом вмешался начальник отделения. Сделали рентген, поставили диагноз — пневмония. Начали колоть антибиотики. На третий день у нее ухудшение: черная рвота. Я просила сделать анализ, вызвать гастроэнтеролога. Врачи отказали. Через неделю сделали компьютерную томографию и выявили, что никакой пневмонии нет. Из-за антибиотиков у мамы начался язвенный колит. В палате она простудилась, заработала бронхит, и опять назначили антибиотики».

Галина говорит, что мать вспоминает эту больницу с ужасом: душа не было, только биде в туалете, где не закрывалось окно. Помыться за весь месяц так и не удалось. В палату, где все были лежачие, сестры входили в респираторах — за больными вовремя не выносили судна. «Нянечек нет, только медсестры, а они даже за дополнительные деньги не успевают всех обслужить. Вынести судно, поменять белье — 100 рублей. Помощь медсестры — 500 рублей. Врачу мы ничего не платили. Он отказался. Попросил принести лекарства».

После выписки Галина повезла показать маму в Московский областной научно-исследовательский институт — там нашлись знакомые врачи. «Гастроэнтеролог с уверенностью сказал, что у мамы с самого начала было язвенное кровотечение, и если бы врачи при приеме в 31-ю больницу сделали необходимые анализы, они бы это определили и не пичкали ее почти месяц антибиотиками, — рассказала Галина The New Times. — А в больнице на прощание нам сказали: «Радуйтесь, что в таком возрасте ваша мама живой от нас вышла!»

83-летнюю Елену Сергеевну привезли в городскую больницу им. Боткина по скорой помощи. Она очень благодарна, что ей остановили носовое кровотечение, сделали уколы

и быстро доставили в больницу. «Сделали все анализы, в нос вставили жгут, посмотрели на всех аппаратах и положили в 20-е отделение, — вспоминает она. — Правда, корпус мало отличался от того, где я лежала в этой же больнице двадцать лет назад».

Елена Сергеевна провела две недели в шестиместной палате. Через пару дней их, лежачих и ходячих, в срочном порядке переселили в другую. В корпусе делали ремонт, и в палатах сначала вставили пластиковые окна, потом красили стены, но почему-то никто не подумал установить сигнальные кнопки. «Это одно из самых серьезных неудобств, — говорит Елена Сергеевна. — В ту ночь, когда мне стало плохо, в палате все спали, и пришлось самой дойти до поста, растолкать спящую медсестру, которая дала кислород, сделала укол, и мне полегчало. Когда я спросила, что делать, если опять станет не по себе, она ответила: «Кричите!» Но ведь не докричишься».

За две недели, что Елена Сергеевна провела в больнице, она ни разу не смогла принять душ. Напротив палаты была ванная комната, но, зайдя туда, она тут же вышла. Ванна была, но черная от грязи. В том же помещении — мусоропровод. Из-за ремонта в коридоре лежат больные. «Сначала там стоял спертый воздух и пахло мочой, но когда в соседней палате стали красить стены, запахло свежей краской, что, может, и лучше, — говорит Елена Сергеевна. — Белье мне не меняли две недели, хотя у сестры-хозяйки запас чистого белья был, но она выдавала его за деньги. В туалете не было стульчаков и туалетной бумаги. Еду можно потреблять с трудом, хотя я вовсе не капризная. Другое дело — мне и правда повезло с врачом. Она быстро определила, почему у меня началось кровотечение, и назначила правильное лечение. Оказалось, что платный доктор, которого вызывала племянница, прописал мне лекарство, которое после 80 лет можно принимать только под строгим контролем».

Елена Сергеевна говорит, что с трудом выдержала две недели в больнице, в следующий раз подумает — не стоит ли лечь в коммерческую палату. «Когда вернулась домой, было такое ощущение, как будто из тюрьмы освободилась, — признается она. — Но, с другой стороны, я благодарна врачам, они меня попросту спасли».

У пенсионерки Ирины Мительман своя история про хорошего врача. У нее серьезная травма: раздроблены ключица, плечо. Нужно было срочно вставлять искусственный сустав. В разных больницах он стоит по-разному. В 67-й горбольнице, например, 147 тыс. рублей. Ирине повезло: знакомые отвезли ее в 15-ю горбольницу, там цена сустава всего 72 тыс. рублей. Мительман попала к хирургу, о котором говорили, что у него золотые руки. «Это зав. хирургическим отделением Валерий Николаев, — сказала она The New Times. — У него и в отделении потрясающая чистота. Вот что значит хороший хозяин».

Кому-то везет больше, кому-то — меньше, кому-то совсем не везет. Так было и когда жили наши родители и родители наших родителей. Разве только взятки врачам выросли…