«Власть может быть только выборной». Двадцать лет назад началась шахтерская забастовка, ставшая точкой невозврата к советским порядкам. Бывший председатель Совета рабочих комитетов Кузбасса Вячеслав Голиков поделился с The New Times своими воспоминаниями
Под какими лозунгами начиналось движение?
Началось все в Междуреченске, когда 10 июля 1989-го шахтеры одной смены пошли не в забой, а на площадь. В течение нескольких дней забастовка охватила не только Кузбасс, но и Воркуту, Караганду, Донбасс. Всего к ней присоединились до полумиллиона человек. Теперь острословы ерничают, что все началось «с мыла», но уж если даже мыла не было, то что же тогда творилось в стране?! Жизнь стала нестерпимой. Вранье, что политические требования были втиснуты в шахтерские резолюции кем-то извне. Все развивалось так быстро, что практически сразу экономика стала неотделима от политики. Было очевидно, что советская экономика, какой она была в 1989 году, просто уже не могла функционировать. И поначалу выдвигались экономические требования, например, самостоятельности предприятий. Но почти сразу, после того как были подписаны первые протоколы, стало ясно, что в рамках существующей политической системы реализовать эти требования невозможно. Систему надо менять.
Почему именно шахтеры начали забастовку?
Я полагаю, потому, что сама природа шахтерского труда вырабатывает у людей повышенную способность к коллективной сплоченности, мужество и дисциплинированность. Слабые там не выдерживают.
Было страшно выходить на площадь?
Когда каждый день идешь в забой и не знаешь — вернешься или нет, меньше боишься того, что на поверхности. Когда выступал на площади в многотысячной толпе, страха не было. Но когда оставался наедине с собой, естественно, возникали мысли о том, что все это вполне может плохо закончиться. Как-то, стоя на площади, я разговаривал с одним из представителей КГБ, который совершенно спокойно сказал, глядя на разгоряченную толпу: «Для того чтобы опутать эту площадь колючей проволокой, достаточно семи минут…» Но власть в тот момент была настолько растеряна, что даже не предпринимала попыток подавить забастовки. Фактически власть «валялась на земле». Рабочие комитеты в тот момент были всем: местными органами власти, партией, профсоюзом. У рабочих комитетов все городские структуры спрашивали разрешения на те или иные действия. А Кемеровский обком КПСС спешно принимал постановления со смешными названиями, например: «О соблюдении принципов социальной справедливости в торговом, бытовом и медицинском обслуживании руководящих работников». Они торопились расстаться с привилегиями.
А что помешало удержать власть?
Я не считаю, что мы должны были ее удерживать. Я твердо убежден, что власть может быть только выборной, с соблюдением законных демократических процедур. У нас хватило ума отступить и, когда начались свободные выборы, отдать власть законным структурам. Единственное, что, к сожалению, не было сделано, это не были созданы альтернативные независимые сильные профсоюзы.
Вам кто-то помогал, советовал?
То, что нами кто-то руководил, — абсолютная неправда, хотя ходило много сплетен о зарубежном руководстве, об использовании нас московскими политиками... Я действительно выступал на заседании комиссии Конгресса США, когда обсуждались вопросы помощи угледобывающей отрасли России. Беседовал в Вестминстере с английскими парламентариями и членами правительства, но никогда и нигде в этом общении не было даже намека на попытку направить нас на «путь истинный».
Очень хорошие отношения сложились у рабочих комитетов с депутатами, входившими в Межрегиональную депутатскую группу, с российскими диссидентами и правозащитниками, но это были отношения партнеров, людей, кровно заинтересованных в лучшем будущем страны, и ни в коем случае не отношения подчиненности. Мы спорили, соглашались или не соглашались.
Началось все в Междуреченске, когда 10 июля 1989-го шахтеры одной смены пошли не в забой, а на площадь. В течение нескольких дней забастовка охватила не только Кузбасс, но и Воркуту, Караганду, Донбасс. Всего к ней присоединились до полумиллиона человек. Теперь острословы ерничают, что все началось «с мыла», но уж если даже мыла не было, то что же тогда творилось в стране?! Жизнь стала нестерпимой. Вранье, что политические требования были втиснуты в шахтерские резолюции кем-то извне. Все развивалось так быстро, что практически сразу экономика стала неотделима от политики. Было очевидно, что советская экономика, какой она была в 1989 году, просто уже не могла функционировать. И поначалу выдвигались экономические требования, например, самостоятельности предприятий. Но почти сразу, после того как были подписаны первые протоколы, стало ясно, что в рамках существующей политической системы реализовать эти требования невозможно. Систему надо менять.
Почему именно шахтеры начали забастовку?
Я полагаю, потому, что сама природа шахтерского труда вырабатывает у людей повышенную способность к коллективной сплоченности, мужество и дисциплинированность. Слабые там не выдерживают.
Было страшно выходить на площадь?
Когда каждый день идешь в забой и не знаешь — вернешься или нет, меньше боишься того, что на поверхности. Когда выступал на площади в многотысячной толпе, страха не было. Но когда оставался наедине с собой, естественно, возникали мысли о том, что все это вполне может плохо закончиться. Как-то, стоя на площади, я разговаривал с одним из представителей КГБ, который совершенно спокойно сказал, глядя на разгоряченную толпу: «Для того чтобы опутать эту площадь колючей проволокой, достаточно семи минут…» Но власть в тот момент была настолько растеряна, что даже не предпринимала попыток подавить забастовки. Фактически власть «валялась на земле». Рабочие комитеты в тот момент были всем: местными органами власти, партией, профсоюзом. У рабочих комитетов все городские структуры спрашивали разрешения на те или иные действия. А Кемеровский обком КПСС спешно принимал постановления со смешными названиями, например: «О соблюдении принципов социальной справедливости в торговом, бытовом и медицинском обслуживании руководящих работников». Они торопились расстаться с привилегиями.
А что помешало удержать власть?
Я не считаю, что мы должны были ее удерживать. Я твердо убежден, что власть может быть только выборной, с соблюдением законных демократических процедур. У нас хватило ума отступить и, когда начались свободные выборы, отдать власть законным структурам. Единственное, что, к сожалению, не было сделано, это не были созданы альтернативные независимые сильные профсоюзы.
Вам кто-то помогал, советовал?
То, что нами кто-то руководил, — абсолютная неправда, хотя ходило много сплетен о зарубежном руководстве, об использовании нас московскими политиками... Я действительно выступал на заседании комиссии Конгресса США, когда обсуждались вопросы помощи угледобывающей отрасли России. Беседовал в Вестминстере с английскими парламентариями и членами правительства, но никогда и нигде в этом общении не было даже намека на попытку направить нас на «путь истинный».
Очень хорошие отношения сложились у рабочих комитетов с депутатами, входившими в Межрегиональную депутатскую группу, с российскими диссидентами и правозащитниками, но это были отношения партнеров, людей, кровно заинтересованных в лучшем будущем страны, и ни в коем случае не отношения подчиненности. Мы спорили, соглашались или не соглашались.
На встрече с кузбассовцами в Новокузнецке (слева-направо): Аман Тулеев, Борис Ельцин и Вячеслав Голиков. Август 1990 года
Я входил в координационно-консультативный совет при председателе Верховного совета Борисе Ельцине вовсе не в роли свадебного генерала. Когда Ельцин предложил прекратить забастовки, из Новокузнецка ему была послана телеграмма, в которой забастовочные комитеты предложили ему прилететь в Кузбасс и объясниться. Он прилетел и объяснился. По результатам этой встречи было подписано заявление о намерениях, в котором четко были оговорены наши взаимоотношения. Мы обязались оказывать поддержку демократическим реформам в России, и я считаю, что свою часть договора мы выполнили.
А что вы делали неправильно? Почему вы потеряли влияние на людей?
Опыта не было. Мы создали первое легально зарегистрированное в СССР независимое СМИ — «Нашу газету», которая существует уже почти двадцать лет, — но этого было явно недостаточно. Нужна была более широкая пропагандистская кампания, чтобы гораздо больше людей понимали цели и задачи. Впрочем, этот недостаток присущ демократическому движению в России и до сих пор — народ и сейчас не понимает причинно-следственной связи между выборами и качеством жизни. За двадцать лет мы так и не сумели этому научить. Кроме того, легко и просто выступать против. Когда мы были против плохой жизни за хорошую, мы были вместе. А когда стали задумываться, какими путями идти в эту хорошую жизнь, вот здесь представления разошлись. Одни вернулись «строить социализм», а другие пытались сделать страну демократической. Для абсолютного большинства вожаков шахтерское движение не стало трамплином для карьерного роста. Из нашей среды было выбрано большинство кузбасских депутатов I Съезда народных депутатов СССР, Михаил Кислюк стал губернатором, Анатолий Малыхин — представителем президента. Когда народу было еще дано право выбирать, первым сенатором от Кузбасса стал Александр Асланиди. Но все они в политике не задержались. Кто-то ушел в бизнес. А большинство вернулось на шахты.
Возможны ли подобные забастовки сегодня?
Я думаю, что повторения событий двадцатилетней давности не будет — слишком изменилось качество жизни. Более того, я думаю, что это даже хорошо для страны, потому что повторение может быть трагичным. Но массовая активность, как ни парадоксально, стимулируется самой властью. Имея колоссальные доходы от нефти, депутаты Госдумы повышают чиновникам и без того немаленькие зарплаты. При том жутком воровстве, которое существует в стране, однажды у них просто не хватит крошек, чтобы кинуть в каждый рот.
Вячеслав Голиков, электрослесарь шахты «Первомайская», в 1990–1993 гг. — председатель Совета рабочих комитетов Кузбасса, член Высшего консультативного совета при председателе Верховного Совета РФ Б.Н. Ельцине, депутат областного совета, ныне пенсионер, ответственный секретарь Политсовета регионального отделения партии «Правое дело».
ФОТО РАШИДА САЛИХОВА