Дуракам — счастье. Умным — все что угодно: деньги, почести, должности, всенародная любовь, всемирная слава. А дуракам — счастье. А умным, несмотря на деньги, почести, должности, любовь и славу — никакого счастья никогда. И против этого закона не попрешь. Свидетельство тому — фольклор, вековая народная мудрость, которую не следует путать с умом

Валерий Панюшкин, «Ведомости» — специально для The New Times

Только Конституция Соединенных Штатов Америки (и больше, кажется, никакая конституция на свете) признает очевидное. Вопервых, что люди в подавляющем большинстве своем дураки. Во-вторых, что дураки (то есть люди в подавляющем своем большинстве) хотят не денег, не почестей, не любви, не славы, а счастья. В-третьих, что человек имеет право всеми законными способами добиваться счастья, как бы глупо это ни выглядело со стороны.

История дуракаваляния

Александр Сергеевич Пушкин, по непререкаемости своей почти равный в России пословицам, писал: «На свете счастья нет, но есть покой и воля» — потому что был умный. Ему счастья и не полагалось. А подавляющее большинство населения страны никогданикогда великому поэту не верило и век за веком пыталось добиться в России счастья, впрочем, не всегда законными методами, ибо Конституции у нас сначала вовсе не было, а когда появилась, то в ней нигде не было написано, что стремиться к счастью нужно, сообразуясь с законом.

Экскурс в историю поисков счастья (она же история дуракаваляния) в нашей стране можно начинать буквально с любой даты: хоть с кривичей, хоть с призвания варягов, хоть с утра стрелецкой казни, хоть со строительства Северной столицы — все равно. Посему далеко забираться в историю мы не будем, а сконцентрируемся на XX веке, ибо именно о нем принято думать, будто с него все у нас пошло наперекосяк.

Умные люди — хоть утонченный демократ Набоков, хоть дурно воспитанный коммунист Ленин — предлагали народу свободу и равенство и даже увлекли народ. Но под видом свободы или равенства подавляющее большинство людей искало другого. Они чесали в затылках и думали: «А вот бы счастье было запалить, к примеру, барскую усадьбу». Или взломать винный склад. Или погулять по степи на тачанке, насилуя встречных женщин. Или еще какой-нибудь вариант бессмысленного и беспощадного русского бунта. И надо отдать им должное, счастья они добивались. Ненадолго, но отчетливо. Пока не устанавливалась нищета, пока не воцарялась в голове алкогольная абстиненция, пока не голубели глаза на последней стадии сифилиса.

Террор как счастье

Установившемуся после эдакого счастья террору люди в подавляющем своем большинстве сочувствовали. Счастьем они почитали «расстрелять золотопогонную сволочь» (и расстреливали поэта Гумилева) либо же «получить жилплощадь» (и писали донос на соседа, чтобы занять его комнату). Вообразить себе, что сами будут расстреляны и оклеветаны в НКВД, дураки не могли. Потому что дураки. И еще потому, что посреди стремления к счастью никто не способен толком думать о последствиях. Вспомните хоть себя времен первой влюбленности. Посмотрите хоть на правительство Соединенных Штатов, которому Конституция разрешила в поисках счастья войти в Ирак.

Реющие знамена

Рухнул Советский Союз, надо полагать, не потому, что умный академик Сахаров призывал к человеколюбию и свободе, каковые суть почти то же самое, что пушкинские покой и воля. Рухнул потому, что подавляющее большинство населения (то бишь дураки) стремились к счастью: чтобы была колбаса на прилавках, водка свободно продавалась по ночам и в магазинах без очереди обнаруживались ковры, автомобили и югославские сапоги. Программа счастья, ради которой миллионные демонстрации на рубеже восьмидесятых и девяностых годов выходили на улицы, надо признать, выполнена и перевыполнена. Отдельным дуракам удалось заполучить не только югославские сапоги, но и кредитную карточку «Цезарь», и даже место в списке журнала «Форбс». Умные же, даже заработав денег, все равно томятся, потому что счастья им не положено, а обещанные Пушкиным покой и воля в который уже раз целиком ушли на удовлетворение народной потребности в счастье.

Теперь подавляющее большинство населения страны опять хочет счастья, отказываясь, следовательно, от покоя и воли. На этот раз они опрометчиво полагают счастье в величии населяемой ими страны. Величие они понимают так: реющие знамена, перепуганные лица соседей, ракеты в шахтах, крейсеры на рейде, молодежь строем на площадях, мастера культуры в едином порыве, трудовые коллективы единогласно. Без всякого сомнения, прежде чем в этой своей концепции счастья разочароваться, люди его достигнут.

Выбор Пушкина

Бог им судья. Я предпочитаю Пушкина. Он стоит на Тверской, сжимая в руке металлическую шляпу. Смотрит сверху вниз на людей, рыщущих в поисках счастья. На пьедестале написано, что в свой жестокий век он восславил свободу и что призывал милость к падшим. Удивительным образом и век продолжает оставаться жестоким, и свобода все еще требует восславления, и падшие катастрофически нуждаются в милости. На пьедестале у Пушкина написано еще, что за восславление свободы, за пробуждение добрых чувств, за призыв к милосердию народ будет поэта любить. Или, во всяком случае, поэт не испытывает презрения или ненависти к дуракам, алчущим вечно ускользающего счастья. Потому что каждый дурак имеет священное право стремиться к счастью. Лишь бы стремился он к дурацкой своей цели законными методами.

 


×
Мы используем cookie-файлы, для сбора статистики.
Продолжая пользоваться сайтом, вы даете согласие на использование cookie-файлов.