Ставок больше нет

7 июля исполняется 125 лет со дня рождения Лиона Фейхтвангера, подарившего человечеству ненависть к мракобесию и инквизиции и потрясающее чувство причастности к античной истории. Но он же в своем очерке «Мос­ква, 1937» лишил то же человечество точки опоры, не сумев пройти между Сциллой фашизма и Харибдой сталинизма. Многие талантливые писатели садились на мель в этом проливе, между мрачной утопией национал-социализма и кровавой оргией коммунизма, но только Фейхтвангер сделал свой выбор сознательно, идейно, не за плату и не из страха.
Фейхтвангер не принял риторики Первой мировой, не принял реваншизма «стражи на Рейне», да и вообще евреям не было места в фашистском государстве, они сразу же стали изгоями и париями. Уже в 1933 году писателю приходится бежать во Францию (а после оккупации Франции в 1940-м — дальше, в США). Его книги запретили и обрекли на сожжение, за его голову предлагали 10 тыс. марок, его имя возглавило списки запрещенных авторов. Москва казалась единственным оплотом антифашизма, особенно со стороны. Кто только не впадал в это заблуждение: от Бернарда Шоу и Бунина (передвигавшего на карте красные флажки после каждого наступления Советской армии) до студентов из «Белой розы», немецких подпольщиков, погибших на гильотине.
Принято считать, что Фейхтвангер был обманут Сталиным, что он искренне поверил в виновность Радека, Бухарина и прочих фигурантов «право-левых» троцкистских процессов. По-моему, это ерунда. Нельзя обмануть столь блестящего историка, который к тому же был допущен и на сам процесс. Он видел страну-казарму, страну-плацпарад, которая веровала в едином порыве, веровала, принося человеческие жертвы, и строила абсолют, утопию, ничуть не лучшую по стилю и духу, чем Третий рейх. Но это была утопия для всех, и она свой аншлюс проводила аккуратненько, не так масштабно, с оговорками, с лицемерной личиной, по кусочкам (Балтию, кусочек Финляндии, Бессарабию, пол-Польши). А в 1937 году СССР вообще еще притворялся агнцем, ведь даже Молотов и Риббентроп еще не поставили автографы на своем пакте. Но уже в «Иудейской войне» Фейхтвангер принял Рим, милитаристский, захватнический, имперский, поклоняющийся своим цезарям недемократический Рим, и оправдал переход своего героя на сторону Веспасиана и будущего Домициана. Вселенская утопия на крови и костях, экуменическая цель, оправдывающая средства. От общего предательства герой Фейхтвангера Иосиф Флавий перешел к частному: он предал свою жену ради карьеры первосвященника, как до этого предал иудаизм ради карьеры в Риме, при цезаре.
По-моему, в конце жизни писатель понял, что он был неправ. Не хватило мужества покаяться политически (однако в ГДР он не вернулся, так и умер в 1958 году в Лос-Анджелесе; тоже знак разочарования в «красном смысле» истории). Зато Фейхтвангер покаялся литературно. В конце трилогии об Иосифе Флавии герой погибает от руки собственного сына, достраивающего римскую утопию.
И вот они, вехи прозрения и горьких сожалений: 1952-й, 1954-й, 1956-й. В «Гойе» он отвергает единство и «стабильность» Испании через костры инквизиции. Звонкий милитаризм кастильских королей уступает, тушуется и сознает свою тщету перед интеллектом и человечностью гонимых евреев в «Испанской балладе». И Иеффай, вынужденный заклать на жертвеннике свою дочь, готов проклясть все победы своего народа.
Лион Фейхтвангер понял: жизнь — не казино, не рулетка. Не надо ставить ни на черное, ни на красное. В лучшем случае выпадет зеро.