В середине 90-х я ходила по всяким высоким кабинетам и задавала один и тот же вопрос: каковы национальные интересы России в целом и на Северном Кавказе в частности? Это было время еще первой чеченской войны, которая стоила стране не только тысяч жизней и разрушения целого региона, но и бюджета, реформ, социальной политики и в конечном итоге демократии. Лишь одна цифра для иллюстрации: в то время как многие страны Восточной и Южной Европы, которые так же, как и мы, вступили на рубеже девяностых в процесс посткоммунистической информации, через 10 лет, к 2000 году, либо превысили объемы своего дореформенного ВВП (Польша, Венгрия, Румыния), либо были близки к тому (Чехия, Эстония, Словакия и т.д.), Россия вплоть до взрыва цен на энергоносители болталась вокруг 62–65% ВВП к уровню 1990 года. Это была цена удовлетворения амбиций и интересов российского ВПК и Министерства обороны.
Так вот, я обошла все возможные высокие кабинеты. Везде при словах «национальные интересы» мне отвечали равно пространными и бессмысленными сентенциями, лишенными какой-либо конкретики.
Прошло 13 лет. На улицах российских городов вновь объявлена охота на молодых ребят призывного возраста. Военкомы радостно сообщают: призыв продлили до 15 июля, чтобы те, кто окончил вуз, могли дипломы отгулять, а потом — со всеми накопленными за четыре года знаниями — маршировать и рыть окопы. И я снова задаюсь тем же вопросом: а зачем? Чтобы через год — если, конечно, останутся живы, не перережут себе вены и не окажутся в больницах — вернуться в мирную жизнь со спрямленными шагистикой извилинами? Чтобы выбить из них все те формулы, что заучили? Чтобы начисто отбить способность думать, изобретать: «от меня и до того столба» — в этом национальный интерес?
Министр экономического развития Эльвира Набиуллина говорит: в мире грядет новая технологическая волна, те страны, которые ее не поймают, безнадежно отстанут. В развитых странах мира к 2015 году будут обновлены основные технологии. Это значит, что разрабатывать их начали вчера и делают это молодые люди, не обремененные стереотипами прошлого. Те самые молодые люди, которых мы отправляем рыть окопы. Министр приводит цифры: удельный вес организаций, которые используют инновационные технологии в России, составляет 9,7%, в Италии — 36,3%, в Германии — 60,9%. То есть уже отстали. Она говорит: доля ТЭК в ВВП к 2010 году снизится до 16%, то есть на нефти и газе не выехать, нужны мозги, чтобы двигать экономику вперед. А мы — «шагом марш». Она предупреждает: необходимо вкладывать ресурсы в человеческий капитал — в науку, в образование, в здравоохранение. Министр образования и науки Фурсенко подтверждает: данные единого экзамена свидетельствуют — 30% выпускников школ не знают элементарной математики, столько же — русского языка, не говоря уже об иностранных. В информационную эпоху это — катастрофа. Национальная катастрофа, гарантирующая нам место рядом с Чадом и Нигерией, но никак не в ряду мировых держав.
Значит, в правительстве есть люди, которые понимают, что национальные интересы России — в том, чтобы молодые люди тренировали мозги, а не строили дачи генералам? Тогда почему продолжается этот абсурд?
Я спрашиваю: сколько нужно призывников, чтобы поддерживать боеспособность сегодняшней армии? Мне говорят: столько, сколько записано в Конституции — каждый молодой человек в возрасте от 18 до 27 лет обязан… Про «обязан» я понимаю. А сколько все-таки нужно, чтобы ракеты, если надо, взлетели и чтобы в институтах были мозги для новой технологической волны? Нигде ответа не получила. Не знают, не считали. И не полагают нужным считать.
