Найти врага

При крушении «Невского экспресса» погибли 27 человек

Найти врага. За шесть последних месяцев, по данным ФСБ, в России произошло 169 терактов, в два раза меньше, чем за аналогичный период прошлого года. Российские спецслужбы ежеквартально рапортуют о поимке виновных, но методы, которыми пользуются силовики, вызывают сомнение: на скамье подсудимых — подлинные или мнимые террористы? Как в России раскрывают теракты — узнавал The New Times

12 сентября в Тверском областном суде начинается судебный процесс по делу о подрыве поезда «Невский экспресс» 27 ноября 2009 года. На скамье подсудимых десять человек: девять с фамилией Картоев (три родных брата, шесть однофамильцев) и Зелимхан Аушев. Все они жители ингушского села Экажево, где 2–3 марта 2010 года была проведена масштабная спецоперация по поимке Александра Тихомирова, известного под кличкой Саид Бурятский.

В закрытом режиме

О Саиде Бурятском как о террористе начали говорить еще в 2008 году. Именно он, по данным спецслужб, запланировал и осуществил подрыв «Невского экспресса» в ноябре 2009-го. Во время спецоперации в Экажеве террорист был убит, погибли и четверо братьев Картоевых (всего их семеро).

Тогда же были задержаны и десять жителей села, ныне обвиняемых в причастности к сборке и перевозке самодельного взрывного устройства, с помощью которого был взорван поезд. Вскоре их поместили в СИЗО «Лефортово». Там с одним из них, Муратом Картоевым, встретился корреспондент The New Times. Картоев рассказал, что его вывозили для следственных действий в Тверь и там заставляли признать свою вину. «Надевали на голову целлофановый пакет, били, — рассказывал Картоев. — Но мне не в чем признаваться, я этого не совершал». Адвокат Муса Плиев, защищающий Тимура Картоева, сообщил The New Times, что почти все обвиняемые на следствии отказались давать показания.

«Такая позиция понятна, — объясняет Плиев. — Они уверены в своей невиновности, и им просто нечего сказать. На суде они будут отвечать на вопросы сторон. Но дело в том, что ни один из них не знал Саида Бурятского и не состоял в его банде, как им это инкриминируют».

По словам адвоката, в материалах дела нет ни очных ставок, ни показаний свидетелей, которые бы подтверждали версию следствия о причастности Картоевых и Аушева к подрыву «Невского экспресса» и подготовке этого теракта.

В обвинительном заключении говорится, что взрывное устройство собирал и перевозил убитый во время спецоперации Тухан Картоев. Те же, кто остался жив, «подбирали компоненты для сбора взрывного устройства и в неустановленном месте и у неустановленных лиц приобретали гексоген». В качестве доказательства вины подсудимых следствие приводит большой список оружия, которое якобы было изъято в домах обвиняемых в селе Экажево. Но адвокат Плиев высказал The New Times сомнения в том, что все это будет доставлено в суд.

Как обвиняемые будут доказывать свою невиновность, ни пресса, ни публика не узнают. Процесс проходит в закрытом режиме, почти все адвокаты дали подписку о неразглашении. Результаты прежних судебных процессов по терроризму не внушают оптимизма: слабая доказательная база по таким резонансным делам еще никогда не мешала судам признавать подсудимых виновными.

«Удивительно: всех террористов почти всегда убивают, — говорит политолог из Московского центра Карнеги Алексей Малашенко. — Пускают ракету, уничтожают квартиру вместе с боевиками. Процессы по обвинению в терроризме делают закрытыми. Может, оттого, что не хотят рисковать — нет достаточных доказательств. Может, оттого, что боятся: если будет открытый суд и террористы начнут что-то рассказывать, это многим не понравится. Северный Кавказ — это интимное дело: кланы, роды, этносы. Там все очень взаимосвязано. Обнародовать истинную информацию, по какой причине был совершен теракт, не всегда удобно для власти».

Свой террорист

Правозащитники, которые многие годы занимаются мониторингом уголовных дел, связанных с терактами, обращают внимание, что часто подобные дела фабрикуются. А признаний, выбитых под пытками, оказывается достаточно для того, чтобы довести дело до суда.


Правозащитницы Елена Буртина (слева) и Светлана Ганнушкина помогают Зелимхану Читигову добить-
ся наказания людей, пытавших его. Ислам Умарпа-шаев (на нижнем фото слева) и Игорь Каляпин

«Всех, кого задерживают в Чечне, Ингушетии, Дагестане по малейшему подозрению в связи с вооруженным подпольем, пытают, — говорит замдиректора Human Rights Watch Татьяна Локшина. — Мы имеем дело с системой, а не с отдельными инцидентами. Эта система приводит к ожесточению общества, загоняет молодежь в лес. Человек, единожды попавший к силовикам, понимает, что он теперь значится в базе данных, и если недалеко от его дома что-нибудь взорвется, именно его обвинят в этом преступлении. Я хорошо помню историю одного чеченца, которого взяли по подозрению в причастности к нападению Шамиля Басаева на Назрань. Он позвонил в «Мемориал» и рассказал буквально следующее: «Я виновен в этом преступлении, но меня так пытали, что я назвал имена нескольких десятков людей, которые вообще ни к чему не имели отношения. Я не знаю, что с этим делать, потому что все время думаю о том, что их тоже пытают».

В последнее время правозащитникам удалось собрать несколько достоверных свидетельств, которые подтверждают: на Северном Кавказе силовики фабрикуют уголовные дела. «Вот наглядный пример, — рассказывает Локшина. — История Ислама Умарпашаева, чеченца, делом которого занималась сводная мобильная группа правозащитников». В декабре 2009 года Умарпашаев был увезен из дома сотрудниками Октябрьского РУВД Грозного. Потом его передали ОМОНу Чеченской Республики, а дальше он исчез на четыре месяца. Уже после освобождения Умарпашаев рассказал, что с ним было. Его держали в подвале одного из помещений ОМОНа. Сначала били, потом перестали, заставили отращивать усы и бороду. Умарпашаев рассказывал, что слышал, как охранники между собой говорили: «Вот будет у нас свой террорист-смертник». Спасло его то, что родственники обратились к правозащитникам, а те — в Европейский суд по правам человека, и правительству России пришлось объясняться со Страсбургом.

«Видимо, в какой-то момент ОМОН и чеченские следственные органы решили, что им проще выпустить этого человека, из-за которого поднялся такой шум, чем возиться с возможными последствиями», — объясняет Локшина. Теперь делом Ислама Умарпашаева занимается руководитель Комитета против пыток Игорь Каляпин* * Правозащитная организация расположена в Нижнем Новгороде. В июне 2011 г. получила премию ПАСЕ за защиту прав человека. . Ислама вместе с семьей вывезли в безопасное место, и он надеется привлечь к ответу своих мучителей.

Недоверие

Другой пример — история ингуша Зелимхана Читигова, которую рассказывает председатель «Гражданского содействия» Светлана Ганнушкина. «История Читигова показывает кухню фабрикации террористических преступлений, — говорит правозащитница. — Он был задержан в апреле 2010 года в Карабулаке, выдержал страшные муки и не взял на себя ни одного из преступлений, в которых его заставляли признаться. Взрывное устройство, как следует из протокола, было обнаружено
в пеленках его двухмесячной дочери».

5 апреля 2010 года на автостоянке ГОВД ингушского города Карабулака произошел взрыв, были ранены 9 человек. 27 апреля в дом Читигова ворвались 30–40 вооруженных людей, ему надели на голову пакет, руки завязали скотчем и привезли в Центр по борьбе с экстремизмом, который находится рядом с МВД Ингушетии. Его мучили четыре дня, возили в сауну, где пьяные милиционеры пили пиво и издевались над ним, привозили к русским военным, а те предлагали сознаться в угоне машины, хранении пистолета, хотя бы в краже кур. Он от всего отказывался. Кончилась эта история тем, что 30 апреля Читигова привезли в суд, чтобы избрать меру пресечения. Там ему стало плохо, он потерял сознание. Родственники вызвали скорую. Суд вынес постановление об аресте, но Читигова госпитализировали в Республиканскую больницу в Назрани. Спустя месяц ему стало еще хуже, он уже не мог ни ходить, ни слышать, ни понимать. Правозащитники добились его госпитализации в московской больнице имени Боткина. «Врачи поставили его на ноги, речь и интеллектуальные способности полностью восстановились», — говорит Ганнушкина.

О пытках Читигов подробно рассказал правозащитникам, а те смогли достучаться до президента Ингушетии Юнус-Бека Евкурова. Тот сначала не верил, что его подчиненные пошли на преступление, но проверка подтвердила слова Читигова. Против начальника ГОВД Карабулака Назира Гулиева и его зама Илеза Нальгиева возбудили уголовное дело, и 12 сентября в Карабулаке начнется суд по обвинению этих милиционеров в «превышении должностных полномочий», а по сути в избиении Читигова и фабрикации уголовного дела. «Такая практика «раскрытия» преступлений давно уже превратилась в норму. Того же ожидали и от Читигова, но система дала сбой, наткнувшись на его абсолютную неспособность лгать», — говорит Ганнушкина. В августе дело против Читигова было закрыто. Тогда же правозащитники вывезли его за границу.

Подобные истории о фабрикации уголовных дел и пытках задержанных порождают законное недоверие к правоохранительным органам. Получается, что общество не может быть уверено: те, кого ловят спецслужбы и судят в закрытом режиме, — это мнимые или подлинные террористы?


Tweet