«Лозунг 68-го сейчас звучал бы так: «Мы все — московские кавказцы»

Знаменитый французский философ, участник событий Мая Андре Глюксманн и его двадцатидевятилетний сын Рафаэль недавно опубликовали в издательстве «Деноэль» книгу «Май 1968 года: объяснение для Николя Саркози» («Mai 68 expliqu e' a' Sarkozy»). Представители двух поколений французских бунтарей специально для The New Times рассказали, что означает наследие 1968-го для мира и России

Cимволом чего является май 1968 года и что остается от него в современной Франции?

Рафаэль Глюксманн: В мае 1968 года был такой волшебный миг, когда мы отрешались от прошлого и раскрывались для настоящего и будущего. Мы отказывались от устаревших традиций и идеологий. Движению 1968 года уже сорок лет: оно сформировало то общество, в котором я сейчас живу, и оно не исчерпало себя. Однако Франция является страной этатистской традиции, страной политических мифов, где к власти относятся со священным, почти религиозным трепетом, что для Европы является почти единственным примером («Если не считать Россию»,— добавляет Андре Глюксманн). Для меня лучшей иллюстрацией этого мировоззрения является то, что произошло на Украине в ноябре 2004 года. В первый день этой «революции» я наткнулся на баррикаду организации «Пора!», какой-то полковник отказывался покинуть свой автомобиль. Какой-то молодой человек лет двадцати заговорил с ним, и они начали оскорблять друг друга. Я сказал себе, что надо бы поразмыслить, как украинский проамериканский студент, либерал, антикоммунист и антимарксист может взять и неожиданно сослаться на события 1968 года! Лозунг 1968 года все еще актуален: «Мы все — немецкие евреи», сегодня он звучал бы так: «Все мы жители Тибета на пути олимпийского огня», или же в Москве, когда на кавказцев нападают скинхеды: «Мы все — кавказцы».

Если не считать того, что на самом деле в Москве никто ничего такого не говорит…

Р.Г.: Вот именно, потому что в Москве такого мировоззрения никогда не существовало, и русским трудно это понять, в отличие от прочих стран Восточной Европы, в каждой из которых был свой Май 1968 года, как в Праге и в Варшаве. Сегодняшняя Франция — шизофренична. Это свободная страна со свободной молодежью, однако находящаяся в поисках сильной власти. По данным недавнего социологического опроса Фонда за политическое обновление, проведенного среди молодых людей 20 стран мира, французская молодежь является наименее либеральной и наиболее пессимистично оценивает свою способность изменить общество. Второе место по пессимизму занимает русская молодежь! Во Франции, как и в России, хотя и в меньших пропорциях, общество является продуктом государства, и в 1968 году общество просто попыталось вырваться из челюстей этого навязанного ему капкана. Но оно не преуспело, именно поэтому все это до сих пор остается актуальным!

Когда Дани был маленьким...

Андре Глюксманн: Я хотел бы сказать русским, что Май 1968 года был именно таким, каким он был, по вине Советского Союза! Особенность парижского движения заключается в том, что оно было антикоммунистическим и антитоталитарным. Причиной возникновения этого уникального сочетания стал Советский Союз, который двенадцатью годами ранее ввел свои танки в Будапешт. В 1956 году Даниэль Кон-Бендит был еще совсем маленьким, но он сидел на плечах своего брата, вышедшего на демонстрацию против коммунистов. Я тоже был исключен из коммунистической ячейки своего лицея за отказ продавать тот номер газеты Коммунистической партии, в котором одобрялось вторжение в Венгрию. В Москве несколько человек вышли на демонстрацию на Красную площадь — и это все, репрессивный аппарат был слишком силен, людей запирали в психиатрические лечебницы! Потом, например, терроризм, которого не было во Франции, но который был в Италии, Германии и Японии. Антисемитизм приводил к тому, что люди начинали задумываться о терроризме, пропагандируемом марксистами, и соответственно, были более сдержанны в отношении его использования. Поскольку всегда существовала дистанция между нами и коммунистами, мы никогда не хотели быть похожими на них. Конечно, в Сорбонне у нас были плакаты с изображениями Мао, Ленина, Сталина и Че Гевары, и у каждого из них были свои последователи, спорившие друг с другом и прекрасно отдававшие себе отчет в догматичности своего оппонента. Однако мы также с удовольствием читали Солженицына и внезапно понимали, что под самым носом у нас творятся неслыханные гнусности! Прочитав Солженицына, мы раздумывали о том, что даже в худших из диктатур люди борются за свободу!

Существуют ли еще такие настроения сейчас, в 2008 году?

А.Г.: Париж бойкотировал олимпийский огонь, поскольку у нас еще случаются приступы благородства, одним из которых и стал 1968 год. И кстати, Николя Саркози никогда не был бы избран, если бы не Май 1968 года. Почему? Он горожанин и не умеет искренне защищать интересы каждой коровы! Ему трудно выступать от имени этой безмятежной крестьянской цивилизации, коренной Франции, Франции традиционной. Миф о правых заключается в том, что они представляют Францию вечную, исконную, тогда как миф о левых гласит, что они представляют революцию, начиная с робеспьеровского террора и заканчивая террором Сталина и Ленина. Саркози был избран, хотя он совершенно не отвечает критериям президента Французской республики, который должен избираться хотя бы наполовину по правилам демократии и при этом воплощать нерушимость французских традиций. Это, с одной стороны, своего рода «король», а с другой — народный избранник, что является уникальным для Европы, если только не считать Россию. В настоящее время Саркози упрекают в том, что он срывает покров сакральности с президентских полномочий — говорят, что под властью де Голля такого никогда бы не случилось. В настоящее время Франция в достаточной мере переварила 1968 год, и ее все это уже не шокирует. Сам 1968-й закончился, однако движению 1968-го остается пройти еще как минимум половину пути! Франция остается такой же, как и до 1968 года, тогда как французское общество стало таким, каким оно является сейчас, именно под влиянием 1968 года. В качестве примера можно упомянуть, что в современной Франции каждый второй ребенок рождается вне брака: а вот при де Голле такого не было! 68-й по-русски

Когда в России мог бы произойти «свой» 1968 год?

А.Г.: В начале 1990-х годов был небольшой шанс, что это произойдет: это было, когда Ельцин устоял во время государственного переворота 1991 года. Некоторые мои друзья поехали за 80 километров от Москвы, чтобы вместе с местным населением построить баррикады против армейских танков. Они были изрядно раздосадованы, поскольку местное население вполне соглашалось строить баррикады, но только в поддержку той армии, которая шла на выручку путчистам! Понадобилось бы очень много времени для того, чтобы дух 1968 года распространился в России, однако еще даже до прихода Путина к власти супермафиозный хаос, который последовал за государственным переворотом (который я при всем желании не смог бы назвать либеральным), ликвидировал всякое желание основательно пересматривать что бы то ни было. Честные люди тогда замкнулись в себе и приложили все усилия к тому, чтобы жить достойно, оставляя власти возможность делать все, что только ей заблагорассудится. Во Франции Май 1968 года длился три недели, но потом правые, снова взявшие власть в свои руки, почему-то не отомстили непокорным, устроив кровавую баню. Никто даже ни разу не выстрелил, чтобы «наказать» население! В этом и заключается главное отличие от России: с самого начала все стороны проявляют желание свести насилие к минимуму. Это нас кое-чему научило: речи, которые произносились в Мае 1968 года, обещали социалистический рай. Однако, начиная с того момента, когда им не удалось воплотиться в жизнь, у каждого из нас было только два пути: либо ты отчаялся, и тогда ты постмодернист, либо ты продолжаешь действовать. Например, Кушнер основал организацию «Врачи без границ» по причине голода в Биафре: потом эта поддержка была распространена на всех несчастных мира и на всех инакомыслящих.

Как вы считаете, чего Россия боится в настоящее время?

А.Г.: Во время украинской революции Путин говорил о так называемой «перманентной революции». Видимо, он наконец отдал себе отчет в том, что в течение двух месяцев четверть его «подданных» может послать его к черту без единого выстрела, даже если потом он и предпримет попытку «вернуть» их обратно. Кажется, что все эти незаконченные революции проваливаются, но это только так кажется. В 1953 году в Берлине на Сталиналлее произошла мирная революция строительных рабочих, потом в 1956 году были Польша и Будапешт, потом Прага, снова Польша, всплеск литературы самиздата в России, за которыми последовали падение Берлинской стены и распад СССР, ставший, по мнению Путина, «самой большой геополитической катастрофой XX века». Вот почему Путин высказался по поводу Украины как представитель полицейской власти и марксист, утверждая, что все происходящее несет в себе немедленную угрозу. Отсюда такая излишне бурная реакция и заключительная мысль о том, что все это — результат происков Запада. Вот почему отныне с Путиным нужно вести честную игру: не вступать с ним в войну, но и не поддаваться при этом давлению с его стороны.

14 мая. Студенты уже не одни — к протестам присоединяются профсоюзы, рабочие, представители творческих профессий