Свобода в искусстве, ставшая еще одним «знаком» 60-х, конечно, имела ту же природу, что и раскрепощение сознания. Но совсем уж прямой связи между революцией в музыке, кино, живописи и волнениями в Париже не было
Парижские события 68-го язык не поворачивается назвать чем-то, кроме как «праздником непослушания». Словосочетание, изобретенное троекратным автором текста гимна СССР и России, оказалось стопроцентно подходящим к событиям странной весны. Тот год вообще оказался очень показательным, многое определяющим и практически судьбоносным. Судя по всему, человечество не могло жить дальше так, как жило до этого, — или не хотело.
Годар, Моррисон, Beatles
Однако нужно заметить, что куда более значимые революции прошли до этого. В самом деле, весь парижский бунт с легкостью укладывался в годаровский фильм «На последнем дыхании», снятый в 1959-м. Посмотришь внимательно картины Годара вплоть до 1968-го, и становится ясно: если режиссер и не поставил тот самый Май, то персонажей для него придумал поголовно. Тот самый рок, который слушали французские студенты и который во Франции так толком и не прижился, захватил планету в конце 50-х, а к 1966-му Beatles с легкостью вывели эту музыку на уровень искусства. И это было куда значимее перевернутых ситроенов в Латинском квартале хотя бы потому, что происходило в веселом и мирном «свингующем Лондоне», где даже наркотики особенно не употребляли.
Социальная и духовная подоплека рок-нролла с лихорадочной активностью масс не коррелировалась никак. Едва ли не ближе всех к парижским бунтарям оказался, по сути, Джим Моррисон из Doors — наверное, потому, что песни писать стал случайно, всю жизнь мечтал о признании в качестве кинорежиссера или поэта, и разницы для него в выкрикивании мантры Break on through to the other side1 и публичной демонстрации собственного пениса по большому счету не было. Но и у него, идеального персонажа для праздника непослушания, не возникла мысль лететь в столицу Франции на баррикады: Париж был для Моррисона не местом сражений, а городом Бодлера, Рембо и Верлена. Он приедет туда позже, чтобы умереть и лечь в культовую могилу на кладбище ПерЛашез. Еще один бунтарь, приятель Моррисона, великий гитарист Джимми Хендрикс раздвигал границы музыки в буквальном смысле руками, вытворяя с гитарой то, что до него было непредставимым, впадал в экстаз на сцене, ритуально сжигал гитары, долго потом не мог прийти в себя. Его революция происходила не на улице, а внутри. До внешней ему дела не было. Даже Beatles, чья песня Revolution очевидно совпадала со временем, пели: «Ты говоришь, что хочешь революции — да, мы все хотим изменить мир, но если ты говоришь о разрушении, не зови меня с собой... Ты говоришь, что изменишь конституцию — <…> лучше бы тебе освободить свой разум». Представить себе Харрисона, медитирующего на фоне пылающей баррикады, практически невозможно, не говоря уже о Маккартни и Ринго Старре. Это через два года Леннон начнет скандировать «Власть — народу», петь о «герое рабочего класса» и о том, что «женщина — негр этого мира», начнет давать деньги сомнительным левакам, но еще через четыре он бросит все и станет «домашним мужем», предпочтя воспитание сына даже сочинению песен. Какая уж тут власть народу...
Танцы с полками
|
Рок-музыканты предпочитали Парижу ХэйтЭшбери, а массовым заявлениям — индивидуальное выражение собственного мнения и отношения к реальности. Это было куда убедительнее. Карнавалы Кон-Бендита проходили на Сене, пугая де Голля, а писатель Кен Кизи и его «Веселые проказники» колесили по Америке, сделав ее саму ареной — и Линдон Джонсон его не боялся: они с Кизи жили вообще в параллельных вселенных. Да, у американцев был Эбби Хоффман, проповедник «веселой революции», который наделал шороху на бирже, разбросав над торговым залом штуку баксов мелкими купюрами, и привел вместе с бунтарем Джерри Рубином огромную толпу разношерстных контркультурщиков под стены Пентагона — не с целью разрушить оплот милитаризма, но с попыткой повторением мантры «Ом мани падме хум» поднять здание минобороны США в воздух и отправить его куда подальше. Но и он существовал параллельно рок-н-роллу: появление Хоффмана на фестивале в Вудстоке в 1969-м закончилось тем, что Пит Тауншенд из The Who набил ему морду.
Как ни странно, весельчакам с парижских баррикад оказались идеологически ближе вовсе не рок-н-ролльщики, а 
революционеры от академической музыки — от Джона Кейджа до Лучано Берио, например. Берио, кстати, именно в 68-м создал свою знаменитую Sinfonia (через букву «н»). Первая ее часть была написана на тексты антрополога и структуралиста Клода-Леви Стросса, вторая посвящена убитому в том же 68-м Мартину Лютеру Кингу, еще одной тогдашней иконе, а в третьей звучали тексты Джойса, Беккета и — внимание! — лозунги парижского Мая... Но под опусы авангардистов плясалось как-то не очень. А плясать хотелось — иначе какой карнавал?
Уже упомянуто, что во Франции рок-музыка толком так и не прижилась. Французы, даже самые прогрессивные, левые, авангардные по жизни предпочитают отечественную культуру. Была во Франции, конечно, эпоха биг-бита, когда Джонни Холидей и прочие перепевали англоязычные хиты, была и есть мощная школа экспериментального и артрока, но тем не менее песенная культура родного языка куда сильнее. Поэтому свобода свободой, а «Марсельеза» и «На Авиньонском мосту», песенки Мистингетт, Азнавура, Беко и Монтана звучали в окрестностях университета куда чаще, чем произведения Леннона и Маккартни, Ричардса и Джаггера, Моррисона и Хендрикса. Хорошо это или плохо — да хорошо, наверное. Под них как раз хорошо было плясать. Может, поэтому парижская революция закончилась довольно быстро — на баррикадах не потанцуешь парами, а именно в парных танцах французы сильнее прочих.
Окуджава в 68-м
Вот еще о чем хочется вспомнить: если не брать во внимание темнокожих революционеров (а это отдельная и довольно долгая история), то среди американских музыкантов, активно вмешивавшихся в политику, можно вспомнить разве что Дина Рида, отмывавшего с порошком американский флаг от крови, пролитой во Вьетнаме. Его жизненный путь в дальнейшем, кто не помнит, прошел через Москву, БАМ, Восточный Берлин — и закончился на дне немецкого озера, куда Рида, разочарованного в социализме и хотевшего вернуться на родину, отправили, как говорят, агенты Штази. В прошлом году сборник лучших песен Рида выпустил в Германии Sony BMG, крупнейший международный музыкально-медийный концерн. Такова грустная ирония судьбы.
...Лозунг «секс, наркотики, рок-н-ролл» к майскому Парижу отношения не имел. Сексом занимались те, кто не ходил на баррикады, наркотики существовали сами по себе, а рокн-ролл вообще все видали в гробу. Праздник непослушания рано или поздно заканчивается, а революция, дав толчок под задницу нескольким ярким персонажам, уступает место эволюции — с этим ничего не поделаешь. Если вспомнить курс истории, то революции обычно начинаются с лозунга «Здесь будут танцевать», а заканчиваются гильотинами. То есть пряников всегда не хватает на всех, как пел Булат Шалвович Окуджава, чья первая пластинка вышла как раз в Париже. В 1968 году.
_____________
1 Песня из дебютного альбома группы Doors (1967), буквально — «Прорваться на другую сторону».