Приглядывая за писателями. Когда-то писателей считали солью земли русской, учителями жизни. Сталин пригрел избранных «инженеров человеческих душ» для создания идеологической потемкинской деревни социализма. Нынче опять, несмотря на рынок, пытаются воссоздать иерархию «правильных писателей»
Недавно перевели и издали крайне любопытный дневник петербургского учителя Федора Федоровича Фидлера (1859–1917), немца, влюбленного в русскую литературу. На протяжении тридцати лет он изо дня в день записывал свои впечатления о встречах с писателями: кто что сказал, кто сколько выпил, кто где живет, за каким столом работает, в какой квартире с кем живет, к каким любовницам ходит, какие гонорары получает.
Внимательный немец
С началом Первой мировой войны в антинемецкую шовинистическую истерию стали распространяться слухи, что «Фриц» Фидлер всегда был немецким шпионом. А русская литература, стало быть, последний стратегический резерв империи. Потрясенный непонятостью, любитель русской словесности умер за неделю до Февральской революции. Богатейшая его коллекция рассеялась по собирателям и библиотекам. А дневник перевели только что, век спустя.
Жизнь писателей в нечаянных деталях производит сильное впечатление. Цитировать можно долго, места не хватит, сама книга под тысячу страниц мелким шрифтом, да и это лишь половина оригинала. Вот наобум — запись декабря 1896 года об известном демократе-народнике: «Позавчера — именины Михайловского. Сущий хаос, в котором ничего не разберешь. Уже к половине первого дня на столах и подоконнике стояло пятьдесят бутылок (включая водку, ликеры и пиво); к половине шестого все они были «кончены», и появилась новая батарея из тридцати четырех бутылок, да и те пустели буквально на глазах, когда в восемь вечера я покидал этот даровой ресторан. Сколько бутылок осушили после моего ухода (гости сидели, как я узнал, до четырех утра) — кто сочтет?» Через пару лет, отмечает Фидлер, на тех же именинах, но уже дома, было человек 60, скучно, на двери клозета появился крючок.
О нынешних писателях тоже можно было бы много собрать интересного. Но, во-первых, нет усердного немца, а другим они, видно, не так интересны. А во-вторых, писатели теперь сами о себе и о других много чего докладывают. Но цельная картина складывается не очень внятная. Какой он, современный российский писатель, где прячется?
Традиция спиритуоза
Хороший писатель, как и всегда, более всего проявляется в алкогольной сфере. Так было в недавнем прошлом, так и сейчас. Венедикт Васильевич Ерофеев, автор эпохальной алкоголической поэмы «Москва-Петушки», даже в роли классика выступал не на писательских собраниях, а у ближайшего к дому винного магазина на Флотской улице. Тонкий продолжатель Бунина Юрий Казаков, Сергей Довлатов, молодой Андрей Битов тоже подтверждали странный вывод, что стилистическое и душевное изящество кириллического письма подпирается изрядными дозами алкоголя.
Почему так? Покойный Александр Володин рассказывал: «Как только я просыпаюсь утром, в голове у меня уже черные мысли про свои стыдные, глупые, невыносимые поступки. Как от них избавиться, что делать? Я тут же одеваюсь — и вниз, в рюмочную. Сто грамм. Разливальщицы меня хорошо знают. Они уже стали меня уговаривать: «Ну, сто грамм, с утра... Зачем? Может, не надо? Это здоровью вредит». А недавно я был в Москве, в гостинице, и девушка в баре мне тоже говорит: «С утра... сто грамм, зачем? Это вредит здоровью». Я говорю: «А мне в Ленинграде то же самое говорили!» А она: «Вы что, думаете, мы газет не читаем?»
О, совесть болит! Сама ситуация русского щелкопера двусмысленна: люди то социализм строят, то миллиардами воруют, а он при этом чем занимается?..
Лесин и Емелин
Сегодня самопроявление писателя тоже зачастую связано с алкоголем и резкими высказываниями по поводу общественного на личном алкогольном фоне. Поэт-рабочий Всеволод Емелин рисует большие балладные полотна. Вот, например, фрагменты «Памяти движения «Наши»: «Либерала «нашисты» поймали. /Был он враг, пидарас и еврей. /Он в надежде на гранты шакалил /У скрипучих посольских дверей... /Мы студенты, солдаты, крестьяне, /И за нами большая страна. /Нас сам Путин на Красной Поляне /Шашлыком кормил из кабана. /Скоро мы переменим гаранта, /Сохранив стратегический курс. /Ты наплюй на иудины гранты. /Обопрись на природный ресурс».
И впрямь, можно ли в нашей жизни адекватно разобраться без пол-литры? «С первого по тринадцатое /Нашего января, /В Куршевеле отблядствовав, /Озадачился я. /Тяжкая мысль с похмелия /Давит мне на виски. /Кто победит — семейные /Или силовики?.. /Я закопал портвейна /Под снегопад в саду. /Коль победят семейные, /Сразу его найду. /От постороннего глаза /Спрятал бутылку «Бруньков». /Чтобы припасть к ней сразу /При победе силовиков».
А поэт-журналист Евгений Лесин в похмельном угаре зрит светлое будущее. «Мне снилось, что мир изменился, /И птички поют в голове. /Медведев, как Ельцин, напился /И вышел гулять по Москве. /Идет он и видит: скинхеды /Накапали негру стакан. /Целуют жида моджахеды. /И азербайджанцы армян... /А те олигархи, которых /Сослали в тюрьму, в лагеря, /Вернулись. И дел целый ворох/ У них. Потому что не зря / Вернулись они. Для России /Стараются все, как один. /Борис Березовский красивый /Для бомжей открыл магазин. /Там пиво дают забесплатно, /А водку дают за гроши. /Теперь ничего не накладно /Для вольной еврейской души». Ну и так далее. Вплоть до классического: «Метро. Похмелье. Жду инфаркта. /Напротив — толстый ваххабит. /
По телефону о терактах/ С Усамой злобно говорит. /Для конспирации Наташей /Зовет злодея подлый гой. /От безалаберности нашей /Все беды. В том числе запой».
Новые функционеры
А вот на другом полюсе писательской жизни труженики пера и клавиатуры устремились в новую номенклатуру. Им лучшее средство от общественной неразберихи — личное благополучие. А государство, восстановив гимн и парады, пытается нагромоздить идеологические подпорки. Это раньше Ходорковский мог финансировать премию «Русский Букер», а Березовский — «Триумф». Нынешняя «Большая книга» задумана в духе кремлевской вертикали литературной власти. Уйдет поколение 70-летних писателей, известных народу хотя бы по именам, а кто им на смену? Отсюда и возникает «госзаказ» на новое «поколение 30-летних».
Стратегический замысел поддержан централизованным финансированием. Молодняк просеивается премией «Дебют» и семинаром молодых писателей в Липках. Затем подключаются литературные премии «для больших». Сколачиваются новые писательские бригады. Список писателей в них примерно одинаков: Александр Кабаков да Людмила Улицкая, Дмитрий Быков да Мария Арбатова. В качестве функционеров — Александр Гаврилов и Данил Файзов. В качестве молодых — Илья Стогов и Дмитрий Глуховский. Конечно, ездят не на Беломорканал, а на всякие книжные фестивали — от Владивостока до Калининграда, осваивая внебюджетные средства на культуру, неся свет в массы. Писатели первой лиги ездят по стране, писатели высшей лиги — на книжные ярмарки от Пекина до Франкфурта. Светись всегда, светись везде, выпускай по роману в год — и литературные премии обеспечены. Тем более что члены жюри, присуждающие награды, и лауреаты, эти награды получающие, просто меняются местами.
Премии
«Русский Букер», «Большая книга», премии — «Поэт», «Национальный бестселлер», «Новая Пушкинская», «Дебют», «Заветная мечта»... Наверняка какую-то еще забыл. Все церемонии — от объявления лонг-листа до финального лауреатства — происходят достаточно кучно. Поэтому очень трогательно наблюдать, как одни и те же авторы и романы кочуют из одного списка в другой. Точно так же, как члены жюри, меняющиеся местами с лауреатами.
При этом очевидно, как на протяжении буквально двух-трех лет всякий интерес к этим церемониям исчерпывался. С какой помпой, например, затевалась премия «Поэт». В каких великолепных интерьерах вроде «Рэдиссон Славянской» и ей подобных собирали отборную литературную публику. И что сейчас? Подвал на Дмитровке, пара десятков человек, из которых дюжина самих организаторов и жюри, стойка бара с бутербродами. Сколько народу собиралось еще недавно на «Большую книгу». Мания грандиоза — сто с лишним членов на скорую руку сшитой «Литературной академии», жюри, отборщики текстов, — откуда их столько набрали? А на недавней пресс-конференции в федеральном агентстве та же пара десятков журналистов лениво выслушала сообщения организаторов и функционеров премии и разошлась. Есть вопросы? Нет вопросов.
Увы, любой плод государственного финансирования — с каким бы размахом все ни затевалось — сгнивает раньше, чем созреет. Картонная декорация литературы облезает моментально. На этом фоне даже скандальный «Национальный бестселлер», выдуманный желчным и злым питерским критиком Виктором Топоровым, оказался жизненным более всех «гуманитарно-кремлевских» начинаний. К реальному литературному процессу и он никакого отношения не имеет. Но там хоть клоуны на арене кувыркаются живее. Потому что не за те деньги, от которых возникает брюшко, преждевременная дряхлость и апатия у самих организаторов.
Все, чего коснется государство, оказывается выморочным и к жизни не способным. Может, для того и выгородили эту зону, чтобы стало очевидно: литература там обречена на вырождение. Жаль писателей, клюнувших на нехитрую приманку. У них, кажется, остается лишь единственное лекарство от всех отечественных бед: тот самый спиритус, что разъест любой картон и неправду.