«Деньги стали дороже». Вопрос, который не сходит со страниц мировых СМИ, — финансовый кризис: нижняя точка пройдена или будет еще хуже? И как он повлиял на состояние российской экономики? Об этом бывший министр финансов Михаил Задорнов — в интервью The New Times
России суждения о влиянии кризиса можно услышать раз ные. С одной стороны, банки жалуются на нехватку ликвидно сти, с другой — министр финансов назы вает нашу страну островком стабильно сти. А вы, будучи главой крупного банка, ощущаете какую-то тревогу или абсо лютно спокойны?
Никакого спокойствия нет и в помине. Что касается официальных лиц, они просто не могут говорить иначе. Если из уст официального лица, занимающего ключевую позицию в финансовой сфере, прозвучат слова о том, что, мол, знаете ребята, ситуация-то у нас неважная, это само по себе может спровоцировать серьезный обвал на рынке. Мировой финансовый кризис — это, безусловно, вызов и для России тоже. И ситуация на самом деле непростая. Причем она имеет тенденцию к ухудшению. Ведь Россия — часть мировой экономики, поэтому события на международных финансовых рынках оказывают на нас большое влияние. Кроме того, нам не хватает внутренних финансовых ресурсов для развития — для инвестиций или потребительского кредитования. Эти ресурсы последние 5 лет брались в основном из-за границы. То есть у нас каждый год шло колоссальное увеличение заимствований — как со стороны банков, так и промышленнопроизводственных корпораций и сервисных компаний. А сейчас, в связи с кризисом, рынок одномоментно оказался закрыт для большинства игроков. То есть занять по адекватным ставкам на внешних рынках могут только крупнейшие компании. Все должны привыкать к новой ситуации, которая заключается в том, что деньги стали дороже. Это заставляет не только финансовый сектор, но и экономику в целом приспосабливаться к новым условиям — более жестким, чем раньше.
Потребление или сбережения?
В связи с этим будут ли и дальше расти объемы кредитования в стране или мы станем свидетелями конца кредитного бума?
В настоящее время зависимость роста экономики от финансового сектора уже достаточно большая. Скажем, в 90-е годы финансовый сектор существовал как бы совершенно обособленно от остальной экономики. И самый большой кризис в финансовой сфере, случившийся в августе 1998-го, для многих промышленных отраслей пошел скорее в плюс, потому что девальвация дала толчок росту производства. Сейчас же роль банковского кредита как в инвестиционных процессах (20% всех инвестиций — это банковский кредит и облигационные займы), так и в кредитовании населения становится все больше с каждым годом. Статистика свидетельствует, что в прошлом и в этом году у нас рост потребления опережает где-то на одну треть прирост доходов населения. То есть люди уже начали активно потреблять в кредит. Поэтому, когда правительство говорит о борьбе с инфляцией и строит планы экономического роста, оно должно учитывать эти взаимосвязи. Нужно понимать, что снизить инфляцию, не замедлив одновременно темпы экономического роста, невозможно. Ясно, что борьба с инфляцией — приоритет. Однако надо понимать, что любые антиинфляционные действия должны четко просчитываться с точки зрения возможных последствий, и они не должны, на мой взгляд, быть резкими.
В то же время многие представители банковского сектора утверждают, что у банковской системы просто колоссальные резервы роста, в том числе и в части кредитования физических лиц. Вы с этим согласны?
В долгосрочной перспективе, если взглянуть на 10–15 лет вперед, возможности для роста российского рынка финансовых услуг, и банковских прежде всего, действительно колоссальны. Об этом свидетельствуют цифры.
Соотношение депозитов к ВВП сейчас в России составляет примерно 14%. Соотношение кредитов к ВВП — порядка 9%. Это в два-три раза ниже соответствующих показателей для стран Центральной Европы — Чехии, Польши, Венгрии, я уж не говорю о развитых странах. В то же время если оценивать ближайшую перспективу, то когда Центральный банк заявляет, что в этом году на 35–40% вырастет банковский сектор, у меня это вызывает большие сомнения. Уже в прошлом году депозиты населению выросли всего на 35%. В этом году за первые 5 месяцев рост депозитов еще на треть медленнее происходит. Почему? Люди просто тратят деньги: подорожавшее продовольствие отъедает такую сумму из семейного бюджета, что просто не хватает денег для сбережений. Это касается широких слоев населения. Ну а те, кто не испытывает недостатка в деньгах, опять же предпочитают их тратить, купив, скажем, новую машину или какой-то другой дорогостоящий товар. Поэтому база для роста розничного кредитования в настоящий момент во многом исчерпана… Между тем для нас, розничных банков, основной, по сути, источник роста — это депозиты. А темпы прироста сбережений сегодня сокращаются. И я уверен, что без создания дополнительных банковских продуктов — скажем, структурированных депозитов, привязанных к ценам на металлы или к иным активам, которые воспринимаются населением, как приносящие больший доход, чем инфляция, — нам достаточно сложно будет увеличить долю сбережений населения. А пока этого нет, и 35-процентного роста не будет.
В ожидании дешевой нефти
Какой, на ваш взгляд, самый большой риск для российской финансовой системы?
Этот риск ожидает не только финансовую систему, но и всю экономику: нам предстоит пережить еще одно падение цен на нефть и остальное сырье.
Сегодня, когда нефть стремительно дорожает и не видно никаких тормозящих факторов, в это трудно поверить...
Тем не менее, на мой взгляд, это произойдет. Уже сегодня дневные колебания цены нефти — 5–10 долларов в ту или иную сторону. Эта волатильность — вполне возможный предвестник грядущего снижения цены барреля. Если же абстрагироваться от этого главного риска, то сама по себе инфляция — также существенный риск, потому что она убивает стимулы к долгосрочным проектам и сбережениям.
Тогда почему же вы призываете не при нимать резких мер по ее обузданию?
Мне кажется, что укрепление денежной политики, в том числе «сжатие» ликвидности в банковской системе, не должно происходить в отрыве от бюджетной политики, не должно сопровождаться неоправданным ростом государственных расходов.
Новые ресурсы в старые меха
Наверное, когда вы были министром финансов, вы, наоборот, выступали за рост госрасходов?
Ничего подобного. И тогда, и сейчас я против того, чтобы государственные деньги расходовались неэффективно. Есть много примеров того, как они расходуются неэффективно и финансовая политика ослабляется. Например, моду на госкорпорации, которая сейчас сформировалась, я считаю вредной с точки зрения государственных финансов. Сам институт государственных корпораций имеет право на жизнь, но он должен быть направлен на решение задач, которые другим способом решить невозможно. Ну а если говорить о социальных расходах: предпочел бы увидеть сначала структурные реформы в сфере здравоохранения, образования и жилищной политики, а потом уже закачку денег в эти отрасли.
А у нас порой финансовые ресурсы закачиваются в старые меха. А что вы думаете о проекте превращения рубля в региональную валюту?
Это уже происходит. Рубль как расчетная валюта используется, к примеру, в приграничной торговле между Россией и Китаем. А также, скажем, на границе с Польшей или Финляндией. Ну и в рамках СНГ, конечно. То есть рубль уже используется в международных расчетах там, где это выгодно. Я не верю в то, что можно сделать рубль региональной валютой в результате каких-то приказов или искусственных действий. Скажем, обязать все страны СНГ перейти на расчеты в рублях или приказать трейдерам торговать нефтью только за рубли... Насильно мил не будешь. Кроме того, мы еще не до конца решили вопрос с дедолларизацией внутри страны. У нас, например, до сих пор 15% всех банковских вкладов — в валюте, расчеты по жилью, по крайней мере в Москве и Санкт– Петербурге, — тоже в долларах. Наверное, прежде чем говорить, что рубль является резервной валютой для регионального рынка, надо внутри страны сначала сделать рубль единственным платежным средством. А пока это, к сожалению, не так.