 |
| «Двуногое», постановка 1999 года.
Хореография Мерса Каннингема на музыку Гэвина Брайерса |
Начало пятидесятых, дороги Америки, потрепанный автобус. Маленькая труппа (шесть танцовщиков, два музыканта, художник и хореограф) порой тащится двое суток, чтобы получить ангажемент в глубоко провинциальном театрике. Они не срывают оваций и рады, если их не сгоняют со сцены — простодушная публика принимает спектакли с крайним недоумением. Все знают, что танцы — это девочки в коротких юбках, а тут мужики в трико, какая-то гимнастика, и со сцены вместо музыки — скрип да кашель…
Путь к славе
До мировых триумфов автобусику путешествовать более десяти лет. С середины шестидесятых все будут знать, что за композитор Джон Кейдж (в 50-х он сидит за рулем), что за художник Роберт Раушенберг (тот чудик, что пытается сотворить декорацию явно из мусорных отходов). И конечно, что за хореограф Мерс Каннингем, который выворачивает своему артисту ногу так, будто хочет обвязать ее вокруг талии.
Слава начнется в 1964-м в Лондоне. Маленькие поначалу гастроли труппы будут продлены на три недели (в Штатах MCDC до этого ни разу не выступала в одном месте более двух дней подряд), и возвращение в США станет триумфальным. Критика, высмеивавшая Каннингема, задумалась: может, англичанам виднее? Да и публика решает всмотреться в творения чуднго балетмейстера повнимательнее — с чего бы это их хвалили легенда британской сцены Марго Фонтейн и великий Рудольф Нуреев? И все вдруг начинают понимать, что в отечестве вырос хореограф мировой величины. Без учителей (правда, шесть лет в юности танцевал у Марты Грэм, создательницы американского танца модерн) и без последователей — потому что воспроизвести его манеру невозможно.
Сад камней
 |
| «Таинственный лес», постановка 1968 года.
Хореография Мерса Каннингема на музыку Дэвида Тюдора, сценография — Энди Уорхола |
Следующие 50 лет мир Каннингемом восхищался. Его это искренне развлекало, потому что он ничего не поменял в своих методах сочинения. Он не становится проще, понятнее, приятнее. Его по-прежнему не интересует, насколько удобно зрителю смотреть спектакли: намеренно ставит равно важные движения одновременно в разных концах сцены. Нет центра сцены; нет навязывания главного. Что-то вроде буддийского сада камней, который надо просто разглядывать и не суетиться.
Каннингема занимает только движение и возможности человеческого организма: равновесие, гибкость, координация. Он не рассказывает со сцены никаких историй и даже не позволяет их придумывать зрителю. Если Баланчин говорил: «На сцене мужчина и женщина — это уже сюжет», то Каннингем лишает дуэты даже минимального намека на флирт, на нормальную реакцию мужчин и женщин друг на друга (или мужчин на мужчин; вообще всякие эротические реакции исключены). Верным способом вылететь из труппы было — начать спрашивать, «о чем» спектакль. «Правую руку в эту сторону, левую в эту, левую ногу отставить, правую согнуть» — вот вам весь ответ, если, конечно, вас сразу не выгонят. К танцовщикам Каннингем относится как к краскам, разговаривать с ними вообще не любит: болтать с собственной палитрой — это же ненормально? Поэтому в труппе у него нет самолюбивых звезд и звезд вообще, костяк труппы состоит из фанатов, почти сектантов, убежденных, что все испытания (а непривычные организму движения сильно изнашивают суставы и связки) — не зря.
Попасть в музыку
Чаще всего Каннингем сочинял спектакли на музыку Кейджа. Еще второкурсником увел композитора, который был старше его на семь лет, от законной жены — и с тех пор они стали парой до смерти Кейджа в 1992-м (почти 50 лет союза). Образованный мир постепенно привыкал к шумам и скрипам, музыкальным судорогам и разламывающимся в воздухе нотам. Привыкать к тому, что эта партитура, созданная вроде бы специально для конкретного спектакля, никак не совпадает с происходящим на сцене, приходится гораздо дольше. Дело в том, что музыка и хореография соединялись постановщиком только на премьере; труппа репетировала в тишине, а композитор знал лишь, сколько минут музыки он должен сочинить. Каннингем считал, что при такой методике больше вероятность выдающихся открытий.
Если еще учесть, что одно время и Каннингем, и Кейдж увлекались китайской «Книгой перемен» и гадательными гексаграммами… Тут каждый может выбрать версию: или это способ сделать творчество выражением высшей воли, или безответственное фокусничество. Великий композитор Арнольд Шенберг, учитель Кейджа, считал именно так. Талантливое — да, но безответственное со-вер-шен-но.
Прощание
Труппа Каннингема никогда не была на гастролях в СССР и России — и теперь приезжает в первый и последний раз. Хореограф умер в июле 2009 года (ему было 92), и по его завещанию MCDC может существовать лишь два года после его смерти. 31 декабря в Нью-Йорке состоится последний спектакль, а далее его постановки останутся лишь в специальном архиве. В Москве покажут спектакли разных лет, и можно будет видеть, менялся ли Каннингем в течение жизни.
Biped («Двуногое», 1999) на музыку Гэвина Брайерса со сценографией Пола Кайзера и Шелли Эшкара — балет, который, по словам хореографа, похож на быстрое переключение телеканалов: мгновенная смена «картинки», зритель не успевает понять, что происходит. Актеры одеты в наряды металлического цвета, отражающие свет, по ним бьют световые лучи, вспыхивающие электрические молнии подчеркивают странно вывернутые, напряженные и мгновенно расслабляющиеся мускулы.
Xover («Кроссовер», 2007) на музыку Джона Кейджа, сценография Роберта Раушенберга — одна из последних постановок Каннингема. Воспоминание о ранних 50-х, о первом сотрудничестве с Кейджем (которого на момент постановки этой одноактовки уже давно нет на свете) и Раушенбергом. Смешение разных стилей и мотивов; так возникала MCDC из сотрудничества художника, композитора и хореографа. Спектакль создан из мгновенных пробежек танцовщиков по сцене; случайно встретившиеся люди вдруг образуют дуэты и трио — кто-то на секунду, а кто-то на семь минут (что в балете равно почти вечности).
Наконец, Rainforest («Тропический лес», 1968). Фонограмма рычит и щебечет, парят надутые Энди Уорхолом серебристые облака, а рваные, стремительные, изогнутые движения артистов — гимн свободе от скучной цивилизации, живущей по унылым законам. Обезьяны или птицы, инопланетяне или крабы — все полвека успеха критика будет придумывать определения для каннингемовских артистов. Быть человеком — слишком скучно. Каннингем попробовал быть другим. У него получилось.
Tweet
