 |
| Работы Айдан Салаховой не запрещены,
но не очень доступны |
Тенденции венецианской биеннале можно изучать по матерчатым сумкам, которые раздают во многих павильонах. На этих сумках есть надписи и простодушно-рекламные, и откровенно политические, например, призыв «Свобода Ай Вэйвэю!» Как раз в дни биеннале китайского художника-диссидента избрали в почетные члены британской Королевской академии искусств, но это, кажется, не смутило китайские власти, уже третий месяц держащие Ай Вэйвэя за решеткой.
Искусство сегодня неотделимо от политики. Итальянский павильон — традиционно самый амбициозный в Венеции — готовился в обстановке скандала. Его куратором стал друг Берлускони Витторио Сгарби, телеведущий, политик и искусствовед, публично признавшийся, что ненавидит современное искусство (при этом он все искусство считает современным). Он предложил 200 итальянским интеллектуалам отобрать по одному автору для павильона. В итоге получилась настоящая арт-свалка, где профессионалы соседствует едва ли не с дилетантами. Многие, впрочем, отказались работать с близким к Берлускони персонажем (в России подобный демарш выглядел бы экстраординарным), хотя он и выступил с утверждением «Искусство — это не «Коза ностра», а параллельно показал и выставку «Мафия».
Впрочем, может ли искусство одной страны быть лучше, чем искусство в целом? Один из главных посылов куратора нынешней биеннале Биче Куригер — что конкретной родины у художников не осталось, под вопросом оказывается само существование национальных павильонов. Когда читаешь о художнике, что родился он в стране Х, живет в Y, а представляет Z, то поневоле думаешь об условности государственных границ. Куда важнее границы времени, не зря главная выставка, ILLUMInazioni («ИЛЛЮМИнации») в Джардини, открывается тремя огромными полотнами Тинторетто. Впрочем, классика не помогла выставке обрести внутреннюю стройность и обнаружить связи между отдельными экспонатами. Что, конечно, не означает, будто интересных экспонатов нет.
 |
| «Мы» Марицио Каттелана
|
Хотя графу «национальность» в искусстве вроде бы уже отменили, искать интересное проще в национальных павильонах, будь то убийственно белый эстетизм заброшенной квартиры, воссозданной в люксембургском павильоне Мартин Файпель и Жаном Бешамелем, или остроумная выставка новозеландца Микаэля Парекуэйя, заставившего огромного быка смотреть на пианиста.
Громким оказался скандал в азербайджанском павильоне. Перед открытием его посетил президент Азербайджана, который, как пишет «Коммерсант» со ссылкой на The Art Newspaper, счел несколько работ москвички Айдан Салаховой из ее проекта Destination слишком спорными с точки зрения религии и нравственности, чтобы показывать их публике, по крайней мере на VIP-открытии. Предполагалось, что они могли оскорбить чувства верующих, поскольку имеют дело со священными символами, а также откровенны в эротическом плане. Правда, прежде они прошли отбор кураторов, в том числе Берал Мадра, идеолога Стамбульской биеннале, человека, напрямую причастную к культуре ислама. В итоге четыре фотографии убрали вовсе, а две скульптуры накрыли покрывалами (выносить их в последнюю минуту было бы слишком хлопотно). Сама художница утверждает, что дело лишь в состоянии скульптур, и скоро их вновь откроют.
Настоящую остроту трудно спрятать. Иногда в прямом смысле слова: красивый спецпроект Glasstress посвящен искусству, связанному со стеклом. Если не быть осторожным в залах, то можно на себе ощутить, насколько опасным и даже кровавым бывает прекрасное.
Инсталляция-перформанс Марьи Казу «Они были там» (спецпроект GLASSTRESS)
Русские среди равных
В этот раз авторы из России не теряются среди тысяч произведений. Заполнение построенного еще в 1914 году Щусевым российского павильона его комиссар Стелла Кесаева из Stella Art Foundation доверила философу и критику Борису Гройсу. Тот решил выставить своих любимых московских концептуалистов — Андрея Монастырского и участников проектов «Коллективные действия» (художники и приглашенные гости выезжают с конца 70-х на природу или в центр города, где проводят концептуальные акции). Получилась выставка, за которую впервые за многие годы не стыдно, — рабочая, стильная, содержательная.
Близка к ней и ретроспектива Дмитрия Александровича Пригова в Университете Фоскари. Она выглядит идеальной: тонко подобранные работы, точное размещение, когда произведениям оставлено много воздуха и экспонаты не жмутся друг к другу, а главное — сама фигура художника, значение которого лишь возрастает с течением лет.
Единственный русский автор в основном проекте биеннале, Анна Титова, как-то затерялась в Арсенале, чьи анфилады скорее противопоказаны искусству, чем для него предназначены. Неудачей закончилась и попытка посетить выставку I miss my enemies на острове Джудекка: несмотря на день вернисажа, ее закрыли на четверть часа раньше положенного, группе пунктуальных зрителей осталось лишь писать гневные записки перед закрытой дверью. Зато точно хорош посвященный современному искусству проект «Модерникон», показанный прежде в Турине кураторами Франческо Бонами и Ирен Кальдерони. Примечательно, что, как и в случае с Титовой, здесь представлены не те авторы, что определяют московско-питерскую арт-сцену, а скорее ее аутсайдеры: Анна Паркина, Саша Ауэрбах, Анастасия Рябова (хотя есть и Дмитрий Гутов, и Павел Пепперштейн, и Ольга Чернышева). Заметны и наши фотографы на выставке WORLD BELONGS TO YOU («Мир принадлежит тебе») в палаццо Грасси — Сергей Братков и Борис Михайлов.
 |
| Андрей Монастырский окружил нарами столбы,
к которым венецианцы привязывают свои лодки. Так страна Репина встретилась со страной Тинторетто |
Выставку в палаццо Грасси подготовил фонд французского миллиардера Франсуа Пино. В Грасси фонд показывает временные выставки (постоянная коллекция Пино, владельца Christie’s и Gucci, разместилась неподалеку, на Старой Таможне у Сан Стефано). Здесь видно, что такое жесткая рука куратора: экспонаты не давят количеством, но подобраны тщательно и вместе напоминают некую арт-сюиту. Это образец единого вкуса — не в том смысле, что вкус идеален, но что он не распадается на множество отдельных работ.
Формально выставка не входит в программу биеннале, как и еще ряд ярких проектов, без которых тем не менее немыслимо венецианское лето. Кажется, что контекст не менее важен, чем основное событие.
Одна из самых красивых выставок проходит в музее Фортуни. Чему именно посвящена Tra, понять без каталога трудно. Но 300 произведений так хороши сами по себе и расположены они с таким вкусом, что по четырем этажам здания ходишь как завороженный. В итоге догадываешься, что это вечные сюжеты — время и пространство, театр и инсценировка, но понятые не абстрактно, а применительно к дому Марионо Фортуни (1871–1949), испанского дизайнера, работавшего в Венеции. Самое главное здесь — ателье самого модельера, для каждой выставки его слегка обновляют. Это сказочное впечатление, когда ЖК-мониторы и современные арт-объекты стоят в старинных витринах вперемежку с подлинными вещами XIX века.
Кажется, что же страшного в легком хаосе главной выставки? Ведь она посвящена вечному — свету и просвещению, хоть и далека от актуальной политики, но напоминает о важных вопросах, в том числе о самоидентификации искусства?
На некоторые произведения лучше смотреть из другого зала («Семейный романс» Чарльза Рэя)
Куратора Биче Куригер пытаются представить как охранительницу искусства от набегов бизнеса. Это не раз удавалось ей на посту куратора в музее Цюриха, где она сделала ряд замечательных проектов, да и работа главным редактором во влиятельном арт-журнале «Паркет» не прошла бесследно. Но, во-первых, от денег искусству никогда не удавалось убежать хотя бы недалеко. Продать рукопись мечтает любой альтернативщик, а значение художника в наши дни определяют аукционы (в этом смысле «самый ценный» среди наших — Илья Кабаков, продающийся по $6 млн; это не значит, что смотреть его новые перепевы старых работ интересно и познавательно). Во-вторых, если заявляется альтернатива, она должна быть изложена ясным языком, даже если это язык такого запутанного явления, как современное искусство. Подготовленная же Куригер выставка не отличается ясностью. Здесь много интересных произведений, но складываются ли они в единое целое? Возможно ли в принципе такое целое сегодня, когда искусство все чаще понимается как модный аксессуар или, что еще более впечатляет, как надежное средство вложения лишних денег? Впрочем, эти вопросы ставит каждая большая выставка, и тип критического нытья после каждой биеннале примерно одинаков.
Проблема стиля — основная в эпоху электронных массмедиа и той иллюзии равноправия всех и вся, что порождает интернет. Для искусства эта видимость демократии оборачивается проблемой квалифицированного взгляда. Художник пытается понравиться потенциальному заказчику, но возникает проблема с самим заказчиком. Биеннале, казалось бы, является идеальной ситуацией, когда профессиональная среда примеряет на себя мантию независимого арбитра. Но тут-то и выясняется, как сложно жить в мире без «главной» идеи, будь то идея Просвещения или любая другая, пусть даже маргинальная определяющая художественные рамки. Выходить за них или нет — личное дело каждого, но именно границы создают гениев. Неудивительно, что в 2011 году нам вновь понадобился Тинторетто.
Венецианская биеннале
проходит с 1895 года в Джардини (Сады), где расположены национальные павильоны и часть главной выставки, готовящейся приглашенным куратором (другая ее часть проходит в Арсенале). По всей Венеции разбросаны выставки параллельной программы более чем из 50 стран, не успевших в свое время обустроиться в Садах.
Tweet