Вокруг деятелей искусства и их произведений ведутся яростные бои — войска встречаются в смертельной схватке. Имеются убитые и раненые, и если это театр, то театр военных действий, а его актеры (то есть солдаты) — критики и искусствоведы. Эта человеческая трагикомедия не имеет своего летописца. А жаль, здесь обитают удивительные типажи. Вот лишь краткие зарисовки.
Караульщики традиций. Господи, какие же они пылкие! Слова «традиции русской театральной (художественной, кинематографической) школы» действуют на них, как звук боевой тревоги на полковую лошадь. И «караульщик» кричит и спорит, не замечая, что все собеседники давно ушли на фуршет.
«Караульщики» любят искусство, которого никогда не видели, например, спектакли Мейерхольда, игру Листа. Ведь раньше было время гигантов, а теперь — бог мой, о ком писать приходится, кто в мысли проникает… Тон статей — голос из глубин веков. Намеки на личное знакомство с Щепкиным и Чайковским — не редкость.
Повелители искусства. Особые приметы: замедленные жесты, значительность слов и пауз, умение сказать даже в буфете фразу «Мне вот этот бутерброд» таким тоном, что хочется сразу отдать честь.
Любят устраивать фестивали, учреждать премии и заседать в жюри. Таким образом, мечта «повелителя» — управлять процессом, внушать страх деятелям культуры — исполняется. Он может не дать призов, не пригласить на фестиваль, фыркнуть на заседании жюри так, что на несколько сезонов тот, в чей адрес столь значительно фыркнули, будет отстранен от премиально-фестивальной жизни. Тон статей — тревога за отсталость современного русского искусства. Опасение, что передовые взгляды встревоженного в отсталой стране не оценят. Любой спектакль или концерт, по мнению «повелителя», указывает на какую-нибудь глобальную тенденцию — ведь иначе столь серьезный искусствовед даже и не глянул бы в эту сторону. От этого все события становятся гигантскими — это или гигантские красавицы, или гигантские чудовища. Но оказать влияние на искусство нельзя — дух, как известно, веет, где хочет, и разрешения у критиков не спрашивает. Те, кто стремится овладеть художественным процессом, с годами грустнеют и приходят к печальному выводу: не поддающееся их управлению искусство, конечно же, умерло. А как иначе? Не внять таким речам может только покойник.
Истерзанные. Глаза б мои на это искусство не глядели! Но чем еще на жизнь зарабатывать?..
Утомленные культурой. Особые приметы: печать тайного знания на челе, усталость от бездарности деятелей искусства. Тон статей: боже ж мой, и снова я пришел на спектакль (фильм, выставку, концерт), меня не достойный, и заранее знаю я все, что вы скажете, и как же это несправедливо, что я пишу о вас, а не вы обо мне. Как сообщают «утомленные» — художники рисуют не те картины, музыканты берут не те ноты, актеры играют не те роли… Вообще все, все, все не то. Жалуясь на деятелей культуры, «утомленный», по сути, жалуется на свою жизнь, где все давно наперекосяк, и даже этот режиссер (художник, писатель) хорошо мне сделать никак не может. Вот так, ища в искусстве то, что нужно искать совсем в другой области, «утомленный» утомляется все больше... Настоятельно требует от художника cменить творческий почерк. А то надоело смотреть одного и того же Марка Захарова и слушать Михаила Плетнева. Что им, жалко, что ли, не в своей манере поиграть да поставить? Эгоисты.
Кушать подано! Самые честные ребята. Мировоззрение меняется с той же частотой, с которой меняются их места обитания — редакции. Нужно ухитриться не поссориться с друзьями — деятелями культуры (а значит, не дай бог похвалить их врагов), угодить заказу и вкусу главного редактора и редактора отдела. А главное — сохранить лицо при том, что его выражение постоянно меняется. Очень непростая дипломатическая задача. Уважаю.