Знаменитая речь адвоката Плевако в 1901 году была посвящена защите бизнеса. «Суд не боится богатых», — сказал прокурор. «Вы требуете приговора не потому, что перед вами виновный, а чтобы доказать силу суда», — ответил Плевако. Через 110 лет его сочли бы городским сумасшедшим.

За три года, что мой муж уже провел в тюрьме, я поняла адвокатов. Им сейчас хуже, чем журналистам: мы хоть где-то можем еще работать, да и интернет есть, а им — меньше чем при одном проценте оправдательных приговоров — приходится либо смириться с бессилием, либо работать посредниками при заносе взяток правоохранению и правосудию. Чаще всего они это совмещают.

Дождливым вечером засели мы с одним адвокатом, с которым сдружились на проблеме реформирования процесса условно-досрочного освобождения, обсудить науки криминального цикла. Тут надо сказать, что самые хорошие адвокаты, по моим наблюдениям, получаются из бывших следователей и из прокуроров-расстриг, в особенности если они пошли в адвокаты по идейным соображениям, не стерпев идиотизма, корыстолюбия и жестокости коллег по цеху — а таких адвокатов у нас немало. Вот и этот мой собеседник — такой же бывший прокурорский, да еще русский из кавказской республики. Тут не только в адвокаты, тут и в монахи постричься можно.
 

Вот нашкодил коммерс поганый — мы ему уголовку выкатываем. Так он приходит и взятку мне, гаденыш, предлагает. Тут я ему сразу говорю: ты мне все отдашь!  


 

В разгар нашей с ним увлекательной беседы на пороге кафешки вдруг появляется бывший сокурсник моего прекрасного адвоката, старый товарищ. Адвоката это чуть смутило, а нам с сокурсником было по барабану. Сокурсник оказался милицейским начальником районного масштаба, причем как раз насчет экономической безопасности, что давно уже — мой профиль. Начальник неверно меня идентифицировал и отнес к адвокатской когорте, на что мы промолчали: адвокат — тактично, я — коварно. А может, адвокат промолчал в просветительских целях — дескать, полюбуйся, с кем приходится иметь дело.

Начальник накатил коньяку и устроил мне самопрезентацию. «Я, — сказал он, — честный служака, и совесть моя чиста, как у младенца. За двадцать лет ни одного дела в суд не передал, никого на зону не отправил — такая моя жизненная концепция. Вот нашкодил коммерс поганый или там разборки у него какие с пацанами, мы ему уголовку выкатываем. Так он приходит и взятку мне, гаденыш, предлагает. Ха! Он — со мной — предлагает поделиться — ворованным! Тут я ему сразу говорю: ты мне все отдашь! Бывают, конечно, бестолковые — таких надо в СИЗО подержать, но оттуда все быстро договариваются: так он не то что все отдает, он еще и займет».

Приняв меня за адвоката, он предлагал мне свои услуги. Причем ни о каком проценте речь не шла — он брал себе все, но за это предлагал мне считать мой адвокатский гонорар честно заработанным. Чтобы и я могла почувствовать себя таким же честным спецом, как и начальник.

До суда доходят в основном дела «непонятливых» и «недоговорившихся» — как я уже хорошо знаю и по опыту, и по примерам братьев и сестер по несчастью. Причем адвокаты знают: «честный» правоохранитель — это тот, кто берет и делает, обезжиривая по дороге до селедочного скелета, а нечестный — кто берет и все равно сажает. Кстати, обезжиренный «честным» спецом становится настолько неинтересен, что его вполне могут посадить другие следователи, для отчетности. Не пропадать же добру.

Выход из этого один: ни в коем случае денег не предлагать и пытаться делать свою историю максимально публичной. Причем не тогда, когда вас уже обманули или довели до СИЗО и приговора, обещая «помочь», если не будете шуметь, а гораздо раньше. С террористами — никаких переговоров.





×
Мы используем cookie-файлы, для сбора статистики.
Продолжая пользоваться сайтом, вы даете согласие на использование cookie-файлов.