Одной из любимых фраз Люси, которую я слышал довольно часто — или после блестяще сыгранной сцены, или проникновенно исполненной песни, была такая: «Если кто может сделать лучше, пусть попробует». И в этом не было ни бахвальства, ни самодовольства. Просто в этот момент она отчетливо понимала, что была максимально близка к выполнению той задачи, которую сама же ставила перед собой. Внутренний мир актрисы в это мгновенье безошибочно совпадал с сутью ее персонажа…
Перед лицом смерти не хочется прибегать к трюизмам, вроде таких: Гурченко была гениальной актрисой. Да, это правда! Или — ее диапазон был огромен, от высокой трагедии, глубокой драмы, безупречного реализма чувств к легкой иронической комедии, к сарказму, едкой комедии, вплоть до гротеска, буффонады и пародии. Везде она была великолепна! И это тоже правда! Или — что каждая ее жилка была насквозь пронизана музыкой, которую она боготворила, что вся она была, как звенящая музыкальная нота. И это правда! Второй такой не было, нет и неизвестно, будет ли когда-нибудь…
Когда мне позвонили по телефону вечером 30 марта и сказали, что Люси не стало, я крикнул: «Это неправда!» И бросил трубку, настолько это не вязалось с ней, с ее уникальной, неповторимой индивидуальностью, ее жизнелюбием. Когда, после бесчисленных звонков, в эту трагическую новость пришлось поверить, я отключил мобильник и улегся лицом к стенке. Я пролежал сутки почти без сна и думал только о том, как же это несчастье могло случиться?! Ибо жизнестойкость ее была фантастична. Люсю всегда переполняла творческая активность, ее жажда созидания была беспредельна, а выдумки, поиски нового — неуемны. Снимая с ней «Вокзал для двоих», я всегда сравнивал энергию, напор Гурченко с атомной электростанцией. Если что-то и было противоположное ее жизненной мощи — так это слово «смерть».
Мы дружили с Люсей 55 лет, начиная со съемок «Карнавальной ночи» в 1956 году. Не все у нас было ладно в начале нашей совместной работы: я придирался к ее походке, она казалась мне вульгарной, я ужасался ее украинскому акценту, который был немыслим в нашей картине. В ней было немало «ужимок и прыжков», заимствованных ею из зарубежных, «трофейных» фильмов. Приходилось бороться с этими недостатками, снимая по множеству дублей. Но потом наша «Карнавальная ночь», ставшая для той эпохи бомбой, своеобразным символом «оттепели», вышла на экран, и на двадцатилетнюю студентку ВГИКа свалилась неслыханная слава.
Разные мысли и чувства ворочались во мне, когда я лежал, уткнувшись в стену. Главными были страшная горечь и отчаяние. Люся была моложе меня на 8 лет, но меня не отпускала мысль о сиротстве. Мне стало страшно: как же так? Я никогда теперь не смогу поговорить с ней. Мы не будем дурачиться, понимая друг друга с полуслова, полунамека. Например, у нее была забавная, озорная прибаутка. Когда она вставала со стула, собираясь уходить из гостей, она всегда произносила нечто полунемецкое, полурусское: «Ауфен ди жопен».
У нас никогда не было амурных отношений, но дружба, которая нас связывала после «Вокзала для двоих», была нерушима. Каждый из нас был готов на все ради другого. Иногда, когда меня спрашивали: может ли быть дружба между мужчиной и женщиной? — я всегда отвечал: «Может!», имея в виду мои отношения с Люсей.
Когда мы приступили к картине «Старые клячи», финансовое положение в кинематографе было, как всегда в последние годы, бедственным. И «старым клячам», дивным актрисам, предложили нищенские гонорары. И тогда Люся сказала: «Сценарий очень хороший, режиссер — тоже. Будем зарабатывать в другом месте…» Работали все мои дорогие «клячи» дружно, неистово, с огромным желанием. На той картине я испытывал чувство счастья от общения с потрясающими актрисами.
А «закольцевалось» мое творческое сотрудничество с Люсей на фильме «Карнавальная ночь-2, или 50 лет спустя». В том же вестибюле Театра Российской армии, где молоденькая студентка сказала, стоя на новогодней горке: «Ну что ж! Попробуем!» — звезда, великая актриса спела финальную песню, написанную для нее великим композитором Александрой Пахмутовой.
И однако, чувство покинутости не оставляет меня. Как говорится, мы так не договаривались…
Tweet
