Драматург Юрий Арабов, лауреат Каннской пальмовой ветви, преподаватель ВГИКа и многолетний соавтор Александра Сокурова, сделал свой новый фильм с Кириллом Серебренниковым. После показа в конкурсе «Кинотавра» «Юрьев день», только что вышедший в наш прокат, уже расколол аудиторию
Была какая-то отправная точка у этой истории? Правда, что фильм снимали недалеко от вашей дачи?
У меня действительно есть дом в 30 км от Юрьева-Польского. Это город почти без современной застройки, центр — в относительно хорошем состоянии. Там, в отличие от многих других мест, сохранился аромат провинции. Есть храм XIII века. Как-то поехал туда со своими гостями, мы вошли в местный кремль, я сел на скамеечку, они отправились в музей, и я вдруг подумал, что из музея они больше никогда не выйдут. Сначала я буду долго сидеть, потом долго искать, но никого не найду.
Наверное, это одна из моих фобий, детских страхов — остаться совсем одному. Когда они возвратились, я подумал, что это сюжет для какой-то истории. Стал думать и понял, что это история о боязни растворения, скажем, моего или интеллигенции вообще в России. В этой огромной, холодной, не очень цивилизованной и вместе с тем чрезвычайно обаятельной стране, в особом русском мире. Произошла кристаллизация сюжета. Поначалу я написал синопсис об исчезновении сына у матери, и он пролежал у меня в столе полгода. Показывал его время от времени разным режиссерам, и никому он был не нужен.
И вдруг мне позвонила продюсер Кирилла Серебренникова Наташа Мокрицкая и предложила делать фильм о Достоевском. Я, в свою очередь, рассказал о своей идее. Сценарий начал писать уже для Кирилла. И в процессе написания «Юрьева дня» начала возникать, кроме исчезновения, совсем другая тема, о которой я раньше не думал: о том, как мать, теряя сына, становится матерью всех остальных брошенных детей. Для меня это было абсолютно неожиданно. Потом, когда мы с Кириллом встретились, он дал несколько поправок, касающихся именно этой линии. Я ее чуть усилил и — боже мой! — сценарий получился совершенно религиозным. Но полной неожиданностью стало открытие, когда я посмотрел материал фильма, что Кирилл Серебренников — провокатор, эпатажник, авангардист — сделал абсолютно духовную картину.
Общество оскотинивается
Можно сказать, что эпатажник и провокатор снял традиционалистскую картину?
Нет. «Юрьев день» — это модернистская картина. А от него ждали постмодернистской.
Возможно, это одна из главных причин раздражения.
Модернизм как раз, в отличие от постмодернизма, занимается всякого рода духовными проблемами. В этом смысле Кирилл вылез из постмодернистской шкуры и стал модернистом, а я всегда им и был. Кстати, Александр Сокуров, как я его понимаю, тоже абсолютный модернист. И всю жизнь мы этим занимались на своем пятачке, стоя на одной ноге, вытирая плевки и иногда получая премии. И мы до сих пор на этом пятачке стоим и каждой картиной доказываем свое право на скудное существование. Но делать это в России все сложнее и сложнее. Потому что культурная среда испаряется, как влага, общество все более оскотинивается и меняет свою свободу, в том числе и духовную, на потребление. У западной интеллигенции я таких ярких форм этой подмены не нахожу. У нас же все живут одним днем уже лет пятнадцать.
Но должен же маятник качнуться в другую сторону. Иначе не бывает.
Должен. И мы должны, как кирпичи, как бревна, неподвижно лежать на другой стороне качелей. Нас хотят сбросить, нас хотят распилить, нас хотят сжечь — мы не должны сдаваться. И не становиться пряником, который просто съедят.
Сын главной героини Андрей, перед тем как исчезнуть, говорит, что понастроил бы в Юрьеве кемпингов. Возможна ли в России лопахинская программа по превращению романтического поместья в капиталистическое предприятие?
Все возможно. Все получится, если не будет какой-нибудь внешней войны или войны против собственного народа. 
Будут и кемпинги, и материальный достаток. Я почти тридцать лет по пять-шесть месяцев в году стараюсь проводить не в Москве. Жизнь в провинции становится более зажиточной, но из России уходит ее культура, если под культурой понимать те самые «проклятые вопросы» духовнорелигиозного толка, которыми занималась русская литература. Так что лопахинская программа осуществится. И в центре Петербурга построят небоскреб «Газпрома». Но культурной идентичности это России не прибавит. Рядом с Юрьевом-Польским есть город, в котором все это почти получилось, — Суздаль. Сегодня он представляет собой филиал Арбата. Строят молдаване, которые изображают русских умельцев, продают ложки и деревянные яйца с нарисованными Горбачевым, Путиным и Ельциным. В Юрьеве-Польском тоже в итоге все получится, но из города исчезнет его русскость. В этой «русскости» есть чувство бесприютности, в которой таятся духовные провалы и глубины. Эти провалы я пытаюсь в своих сценариях описать. «Юрьев день» кажется мрачным, но для меня и для режиссера это позитивное высказывание о том, какими мы должны быть. Вот говорят, интеллигенции нет, интеллигенция себя потеряла. Чем она должна заниматься сегодня? Тем, чем она всегда занималась: лечить, учить, помогать бедным и сирым. Об этом и фильм.
Пусть злятся
Интеллигенция больше не хочет брать на себя эти функции. Мол, раньше мы все это делали, а теперь хотим ездить на крайслере и отдыхать в Вене.
Во время поездки на крайслере не стоит давить колесами всякого рода людишек, а то эти людишки снесут вам башку. Интеллигенция в России начала исчезать довольно давно, и на это обращали внимание многие крупные люди, от веховцев до Солженицына с его статьей про образованщину. Пусть раздражаются и злятся. И пусть поживут в Юрьеве. Скоро, кроме крайслера, «интеллигенту» некуда будет сесть. Потому что из всех других мест его погонят.
По-моему, все уже сдано, уже гонят.
Сдано, но надо об этом говорить. Это русская тема, и мы об этом как могли художественно сказали: не надо в ситуации крайслера жаловаться на авторитаризм. И если, не дай бог, авторитаризм в стране снова превратится в тоталитаризм, то в этом будут виноваты и те люди, которые дальше своего крайслера ничего не видят. В этом будет их историческая вина. Пусть они не думают, что отсидятся в Вене. Никому мы, русские, по большому счету не нужны — ни в Вене, ни в Венеции.
Сценарии Юрия Арабова
1987 — Скорбное бесчувствие
1987 — Одинокий голос человека
1988 — Дни затмения
1988 — Господин оформитель
1990 — Николай Вавилов
1990 — Сфинкс
1992 — Присутствие
1992 — Камень
1999 — Молох
2002 — Игра в модерн
