Летом 1963-го совершенно независимо друг от друга две лично незнакомые, но перекрещенные временем и общностью судеб женщины исповедуются в письмах. Одна — в двадцати эпистолярных разговорах с воображаемым другом. Другая — в четырнадцати посланиях подруге своей расстрелянной матери, Елене Булгаковой, вдове Михаила Булгакова. Одну зовут Светлана Аллилуева, другую — Владимира (Мира) Уборевич
Одна из этих женщин пишет в уже тогда элитной Жуковке, другая, по вечерам, после работы — в менее пафосном, но тоже известном дачном месте, Малаховке. Обе заканчивают свои тяжелые исповеди в августе 63-го. Исповедь первой увидела свет в 1967-м, в Лондоне. Письма второй — лишь в 2008 году, в Москве.
Десять лет
спустя Они могли пересечься в детстве ровно по той причине, что их родители занимали высокие государственные посты, а отец одной отправил на казнь отца другой. И та и другая упоминают семейные посещения дачи Микояна в Зубалове. Мира Уборевич была знакома с Кирой Аллилуевой, приемной дочерью брата Надежды Аллилуевой, жены Сталина. Девочки были почти однолетками — Мира Уборевич родилась в 1924-м, Светлана Аллилуева — в 1926-м. Обе любили своих отцов, а занятые отцы не чаяли души в маленьких дочках. К тому же поколению (родился в 1925-м) относился Юрий Трифонов. Свои «письма другу» он писал всю жизнь — в «Доме на набережной », «Времени и месте», незаконченном и уже совсем откровенном романе «Исчезновение »: столь мощной оказалась душевная травма от ареста отца, Валентина Трифонова, «старого большевика». Именно тогда, ближе к середине 60-х, младший Трифонов написал книгу об отце — «Отблеск костра».
Вероятно, именно спустя десятилетие после смерти Сталина у детей тех, кто прикоснулся к тому «костру», о котором писал Трифонов, или просто сгорел в нем дотла, возникла необходимость разобраться в произошедшем, исповедаться на бумаге. Уже двигалась к неизбежному окончанию оттепель и готовилась — невидимо, исподволь — бархатная ресталинизация. Вот двадцатое письмо Аллилуевой: «Все вздохнули свободнее, отведена тяжелая, каменная плита, давившая всех. Но, к сожалению, слишком многое осталось без изменения — слишком инертна и традиционна Россия, вековые привычки ее слишком крепки».
Точки съемки
Письма Аллилуевой и Уборевич создают поразительный оптический эффект: одно и то же время, почти одни и те же события показаны с разных точек съемки. Сначала различий почти нет: в фокусе — дружные семьи, детские праздники, запах табака добрых улыбающихся отцов, залитые утомленным солнцем дачи, квартира в Кремле, генеральские хоромы в арбатских переулках, круг общения — элита политическая, военная, артистическая. Уборевичей посещают Давид Штеренберг, Лиля Брик, Александр Тышлер. Друзья Миры — дочери Тухачевского, Гамарника, Бухарина, сын Якира. Затем оптика меняется, обнаруживаются верные признаки перемены участи: для отцов, в том числе и для будущего «отца всех народов», был четкий знак — самоубийство Орджоникидзе. Для Миры Уборевич — выстрел в квартире сверху: покончил с собой Ян Борисович Гамарник, начальник политуправления РККА. Пятое письмо Уборевич: «В комнату, где лежал Я.Б., нас не пускали. Мы с Ветой (дочь Гамарника. — The New Times) сидели в большущей гостиной и рассматривали альбом с фотографиями, зачерчивали черным карандашом тех, кто уже из военных пропал».
Семьи репрессированных сначала отправляют в Астрахань. Друзья — дети Уборевича, Гамарника, Тухачевского, Якира — идут в кино: «До фильма с эстрады «клеймили позором» наших отцов. Мы пересмеивались. Нам не было стыдно, не было обидно. Мы презирали всех... мы ничему не верили».
Отцы и дети
А потом для Миры Уборевич наступил сплошной многолетний кошмар. Арест матери, Нижне-Исетский детский дом, наконец — Лубянка, Бутырка, пересылки, лагерь в Воркуте. И вечные поиски матери: «Я всю жизнь до возвращения в Москву в 57-м году ждала встречи с мамой... и только когда в 56-м году попросила А.И. Микояна помочь маму разыскать, поверила ему — их (матерей Уборевич, Тухачевской, Гамарник. — The New Times) нет».
А в детдоме Мира Уборевич продолжала ждать отца. Строки столь же щемящи, как у Трифонова во «Времени и месте»: «Надо ли вспоминать, о чем говорили отец с матерью, не слышавшие мальчика? «Ты мне обещал! Ты мне обещал!» — ныл мальчик и дергал отца за палец... Надо ли — о людях, испарившихся, как облака? Надо ли... о том, как отец не вернулся даже накануне парада... и они с мамой.. сидели в пыльной квартире до вечера, ожидая, что принесут телеграмму, но телеграмму не принесли?» Из писем Уборевич: «Я много лет жизни в детдоме не уставала мечтать о папином приезде за мной, в прохожих искала папу и была уверена, что он вернется, что его гдето прячут. Как-то даже мне показалось, что он идет по шоссе». ...
Лощеный лубянский следователь возмутился, когда Уборевич сказала ему, что сидит за отца: «У нас дети за отцов не отвечают!» Дети ответили в том числе и за грехи отцов — ведь легендарные командармы отнюдь не были ангелами, а потому в 1937-м твердо знали, что с ними сделает один из добрых папочек. Светлана Аллилуева в своих письмах была чрезмерно прекраснодушна: «Все мы ответственны за все... пусть придут молодые... которым все эти годы будут — вроде царствования Иоанна Грозного — так же далеки и так же непонятны... И вряд ли они назовут наше время «прогрессивным»...»
Ничего — назвали. Сегодня наша страшная история не столько переживается заново, сколько переписывается — в речах дуумвиров и школьных учебниках. За грехи прадедушек отдуваться будут правнуки.
Уборевич Владимира. 14 писем Елене Сергеевне Булгаковой /Сост. Ю. Кантор. М., издательство «Время», 2008, 176 стр.
Владимира Иеронимовна Уборевич родилась в 1924 году. Отец — знаменитый командарм Иероним Петрович Уборевич, расстрелян в 1937 году по делу о «военно-фашистском заговоре в РККА» (вместе с М. Тухачевским, И. Якиром, А. Корком). Мать Нина Владимировна расстреляна в 1941 году за «антисоветскую агитацию». Владимира Уборевич до 1941 года воспитывалась в детском доме. В 1944 году осуждена на пять лет за «антисоветскую агитацию», освобождена по амнистии в 1947-м. Жила в Воркуте, с 1957-го, после реабилитации отца и матери, живет в Москве.
Из протокола допроса Уборевич В.И. от 6 ноября 1944 года (ЦА ФСБ РФ) «В 1942 г. в беседах с Тухачевской (Светлана Тухачевская, дочь Михаила Тухачевского. — The New Times)... я высказывала клевету на органы НКВД, говорила, что враги народа — мои и ее родители — арестованы были неправильно... что если бы были живы враги народа Уборевич и Тухачевский, то положение на фронтах Отечественной войны было намного лучшим и Красная Армия в начале войны не терпела бы временных неудач».