Биографии никогда не выходят из моды, но в последнее время они особенно популярны. Даже биографии политические, которые выглядят среди собратьев пятой колонной: и лишнего не скажи, и чувства актуальности не теряй. Характерные — и очень разные — образцы жанра изучал The New Times
Символ оттепели — не геологи и не Гагарин, а Фидель Кастро. Энергичный улыбчивый бородач с далекого острова был тебе и странник (но с автоматом, только буденновки не хватало), и пришелец с неведомых пространств, обещающих вечное солнце, море и счастье уже в этой жизни.
Кастро в сахаре
Впрочем, его биография, выпущенная в серии «ЖЗЛ. Биография продолжается», не столько о романтизме эпохи, сколько о практических, иногда и малоизвестных ее сторонах. Последние связаны прежде всего с конфликтами с СССР, которых у Кастро хватало. Но в целом тон книги скорее комплиментарный. Нельзя сказать, что биография лишена критических нот. Так, автор книги Максим Макарычев упоминает о карточной системе, введенной на Кубе в 1962 году и существующей до сих пор (этот факт сопровождается ремаркой «увы»), но не пишет о количестве продуктов, выдаваемых по карточкам, о том, как менялись нормы на протяжении десятилетий.
Если автор и допускает критику, то лишь устами самого Кастро. Все то, что он сам считал ошибочным в ходе революции, например, вопрос о переходе промышленности с аграрных на индустриальные рельсы, описывается в проблемном ключе. Но о нарушениях прав человека, политзаключенных на Кубе и борьбе власти с инакомыслием уже ни слова. Та же ситуация и с первоисточниками. Их много, причем не только русскоязычных. Но, как правило, это все лояльная по отношению к Кастро литература.
Между тем куда интереснее было бы взглянуть на него глазами врагов, критиков и недоброжелателей — в тех же США существует огромный свод текстов подобного рода. Но вместо их анализа автор с явной симпатией описывает весь тот бред повседневного социализма, который еще не выветрился из памяти россиян. Например, касаясь подготовки к Всемирному фестивалю молодежи и студентов на Кубе в 1978 году, он утверждает: «Люди работали сверхурочно, направляли заработанные средства в фонд фестиваля, на которые затем было построено множество молодежных объектов». Но стоит ли поддаваться этой искусственной амнезии, делая вид, будто в основе подобного энтузиазма не было банального принуждения?
Макарычев при этом описывает недоброжелательность Кастро по отношению к старым коммунистам, боровшимся с режимом Батисты еще в 50-е годы, и преследование им сторонников СССР в конце 60-х (после Карибского кризиса 1962 года отношения с Москвой неуклонно ухудшались). Не скрывает он и жесткости, с которой Кастро расправлялся с политическими противниками, став в итоге единоличным правителем Кубы.
Впрочем, это не мешает Макарычеву очаровываться сказочностью происходящего на Острове свободы: и когда он пишет, что «кубинские спортсмены, артисты, художники окружены такой заботой, словно они дети Фиделя», и когда утверждает, будто «на Кубе есть все условия для того, чтобы человек достойно жил в старости».
Брежнев без прикрас
Совершенно иначе выглядит биография Брежнева. В книге нет библиографии, но видно, что Леонид Млечин проработал огромное количество первоисточников, встретился со многими героями тех дней — как фигурами первого ряда, так и персонажами «из тени», помощниками, референтами, спичрайтерами. Результатом стала книга, где немного цитат, но масса историй. Это чуть ли не сказ, собрание анекдотов из жизни вождя, настолько легок стиль повествования, тяготеющего к разговорной речи, сценарию телевизионного фильма. Последнее — скорее достоинство, чем недостаток, поддержанное афористичным стилем изложения («Леонид Ильич любил царствовать, а не править»).
Млечин редко морализирует в открытую, но его собственная позиция всегда очевидна. А простора для морализаторства в биографии Леонида Ильича хоть отбавляй. Дитё аппаратной победы, Брежнев проявил себя никудышным стратегом, но отменным тактиком. Мастерство, с которым он расчистил пространство вокруг себя, так и не обернулось прорывами в государственной политике или экономике. Но вся система исподволь засасывающего болота была столь разлагающей и комфортной, что не приходится удивляться ностальгии по советскому, растущей в нынешнем российском обществе.
Млечин показывает изнанку этой сладкой жизни. Романтизма здесь мало, все больше подхалимажа, интриг и поразительного неуважения к правам мыслящего сословия. Впрочем, параллели с нашими днями этим не ограничиваются. Желание обелить историю, прежде всего сталинского периода, внедрение в номенклатуру земляков, формирующих «свою команду» (тогда роль питерских исполняли днепропетровцы), система отбора руководящих кадров, вырождающаяся в банальный непотизм, некомпетентность решений… В книге Млечина слишком многое находит отклик в сегодняшнем дне. Даже пассаж о принципиальных различиях в отношениях ветвей власти словно списан с наших дней («Дипломатов наши военные не посвящали в свои секреты. У американцев, наоборот, дипломаты держали военных в черном теле»). Разве что биографии многочисленных персонажей строились в СССР все же по иным лекалам, чем сегодняшние. А Млечин любит отвлекаться на фигуры, которые окружали Брежнева, будь то ближайшие помощники генсека Виктор Голиков и Андрей Александров-Агентов, главный редактор «Правды» и секретарь ЦК по идеологии Михаил Зимянин, несгибаемый Михаил Суслов или дочка Косыгина Людмила Гвишиани-Косыгина, буквально выкинувшая из рабочего кабинета директора Библиотеки иностранной литературы Маргариту Рудомино.
Благодаря этим как будто бы отступлениям в сторону создается полноценная картина эпохи. Въедливый критик обнаружит здесь конечно же массу пробелов, но не стоит забывать, что перед нами работа, сделанная для популярной, общедоступной серии. И выглядит она как идеальное решение поставленной перед автором задачи. Хорошим литературным языком, не жертвуя истиной ради интриги, он рассказывает об огромном периоде в жизни огромной страны. И добивается главного: воссоздает атмосферу и одновременно дает политический анализ государственной власти. Вопрос лишь в том, насколько Брежнев — подходящая фигура для серии «Жизнь замечательных людей». Большей посредственности, чем этот тщеславный, к старости, очевидно, выживший из ума человек, представить себе невозможно. Разве что тов. Черненко мог бы с ним посоперничать. Но если принять, что вождь и впрямь отражает что-то существенное в своей эпохе и своем народе, то выбор персонажа приходится признать точным.