«Отличительная черта сорокалетних — боязнь совершать поступки»

Главные герои «Громозеки» — врач-онколог, милиционер-недотепа и водитель такси. Их объединяет беззаботное детство, школьная дружба и ворох нерешенных проблем, появившихся уже во взрослой жизни. Врач никак не может выбрать между женой и молодой любовницей, милиционер чахнет, оттого что не вписывается в новую правоохранительную систему, а водитель не знает, что делать с дочерью-студенткой, которая подрабатывает съемками в порно. Три не пересекающихся, но схожих по сути линии, три истории о симпатичных, в общем-то, людях, но совершенно заблудших душах. «Громозеку» можно было бы причислить к так называемой новой волне, если бы не изрядное присутствие в картине юмора и сентиментальности.

Знаете, я не снимал ностальгическое кино. Думаю, ностальгия у зрителя может возникнуть разве что на подсознательном уровне. Во-первых, способ съемки у меня, скажем так, советский — без изысков, без компьютерной графики, с простым монтажом. Во-вторых, в картине снялись оба «Электроника», Владимир и Юрий Торсуевы, «Красная Шапочка» Яна Поплавская и «Буратино» Дима Иосифов1. Наверняка это тоже действует на подкорку.

Разумеется. Я специально забрасываю крючки в счастливое детство (а оно в то время действительно было счастливым), но вовсе не для того, чтобы вызвать ностальгию. Фильм на самом деле об инфантильности поколения, школьные годы которого пришлись на времена еще Советского Союза. Инфантильность в данном случае не добродетель. Одна из отличительных черт людей, которым сейчас по 40–50 лет, — это боязнь совершать поступки.

Потому что я сам такой, понимаете? Речь скорее не о симпатии, а о сопереживании. Я прекрасно знаю, что происходит внутри у этих людей. Я сам родился в 1973-м, был октябренком, пионером, успел даже вступить в комсомол — как раз в последний призыв. Это не было вопросом моего желания, я, как и мои герои, жил в системе координат, давно принятой и понятной. Все было расписано наперед: школа, армия, институт, работа, жена, дети… Сама система к этому двигала, от тебя толком ничего не требовалось. Поэтому большинство людей не совершали поступков, они плыли по течению, им было комфортно, как в материнской утробе. Именно поэтому сейчас любое событие, требующее принятия решений, вызывает у них депрессию и желание зарыть голову в песок. Я чувствую то же самое, поэтому сопереживаю. Хотя, конечно, ничего хорошего в этой слабости нет.

Нет. Меня куда река несет, туда я и плыву. Я не хожу на митинги 31-го, не дежурю у суда над Ходорковским, я вообще трус. Да, внутри испытываю отвращение к тому, что происходит, новости о том же Ходорковском, к которому я вроде никакого отношения не имею, вызывают у меня боль. Но гражданских поступков при этом я все равно не совершаю. Единственное желание, которое у меня периодически возникает, — уехать из страны. Это очень серьезный вопрос — почему мы такие слабые. Для примера: я вот абсолютно уверен, что большинство людей не голосует за «Единую Россию», среди моих знакомых нет ни одного(!) такого человека. Ясно, что 60–70% партии власти просто «рисуют». Но на улицу в знак протеста я не пойду. Страх взять на себя ответственность засел так глубоко, что трудно раскопать. Я прекрасно понимаю, почему у (Леонида) Парфенова во время известного выступления дрожали руки. Многие критикуют его — мол, краснел, мямлил по бумажке… А я его так понимаю! Для человека, который вырос в системе, пойти против — это всегда тяжело. Парфенов смог, честь ему и хвала, а я не смог бы. Моего брата (режиссер Александр Котт. — The New Times) приглашают на встречу с Медведевым по поводу фильма «Брестская крепость». По идее, он должен отказаться или прийти и выступить, как Юра Шевчук. Но он пойдет и будет говорить про кино. И я его тоже понимаю.

Думаю, судьба «Громозеки» будет удачнее. Дело даже не в прокате. Прекрасно осознаю, что народ сейчас ходит в кино исключительно на сказки — уйти от реальности, поэтому самые большие сборы у «Пиратов Карибского моря», «Властелина колец», «Мадагаскара». А удачнее — потому что «Громозеку» уже купило НТВ и покажет его не в час ночи, как в «Закрытом показе», а в нормальное время, в 22 часа. А это уже довольно приличная аудитория. Мне совершенно не важно, посмотрят мое кино в большом зале или на маленьком телевизоре — у меня нет 3D, квадрозвука и т.п. Мое желание простое: чтобы фильм увидело как можно большее число зрителей и чтобы после просмотра они встали хоть с немного растревоженным сердцем.

В кинокомпании, с которой сотрудничаю уже несколько лет. Я снимаю для нее сериалы, а часть прибыли мне дают на мое кино. Дебютный фильм «Муха» я тоже снял с их помощью. Государство, кстати, на «Громозеку» не дало ни копейки, хотя я трижды подавал заявку.

Нет, в Минкульт. Фильм снимался в течение двух лет, так что в новую историю я еще не успел попасть.

Там не формулируют. Причем последний раз я подавал заявку просто на завершение проекта. То есть вот вам готовое кино, нужен только постпродакшн. Для кинопроизводства это смешные деньги — $100 тыс. Все равно отказали. На самом деле старая госкиношная схема совершенно не работала. Как ни странно, думаю, михалковский фонд будет гораздо эффективнее, потому что он ответствен за те проекты, на которые дает средства. В Минкульте же кино просто пропадало. В две тысячи каком-то году на деньги министерства было снято сто с лишним фильмов, а в прокат вышло от силы двадцать. Куда делись остальные — неизвестно.

Скорее синефильство. Люди просто любят кино. Хотя в случае с «Громозекой» фильм удалось продать на телевидение за очень приличные деньги. Сумму называть не буду, но можно сказать, что картина уже окупилась.

Знаете, когда он начал работать у меня, я еще не видел его ни в «Ликвидации», ни в «Сказке про темноту». У Хомерики он вообще снимался параллельно с моей картиной. Он, как и все, просто ходил на кастинги, и вдруг, что называется, прорвало. Думаю, Борю не замечали не потому, что раньше не снимались фильмы или он жил в провинции. Дело в другом. Он из тех актеров, которым нужно было дозреть. Такое случается: в молодости человек не очень интересен, а как заматереет — становится нарасхват. Сейчас именно в его усталых глазах, слегка заплывшем лице, залысине появилась нужная трагичность, драма. С Евгением Леоновым, кстати, то же самое было.

Знаете, так было еще совсем недавно, буквально два-три года назад. Но сейчас, слава богу, все возвращается на круги своя. Время журнальных мальчиков, как, например, Вася Степанов из «Обитаемого острова», такой четко вычерченный герой-красавчик, постепенно уходит. Большинство режиссеров снова ищут именно актеров, а не типажи. Потому что, как ни крути, кино — это прежде всего глаза, а не лицо.