Разговариваю с давним знакомым — владельцем крупной продуктовой компании. Он сокрушается: урожай в этом году хороший, но крестьяне его продать не могут: у покупателей нет средств. И сеять тоже не могут — банки не дают кредитов, чтобы закупить семена, удобрение и проч. И у магазинов, что небольших, что гипермаркетов, проблема та же — деньги.
Рассказывает: «Наличность — с использованием всяких серых и черных схем — удается в лучшем случае получить под 20%, в худшем — под 45% минус откат банку. «Дорогие» деньги придется закладывать в цену продуктов — что молока, что творога», — говорит.
Спрашиваю: «Ну как же так, вроде было совещание у первого вице-премьера И. Шувалова — о поддержке продуктовых сетей?»
«Было, — отвечает. — Деньги дали считанному числу банков, главным образом — своим и близким. Те деньги тут же перевели в валюту — вниз они так и не спустились».
А что можно сделать, коли банкам выгоднее кэш уводить в доллары и тем расплачиваться по своим долгам и заложенным акциям?
«Ручное управление, — отвечает собеседник. — Надо расшивать эти узлы на межбанке, заставлять тех, кто деньги получил, пускать их дальше по банковской системе».
И добавляет главное: «Решение может принять только один человек».
«Путин?» — спрашиваю. Кивает. «А он не принимает решения, — говорит. — Почему? Ему, видно, докладывают, что все хорошо, проблем нет, узлы развязываются».
Спрашиваю: «А о том, что проблемы есть, Дворкович или Шувалов знают или тоже считают, что все хорошо?» — «Знают, — отвечает. — Но Дворкович лишнего говорить не будет. Да к тому же он помощник президента». — «А президент решения принимает?» — интересуюсь. «Отдельные», — отвечает. И повторяет: «Здесь решение может принять только один человек». И я уже не спрашиваю, кто этот «один человек». «Хорошо, — говорю, — а Шувалов может Путину сказать, что ситуация аховая?» Про аховую ситуацию я спросила потому, что мой собеседник до этого говорил, что в магазинах могут пропасть продукты и тогда — он в этом убежден — на улицы с вилами выйдут миллионы людей. И милиция пойдет впереди толпы.
Так что же первый вице-премьер Шувалов? Собеседник мой отвечает: «Все боятся. Боятся сказать то, что не понравится». И я не спрашиваю — кто тот человек, которому могут не понравиться плохие новости из подведомственной ему страны. «А тот Игорь Иванович, что — «настоящий», Сечин?» — «Он без него решения не может принять». — «А Зубков, который тут по сельскому хозяйству совещание проводил?» — не унимаюсь я. «Он все знает, говорил: «Кто мне узлы развяжет — награды получит». «И он тоже Путину о проблемах сказать не может?» А собеседник снова: «Все боятся». — «А чего боятся-то?» — интересуюсь. «Ну как чего? Рассердится. Он в последнее время, если сердится, может быть очень резким».
«А вы думаете, Путин действительно считает, что в стране кризиса нет или только народонаселение в том пытается убедить?» — спрашиваю моего вхожего в высокие кабинеты собеседника. «Не знаю. Я с ним не говорил. Мне до него не дотянуться». И снова: «Но решение может принять только один человек».
Ничего не напоминает? Правильно — товарища Сталина, который один знал и как мартен разжигать, и как и чем армию перевооружать, и о том, что друг Адольф войну не начнет, — тоже знал лучше всех. И еще верил, что все вокруг заговоры плетут — ну, конечно, и Америка. И что силой своего убеждения, слова, безграничной любви к нему всего советского народа способен повышать урожаи и увеличивать показатели по выплавке стали. И что истину знает только он один. Под конец желающих возражать не осталось. Одни — сгнили, другие — все боялись.
Но — чего «все боятся» сейчас?