Похищение для профилактики

Три женщины-мусульманки в длинных платьях и традиционных платках сидят на кухне съемной квартиры в городе Долгопрудный Московской области. Анета Суншева, ее свекровь Людмила — мать Зелимхана Чибиева, и русская девушка Алина — жена Акила Абдуллаева. Они говорят по очереди, не перебивая друг друга, терпеливо повторяя в тысячный, наверное, раз историю о таинственном исчезновении двух машин «мерседес» и семерых мусульман, не вернувшихся 24 сентября 2010 года после пятничной молитвы из московской мечети на Большой Татарской улице к своим семьям.

«Мы въехали в эту квартиру за два дня до той пятницы, — вспоминает Анета Суншева. — Здесь раньше жили наши знакомые, Джамал Магомедов с женой Ольгой. Утром в пятницу они заехали к нам за какими-то вещами. Ольга осталась со мной, потом приехал Акил Абдуллаев с сестрой. Сестра тоже осталась с нами за компанию. А мой муж, Магомедов и Абдуллаев втроем уехали в мечеть. Около девяти вечера Магомедов позвонил Ольге, сказал, что возвращаются, уже подъезжают, чтобы она была готова к выходу. И все… С тех пор от них нет никаких известий».

Анета Суншева с Зелимханом Чибиевым приехали в Москву, потому что ни в Нальчике, ни в родном городе Зелимхана Тырныаузе не могли найти работы. А в Москве, по словам Анеты, гораздо проще устроиться. Сама она еще до замужества жила здесь, работала поваром, продавщицей в халяльном магазине, и получалось совсем неплохо. Второй из пропавших мужчин, Акил Абдуллаев, муж Алины, родом из Дагестана, последние годы жил с родителями в Тамбове, занимался фермерским хозяйством. Там и познакомился с Алиной, которая еще до знакомства с ним приняла ислам, разочаровавшись в православии. Из Тамбова в Москву Акил с супругой приехали по делу: Алине нужно было делать операцию на глазах.

Анета Суншева рассказывает, что всю ночь с 24 на 25 сентября они звонили друзьям, разыскивая своих мужей. Оказалось, что в ту же ночь исчез еще один «мерседес» с четырьмя пассажирами, которые тоже возвращались с пятничной молитвы. В машине было пятеро мужчин: Магомед Исрапилов, Александр Хайидов, Анзор Гасанов и двое граждан Таджикистана — Довар Асадов и Хасан Наккаш. Гасанов вышел из машины первым около двух часов ночи в районе Ховрино. Через 15 минут, когда Анзор начал звонить друзьям, чтобы узнать, как они доехали, их телефоны уже не отвечали. За четыре месяца ясности в этом деле не прибавилось.

Утром 25 сентября Анета Суншева с Ольгой Скрябиной, женой Джамала Магомедова, отправились на поиски мужей. «Сначала мы пошли в ОВД Долгопрудного, — вспоминает она. — У меня заявление брать не хотели. Долго отказывали под разными предлогами и взяли только через полтора месяца. Оперативники рассказали матери Ольги Скрябиной, что вроде бы в ту ночь были задержаны трое мужчин, которых потом пересадили в какую-то другую машину. Потом те же оперативники говорили, чтобы мы искали своих мужчин на Лубянке, намекая на то, что их задержали сотрудники УФСБ. Правда, через какое-то время они от прежних слов отказались: вроде их неправильно поняли».

В ноябре Анета Суншева и родственники остальных шестерых пропавших обратились к правозащитникам**В комитет «Гражданское содействие» и правозащитный центр «Мемориал».. После этого Головинская прокуратура города Москвы возбудила уголовное дело по статье 126 УК РФ часть 2 («похищение двух или более лиц»). Это касается второй машины с четырьмя мусульманами, связь с которыми прервалась в два часа ночи 24 сентября в районе Ховрино. А в ОВД Долгопрудного, по словам адвоката Эмиля Таубулатова (представляет интересы Анеты Суншевой), уголовное дело возбуждать не стали и направили материалы в Военно-следственный отдел Солнечногорского гарнизона СК. Почему делом об исчезновении гражданских лиц занимаются военные?

«В этом следственном отделе проводилась проверка по факту превышения полномочий неустановленными сотрудниками УФСБ. Это значит, что наши предположения верны и к исчезновению этих семи человек причастны сотрудники правоохранительных органов, которые их либо похитили, либо убили, — говорит адвокат Таубулатов. — Но на днях замначальника следственного отдела Алексей Маньшин сказал мне, что проверка закончена и они отправляют материалы дела обратно в ОВД Долгопрудного. Они не захотели возбудить уголовное дело, считая, что не в их компетенции искать неустановленных сотрудников УФСБ».

Будет ли искать их ОВД Долгопрудного? На вопросы The New Times и в Солнечногорске, и в Долгопрудном сотрудники следствия отвечать отказались.

«Согласитесь, довольно странно, что люди, ехавшие в разных машинах из одного места, бесследно исчезают с разницей в несколько часов, — говорит руководитель ПЦ «Мемориал» Олег Орлов. — Таких совпадений не бывает. Я могу строить только предположения. Может быть, следили за одним или двумя, устанавливали круг их знакомств. Интересовались, почему эти люди оказались вместе. Я понимаю, как это бывает на Северном Кавказе: задержали двух человек, пытали их, они не выдержали и умерли. Но когда речь идет о большом числе людей, мне странно: куда их девают? Неужели их ликвидируют, как в Чечне? Я не могу исключить, что у спецслужб есть оперативные данные о подготовке терактов в Москве и, может быть, они таким образом отрабатывают разные версии. Наверняка есть и другие случаи, когда люди вот так пропадают, и мы просто о них не знаем. Историческая мечеть в Москве, безусловно, находится под плотным контролем спецслужб».

«Мы имеем дело с «чеченизацией» России, — трактует ситуацию председатель комитета «Гражданское содействие» Светлана Ганнушкина. — Сотрудники силовых ведомств используют те методы, которые они отработали в ходе контртеррористической операции в Чечне: похищения, насильственные исчезновения, содержание в нелегальных тюрьмах. О том, что процесс пойдет именно так, мы предупреждали давно. Невозможно создать такую ситуацию в единой стране, когда в одной ее части творится ад, а в других — развитая демократия и законность».

Ганнушкина говорит, что с осени 2010 года к правозащитникам стала поступать информация о похищениях людей, и обстоятельства этих похищений указывали на то, что к ним могут быть причастны сотрудники правоохранительных органов.

Житель Ингушетии Алихан Орцханов приехал в Москву 13 октября 2010 года, устроился работать охранником на стоянку строительной техники. 1 ноября он пошел на обед и пропал. На его поиски из Ингушетии приехал брат Бекхан. Он обращался в милицию, в больницы, в морги. Обратился и к правозащитникам. А 8 ноября ему на мобильный позвонил следователь ФСБ, который сообщил, что его брат находится в СИЗО «Лефортово» и подозревается в незаконном обороте оружия и причастности к незаконным вооруженным формированиям. Преступления он якобы совершил в Ингушетии и Северной Осетии. Следователь сказал, что Алихана задержали 3 ноября. Он не смог ответить на вопрос, где приезжий из Ингушетии содержался с 1 по 3 ноября, но утверждал, что с момента задержания ему был предоставлен адвокат и он сразу же начал давать признательные показания.

«Логично предположить, что ФСБ в Москве действует по отработанной на Северном Кавказе схеме, — полагает Олег Орлов. — Похищение, «работа» с похищенным в первые дни, «явка с повинной» и лишь потом официальное задержание, предоставление дежурного адвоката, оформление признательных показаний».

Если в случае с Алиханом Орцхановым ситуация вполне понятная, то история, которая произошла с дагестанцем Махмудом Р. (имя изменено), выглядит достаточно странно. В конце октября 2010 года в «Мемориал» обратились родственники дагестанца Мирзы Мамаева, который приехал на заработки в Москву. Они рассказали, что Мирза пропал вместе с другом Махмудом, после того как их остановили сотрудники милиции для проверки документов. Совершенно случайно в этот момент Махмуду кто-то позвонил, и он сказал, что у них проверяют документы. Больше его телефон не отвечал. На следующий день пропал третий дагестанец — Гамзат Залов. По словам его дяди, ему кто-то назначил встречу на одном из московских вокзалов. Домой он после этой встречи не вернулся.

«В начале ноября прошлого года нам стало известно, что один из трех похищенных, Махмуд, был отпущен, — говорит Олег Орлов. — Мы с ним встретились. Он рассказал, что при входе в метро его и Мирзу Мамаева остановили сотрудники милиции. Их завели в какой-то переулок, и вскоре он почувствовал, что ему сзади надевают на голову шапку. Он ощутил удар по голове и потерял сознание. Очнулся в темном помещении. Махмуд не помнит, о чем с ним говорили. Скорее всего, боится об этом рассказывать. Ему показалось, что в этом темном помещении он провел двое суток, но на самом деле — семь дней. Спустя неделю его вывели на улицу, усадили в машину — в шапке, надвинутой на глаза, — и высадили в том же месте, где забрали. Он добрался до квартиры сестры и теперь говорит, что не хочет вспоминать о том, что с ним произошло. Но мы уговорили его дать показания следователям. Хотя дело по похищению все равно не возбудили».

Орлов говорит, что в истории с исчезновением дагестанцев есть своя логика. По данным правозащитников, у одного из пропавших родственники связаны с боевиками, муж его сестры был убит в ходе спецоперации. Вполне возможно, что на этого человека у ФСБ была какая-то оперативная информация. Но это не значит, что сам он причастен к каким-то преступлениям и что можно было его задерживать таким незаконным способом.

«Мы уже не знаем, куда обращаться, — говорит Анета Суншева. — Если наши мужья хоть в чем-то повинны, пусть нам об этом скажут. Мы же все это время питаемся только слухами. Пробовали узнавать через знакомых, что могло произойти с нашими мужчинами, — нам было сказано: «Не лезьте в это дело».

Надежд на то, что дело об исчезновении семерых будет раскрыто в ближайшее время, крайне мало. Достаточно вспомнить о похищении четырех родственников ингушского оппозиционера Макшарипа Аушева, которые пропали в Санкт-Петербурге в октябре 2009 года (The New Times № 18 от 31 мая 2010 года). Их жены провели собственное расследование, нашли свидетелей похищения, рассказы которых не оставляют сомнений: к исчезновению четырех ингушей причастны сотрудники спецслужб. Но официальное расследование за полтора года с мертвой точки так и не сдвинулось.