«Я почувствовал, что словно сам стал Достоевским». Москву посетил ректор Токийского института иностранных языков Икуо Камэяма. Он перевел на японский «Братьев Карамазовых» (восьмой перевод в Японии), и в Стране восходящего солнца Достоевский стал одним из самых популярных писателей. На волне интереса к русскому автору Икуо Камэяма... написал продолжение «Карамазовых». В Японии книга была принята с восторгом. Икуо Камэяма рассказал The New Times о близости японской и русской души и о том, сколько детей родится у братьев Карамазовых
Ваша работа спровоцировала настоящий бум в Японии — все читают Достоевского. Каковы ваши чувства по этому поводу?
Состояние эйфории, сопровождавшее работу над романом, сменилось депрессией. Эта депрессия проявляется и сейчас. Вот и сегодня в отеле мне было как-то тяжело, как будто призрак Достоевского находится вместе со мной, как у Свидригайлова призрак Марфы. Это связано, наверное, с тем, что тираж у «Братьев Карамазовых» очень большой, роман все читают, и эти образы ходят вокруг меня. Сейчас уже вышла первая часть «Преступления и наказания» и идет разговор о новом буме.
Как-то вы сказали, что чувствуете себя женой Достоевского...
Дело в том, что жена ведь действительно переписывала тексты Достоевского. С какогото момента Анна Григорьевна становится соавтором. Когда я переводил, тоже почувствовал себя соавтором. Как будто я нахожусь с этим писателем в одной комнате и он со мной разговаривает. А потом я почувствовал, что словно сам стал Достоевским. Но это понятно! Ведь у меня есть пять вариантов перевода. Я много раз все это переделывал. Я слился с этим образом.
Каким же должен быть перевод, чтобы вызвать такую волну интереса?
Тут дело не только в переводе. Идут разные процессы — экономические, политические. Идет разрушение человеческого духа. Я чувствую, что в новых технологиях есть что-то страшное. И это проявляется не тогда, когда мы общаемся, а когда мы остаемся одни. Подключаемся к интернету и перестаем быть собой. В Японии развито высокотехнологичное производство, например, мобильная телефония. Это разрушает нашу духовность. Японцам не хватает сил контролировать свои же технологии. А что происходит с россиянами — я не знаю. Но и вам, и нам Достоевский близок.
Гордыня раба
Где же та точка, в которой все сходится: русские, Достоевский, японцы?
Россия и Япония — лидеры по количеству самоубийств. Это очень показательно. В России силен мотив самоуничижения, представление себя в виде раба, в виде угнетаемого. Но в точке, где это чувство доходит до крайности, оно выворачивается наизнанку и переходит в страшную форму гордыни. Это есть и в России, и в Японии. Но японцы совершают самоубийство в условиях безбожия, потому что в буддизме нет единого Бога. И главная фраза Достоевского: «Если нет Бога, то все позволено» — очень легко понимается японцами. Еще одна общая черта у наших народов — параноидальность. Склонность к перескакиванию от одной крайности к другой.
Изменен ли ритм повествования в переводе? Сохранены ли детали, имена?
Когда я читал прошлые переводы, все время спотыкался о разные формы имен. У японцев, которые не имеют понятия о словообразовании в русском языке, это вызывает замешательство. А должна возникать мгновенная ассоциация имени с персонажем. Я в переводе максимально убрал расхождения в вариантах имен. Убрал отчества, которых нет в японском языке, убрал уменьшительно-ласкательные формы. Например, Дмитрий Федорович у меня именуется Дмитрий-сан, чтобы сразу было понятно, что это уважительное обращение к человеку. А Федорович — это для японца дополнение к имени, которое вообще ничего не значит. Я оставил абсолютно все детали. Ничего не сокращал и не адаптировал. Но где-то изменял выражения. Например, речь старца Зосимы написана на архаичном русском языке. Я изложил эту речь на современном японском, но с особыми интонациями. Есть в Японии один известный музыкальный критик, ему 90 лет. Он очень популярен, но разговаривает на своеобразном языке — этакий женский язык, очень вежливый. Слова старца Зосимы я пересказал этим стилем. Хотите открою большую тайну? У нас было уже семь переводов «Карамазовых», и в каждом есть места, где ну просто ничего не понятно. Совсем ничего! В моем переводе этой проблемы не существует.
Когда вам пришла мысль продолжить роман?
Я закончил перевод «Братьев Карамазовых», и 10 мая прошлого года мы отмечали это событие в одном ресторане. Я сам задал присутствующим вопрос: «А может, написать продолжение?» В начале 4-й части я заметил, что почему-то на исходе книги появляется много новых деталей, которые необъяснимы, если не представить их развитие в дальнейшем. То есть очень многое в первом романе говорит о том, что он будет продолжен. Второй роман, как это понятно из предисловия Достоевского, должен быть зеркальным отражением первого. Мотив отцеубийства — главная тема первой части — будет продолжен темой убийства самодержца. Все это заключено в тексте 10-й главы «Братьев Карамазовых».
12 детей Карамазовых
Расскажите подробнее, что происходит в вашем романе «Дети Карамазовых»?
В новом романе такая же сложная структура, четыре части. В конце — суд, но он происходит в 1879 году. Алеша и Лиза женятся, но у Лизы есть ребенок от другого. Алеша предполагает, что этот ребенок Ивана. Митя пытается бежать, а Иван собирает доказательства Митиной невиновности. По делу Мити проводится новое расследование, но он до суда не доживает. Лиза с Алешей едут в какой-то город, в котором появляется секта «Карамазовы». Алеша сам создает эту секту, но главой секты становится Лиза. Коля Красоткин пытается взорвать поезд, на котором император едет из Петербурга в Новгород…
Появляются ли персонажи, которых не было у Достоевского?
Конечно! Ведь вторая часть называется «Дети Карамазовых»! Детей 12, из них 6 — члены революционной группировки. Самое главное в этом романе — покушение на императора. На последнем суде император прощает того, кто на него покушался. Тут важно понимать, что Достоевский был славянофилом и поддерживал самодержавие. Но у него есть и террористическая изнанка. Он сталкивает самодержавие и революционные силы, а потом их примиряет. Для Достоевского это еще и примирение с самим собой.
Все линии нового романа вы выводите из текста Достоевского. Есть ли какая-то линия или эпизод, который добавлен вами специально для японцев?
Нет, такого эпизода нет. Я вообще делал это скорее для русских, нежели для японцев. Ну и для тех, кто увлечен сейчас в Японии «Карамазовыми».
Есть ли какие-нибудь договоренности по поводу издания вашего романа в России?
Пока никаких договоренностей не существует. Но я хотел бы еще доработать текст. Есть новые темы, например, отношения между Алешей и сектой «Карамазовых». У меня, правда, уже есть два варианта. Я написал первый, когда еще не закончил перевод. А второй — более точный, более научный — когда перевод закончил. Так вот: я хочу сделать третий!
Б. Акунин об Икуо Камэяме и Достоевском в Японии
Нельзя сказать, что во всем мире существует какой-то постоянный интерес к русской культуре. И вдруг в Японии происходит вот этот феномен! Это восьмой перевод «Братьев Карамазовых». Восьмой!!! И все вдруг стали чита ть! Представить себе, что в нашей стране вдруг заново переведут «Трех мушкетеров» и все сойдут с ума — просто невозможно! Меня вот лично очень интересует такой вопрос, хотя я давно знаю господина Камэяму: как ректор Токийского института иностранных языков дошел до жизни такой? Он ведь не просто перевел «Карамазовых», а настолько углубился в тему, что написал сиквел.
*** Достоевский во всем мире воспринимается как квинтэссенция «русскости». Именно Достоевский, а не Толстой, не Пушкин. Почему? В его характерах есть такой знакомый нам дефицит чувства меры. И в этом нам близки японцы. Ни мы, ни японцы не можем вовремя остановиться. Нам во всем надо дойти до самой сути. Именно этим, я полагаю, и объясняется печальная статистика самоубийств.
*** У Достоевского собственный взгляд на проблему самоубийства. И этот взгляд довольно сильно отличается от догматов православной церкви. Это взгляд еретический и очень трогательный по-своему. Достоевский доходит до того, что у него в каких-то случаях самоубийство трактуется не как худший из грехов, а как некий подвиг, который позволяет совсем пропащему гиблому человеку, пойдя на такое самопожертвование, спастись. На Достоевском мы с японцами каким-то магическим образом сходимся.