«Война не только там, где стреляют». 25 ноября состоится вручение национальной литературной премии «Большая книга–2008». Недавно вышедший роман о Чечне «Асан» писателя Владимира Маканина — один из главных претендентов на получение награды. О том, почему литературные премии пора приравнять к зарплате, как с помощью героев книг можно открывать подвалы времени и чем привлекает писателя чеченская война, — Владимир Маканин рассказал The New Times
«Асан» только что вышел, работа была большая. Я только сейчас немного отошел от текста. У меня как бы постродовое состояние, книгу еще «кормлю грудью», если угодно.
Трудно помочь другому
Меня всегда интересовала проблема, которую я затрагиваю и в романе «Асан»: как трудно, в сущности, помогать, какая это проблема — помочь другому! И помогая, человек наперед знает, что к нему совсем необязательно вернется сделанное добро. В «Асане» меня интересовал напряженный трагизм этой попытки спасти другого. С точки зрения древнегреческих авторов и философов, наших вечных учителей, создавших сам жанр трагедии, убитый на войне солдат — это, увы, еще не трагедия. Даже двое… даже рота, попавшая под пулеметный огонь, — не трагедия, это — горе, беда, ошибка военачальника... но не трагедия. Трагедия, как учат греки, это когда человека разрывает изнутри. Разрывает то, что он любит, чем он живет.
Кавказ удобен
Война не только там, где стреляют. Начавшись в каком-то регионе, она мгновенно появляется и здесь, рядом с нами. Война будоражит, повышает градус общества. И прежде всего повышает ответственность. Потому что одно дело думать о правах человека в мирной ситуации, и совсем другое дело — права человека в ситуации экстремальной. Наше мышление так устроено, что с наступлением войны в самих ценностях человека возникает напряжение. Некое особое смещение этих ценностей. И конечно, автор в разы усиливает, драматизирует свой текст, помещая действие романа на войну.
Кавказ, хотя это звучит страшновато, чрезвычайно удобен для российской драмы. Потому что он на слуху, не надо придумывать про эту войну — информации выше крыши. И чеченская война для меня важна не сражениями и не зачистками, а человеческой драмой.
Гамлет — не человек
Читатель сегодня не всегда может понять одно важное различие в литературе. И виноват в непонимании не читатель, а время. За 70 советских лет понятия «литературный герой» и «герой в жизни» спутались, но различать их все-таки надо. Герой в жизни — человек, который спасает ребенка, выносит раненого солдата. Ему можно и нужно подражать, его нужно хвалить, награждать... Герой литературный не имеет к герою в жизни прямого отношения. Нельзя подражать ни Печорину, ни Раскольникову, ни Гамлету. Герой литературы — это сгусток характеров своего времени, это авторский отчет Богу за то время, в которое Бог дал автору жить. Советская литература деградировала от десятилетия к десятилетию, дрейфуя от героя литературного к герою жизненному.
«Верхи» кричали: «Дайте нам положительного героя!» И не понимали, что положительный герой — в реальной жизни, а в литературе он необязателен. Подумать только, от читателя хотели, чтобы он (вместе с литературным положительным героем, разумеется) решал: капитализм или социализм? А литературный герой — это тот инструмент, с помощью которого грядущие поколения будут открывать чердаки, комнаты и подвалы нашего времени. Может быть, узнав главного героя моего романа Жилина, люди скажут: ага, вот как воевали и вот как жили. В Жилине — мешанина нашего времени: дух напора, отваги, умение переоценивать ценности...
Мораль — наслоение времени
Хорошего человека мы, возможно, не заслужили. Власти же ничего не делали, поэтому солдат выкупали у боевиков такие вот Жилины. И это благое дело, что появились такие фигуры как он — «плохой хороший человек».
Каждый сложный человек заслуживает особого интереса. Расхожая мораль — зачастую лишь наслоение времени. Сегодня правила игры одни, завтра — другие, а через тысячу лет — третьи. Даже и заповеди библейские, как мы знаем, менялись, оставаясь при этом ценностью. И конечно, вместо око за око более гуманно подставить другую щеку, когда тебя ударили по одной. Эта ценность неразменная. Однако все мы знаем, как реальная, бытовая мораль, зависимая от времени, слишком торопится, слишком спешит судить человека человеком.
Чувствительность потеряна
Когда хвалят — это для меня важно, но не слишком! Критика может задеть, обидеть, даже ударить молодого человека, но такого старого крокодила, как я… нет… уже нет... Такого крокодила уже бьют-бьют по какому-то месту, лупят, а он думает: интересно, это меня бьют или кого-то другого? Не чувствует. Чувствительность потеряна. Но есть, конечно, критики, которых я уважаю. А есть и такие, что глянешь и первым делом думаешь: зачем и для кого он написал? Попросили его? Или кто заказал? Уровень критики, как правило, и определяет к ней отношение.
Премию — за абзац
Мне было не до чтения книг других номинантов на «Большую книгу» — скажу честно. Да и вообще я не очень горю душой: у меня было, в конце концов, достаточно премий. Ну будет одной больше или одной меньше... Мне кажется, было бы хорошо, если бы премий стало много. Так много, чтобы они даже не запоминались. А писатели, получая эти «зарплаты», жили бы чуть получше. Вы видели когда-нибудь богатого писателя? Их не бывает. Ну хорошо, мне и еще десятку писателей удается издаваться за рубежом, мы имеем какой-то достаток. А остальные? Я не говорю о бестселлерах и беллетристике, я имею в виду серьезных писателей. Они вынуждены служить, вынуждены бедствовать. Я считаю, что даже за удачный абзац можно давать премию, не дожидаясь написания романа. Писателей надо поощрять за труд, а их труд — это и есть литература. Как сказано в моем рассказе «Ключарев и Алимушкин»: благ мало!
Я запойный
Знаете, есть же известное выражение «Красота спасет мир». Это важно! Не знаю, спасет красота мир или нет, но знаю, что она пытается это делать. Мы идем своей дорожкой по жизни, а рядом идет эта самая красота. Начиная с наскальных рисунков, с горловых песнопений, красота все время идет с людьми рядом. С каждым идет рядом — и каждого пытается спасти. Это ее смысл и цель. Красота все время напоминает нам о своем существовании. А литература — полноправная часть красоты. Она рядом, но не вполне во мне. У меня отдельная жизнь... Это как рельсы.
Я не могу ехать по одной рельсе — бытовой жизни. Литература — моя вторая рельса. Я не могу, скажем, писать каждый день. Когда-то пробовал, еще молодым, и мне стало так скучно... И я подумал: если это так скучно писать, то как же скучно это будет читать?! И с тех пор я, так же как и в еде, дожидаюсь чувства голода. В какой-то момент это чувство, это желание выразиться появляется — я сажусь, начинаю работать и работаю много. Я не из тех, кто каждый день пьет по 50 грамм… Я запойный.
Владимир Маканин родился 13 марта 1937 года в Орске. Окончил математический факультет Московского университета, преподавал в вузах и параллельно учился на Высших курсах сценаристов и режиссеров. В 1965 году опубликовал первый роман «Прямая линия», в 1971-м — повесть «Безотцовщина». Впоследствии на протяжении двадцати лет каждый год выпускал по новой книге. В 1985 году стал членом правления СП СССР, в 1987 году вошел в редколлегию журнала «Знамя». Книги Маканина переведены на немецкий, французский, итальянский, испанский, английский языки.
Литературные премии:
1993 — «Русский Букер» за «Стол, покрытый сукном...»
1995 — Премия «Нового мира» за «Кавказский пленный».
1998 — Пушкинская премия Фонда Альфреда Тепфера (Германия) за вклад в литературу.
1999 — Итальянская литературная премия «Пенне» за роман «Андеграунд, или Герой нашего времени». Дважды лауреат премии журнала «Знамя» за роман «Андеграунд…» (1998) и за повесть «Удавшийся рассказ о любви» (2000).
