День рождения Виктора Юзефовича Драгунского в семье неизменно отмечали не 30 ноября — по паспорту, а 1 декабря — по факту. Дело в том, что он родился в 1913 году в Нью-Йорке, а в России в этот день уже начался декабрь. Всесоюзная слава настигла скромного автора эстрадных скетчей в начале 1960-х, когда стали публиковаться «Денискины рассказы». В дни 95-летнего юбилея замечательного писателя The New Times побеседовал о жизни и творчестве Виктора Драгунского с его сыном Денисом Драгунским
Сейчас я приведу тебя в смятение одним вопросом…
…о том, не выливал ли я кашу в окно? Это самый известный «Денискин рассказ»: мальчика обещали взять на прогулку, если он съест невкусную манную кашу. Когда мама вышла из комнаты, он быстро выплеснул кашу в окно. Мама возвращается — все в порядке, каша съедена, они собираются гулять. И тут звонок в дверь. Входит милиционер и вводит человека, облитого кашей.
Так вот, вылить кашу в окно и попасть в прохожего я не мог. Хотя бы потому, что мы в то время жили в полуподвале на улице Грановского. А вообще, конечно, вопрос о каше преследует меня всю жизнь. Кстати, в рассказе Дениска не сразу выкидывает кашу в окно. Он пытается ее съесть. Ему страшно невкусно. Тогда он разбавляет кашу водой. Потом сыплет сахар. Потом солит. И наконец, выливает туда банку хрена, пробует — и вот тут-то у него искры из глаз сыплются, и он выплескивает этот кошмар за окно... Это ведь цирк! Я помню номер, который делал французский клоун Ашиль Заватта. Подвыпивший официант подавал спагетти. Солил, перчил, ронял на пол, подбирал, поливал соусом, снова ронял, наступал туфлей, опять подбирал, посыпал сыром, а перед тем как галантно подать заказ клиенту — счищал со своей подметки прилипшие макаронины прямо в тарелку. Скоблил о край тарелки подметку своей громадной клоунской туфли. Зал уже не смеялся и даже не стонал — зал тихо икал. Мы тогда были в цирке вместе с отцом.
Два Дениса
Мешала или помогала тебе в жизни фамилия знаменитого отца? И совпадение твоего имени с именем героя «Денискиных рассказов»?
Я никогда не считал, что являюсь героем рассказов. Говорить, что я Дениска из рассказов, разные люди начали уже тогда, когда мне было немножко не до того, когда мне было лет 15–17, и дальше пошло по нарастающей: «Мы читали книжки вашего отца нашим детям», «Наши дети выросли на книжках вашего отца».
Насчет знаменитой фамилии. Конечно, бывало, я использовал ее в самых простых ситуациях. Это сейчас книжки Драгунского издаются со страшной силой, в каждом магазине — по несколько изданий. А тогда они выходили не так часто. Это был замечательный подарок кому угодно — доктору, инженеру ЖЭКа, может, даже и девушке: «На добрую память от Дениса Драгунского, про которого написана эта книжка». Я это писал с полным цинизмом, потому что знал, что это неправда.
Было ли у меня желание показать, что я Драгунский, но другой? Отец умер довольно рано — в 72-м году в 58 с половиной лет. А мне было неполных 22. Он тяжело болел последние 2–3 года. У него была гипертония тяжелейшая, он уже почти не работал. Поэтому в обиходной человеческой жизни на меня не давило то, что рядом со мной живет знаменитый писатель. Это просто был мой любимый папа.
Не только Виктор Драгунский, но и другие замечательные, в том числе послевоенные, детские писатели сейчас интенсивно издаются. Это возвращение к подлинным ценностям в детской литературе?
Правильно. Но тут не нужно путать слово «ценности» со словом «качественность». Потому что это именно возвращение к качественности детской литературы. Было, например, большое количество литературы, которая полна советскими ценностями, но сейчас совершенно не востребована. При всем моем уважении к светлому имени Льва Кассиля мне трудно себе представить ребенка, который всерьез сегодня читает «Ход белой королевы» или «Великое противостояние». Слишком насыщено деталями времени, слишком много идеологии.
Интересно, что рассказы Драгунского тоже не свободны от реалий того времени. Тем не менее это был какой-то прорыв в детской литературе. «Денискины рассказы» — книжка, которая едва ли не первая в послевоенной детской литературе была написана от первого лица. Может, перед этим были еще «Фантазеры» Носова, но в общем… тут был как бы такой пакетный вброс рассказов от первого лица, от лица ребенка. Они были и остаются, мне кажется, психологически очень достоверными. Я знаю, что отцу трудно было в 1961 году издать первую книжку. Она вышла в издательстве «Детский мир» (впоследствии «Малыш»). Она называлась «Он живой и светится». Там великолепные иллюстрации Виталия Горяева.
600 страниц «Денискиных рассказов», если суммарно смотреть, не очень много… Отец на какомто этапе просто остановился?
Он начал это писать в 60-м году, умер в 72м, а перестал работать году в 69-м. То есть вся его творческая жизнь была довольно короткой — меньше 10 лет. Кроме рассказов он еще писал и взрослую прозу. Есть, конечно, хорошие вещи — несколько замечательных рассказов и та повесть, которая не про цирк — «Сегодня и ежедневно», а про войну. Повесть о войне действительно классная, называется «Он упал на траву». Она автобиографическая, потому что у отца был белый билет, и тем не менее он записался в ополчение. Описана негромкая, незаметная трагедия московского ополчения, где огромное число каких-то студентов, бухгалтеров-астматиков и стариков-рабочих рыли окопы под Москвой, а немцы выбросили десант им в тыл и уничтожили. Это было в районе Можайска. А вторая повесть — про цирк. Она мне кажется менее интересной. Но в ней тоже есть какие-то хорошо написанные страницы. Один раз я даже писал по ней сценарий. Ее раза два инсценировали. Этуш играл главную роль в телефильме.
Его взрослые книги тоже переиздают, но вместе с детскими. Эти 50–55 «Денискиных рассказов», штук 10 рассказов для взрослых, 20 фельетонов и две повести. 600 страниц — все, что он написал. Между тем отец мой, как, наверное, большинство писателей, считал, что детская литература — это «подступы». А вот хочется сделать «настоящую» прозу для взрослых…
Между Переделкино и Пахрой
У отца была одна черта чисто эстрадного человека, бывшего конферансье, клоуна — сказануть так, чтобы все ошалели. Когда-то однажды отцу позвонили и сказали, что газета «Правда» решила опубликовать литературное произведение, и не хотите ли прислать нам свой новый рассказ. На что мой папа спросил: «А какой у вас гонорар?» Человек помолчал и сказал: «100 рублей». Отец говорит: «Нет, ну что вы, ну 150 рублей». Тот помолчал, а потом сказал: «Вы, наверное, не поняли, в газете «Правда» публикуются не затем, чтобы заработать». На что мой отец ответил: «Ну тогда я пойду в «Мурзилку». Кто знает, может, если бы он опубликовал свой рассказ в газете «Правда», он стал бы секретарем правления Союза писателей. У нас была бы дача в Переделкино…
Ну вы ведь жили более или менее в достатке. У вас дача была в Пахре. Или это что — второй эшелон?
Это второй эшелон по времени. А в смысле престижности это был вполне первый, потому что там жили Симонов, Твардовский, Нагибин, Светлов, Бондарев, Трифонов… В отличие от Переделкино, где дачи были собственностью литфондовской, в Пахре был кооператив. И мы там снимали дачу чуть ли не с 60-го года. Кстати, именно летом 60-го года отец и написал свои первые рассказы, когда мы снимали дачу у профессора Волкова. Свою дачу мы купили в 69-м году, то есть незадолго до отцовской смерти. Она принадлежала сыну вдовы старого большевика Литвина-Седого.
Ты, можно сказать, жил среди детей классиков советской литературы…
Кстати, у классиков советской литературы дети были совершенно замечательные. С Олей Рязановой я очень дружил. С Аленой, падчерицей Кармена, которая потом стала падчерицей Аксенова, такая «дважды падчерица Советского Союза», как мы ее звали. С Олей Трифоновой. С сестрами Матусовскими. Ваня Дыховичный был меня старше. Он рассказывал мне разные интересные вещи про спорт и про автомобили, но мы особенно не дружили. Мой друг был Андрей, сын писателя Юрия Яковлева. Хорошая была компания.
Нью-йоркер
Возвращаясь к биографии отца, почему он родился в Нью-Йорке?
У него была мама Рита и папа Юзеф. Она была дочкой социал-демократов, он был сыном владельца лавки секонд-хенда, говоря по-нашему. Дело было в городе Гомеле. Юзеф был человеком абсолютно беспутным. Когда его отец уезжал, он брал черные очки и пистолет, входил в собственный магазин и говорил сестре: «Открывай кассу, хозяйка!» Все знали, что это он, но прощали, потому что его отец был тоже человек с юмором. У этого продавца секондхенда было свое ноу-хау: он под подкладку или в карман лапсердака засовывал пачку известного размера резаной бумаги, завернутую туго в платок. Человек примерял, хлопал себя по карманам и вдруг обнаруживал, что там что-то есть. Он нащупывал — понятно, что там есть. Спрашивал — сколько? Продавец говорил — 3 рубля, хотя красная цена была 50 копеек. Человек радостно отдавал ему деньги, хватал и убегал. Это был такой семейный бизнес… Короче говоря, они уехали в 1913 году.
В поисках счастья?
В поисках счастья. Но с другой стороны, были все-таки какие-то погромные эпизоды. Уехали в Америку, жили в Бронксе, жили очень тяжело. Они были дико молодые — бабушке 16, дедушке 17 лет. Уехали вместе с бабушкиным отцом, который там умер от заражения крови после удаления зуба. Молока не было, денег не было. Кормили ребенка толчеными бананами. И в конце июля 1914 года, аккурат за несколько дней до Первой мировой войны, они вернулись обратно в родной Гомель.
Классика жанра: нашли время и место!
Когда у моего отца спрашивали: «Вы родились в Нью-Йорке, как понимать это безобразие?» Он говорил: «Да, я родился в Нью-Йорке, но американский образ жизни произвел на меня такое отталкивающее впечатление, что уже через полгода я вернулся на родину». Надо сказать, что, когда ввели паспорта в 1932 году, это уже было дело в Москве, его вызвали в милицию, милиционер совершенно спокойно сказал: «Разъясняю вам, гражданин Драгунский, что вы как человек, родившийся в Америке, можете пойти в американское посольство и попросить американский паспорт».
Потом у Виктора Юзефовича были такие же неординарные отчимы…
Да, у него было два отчима. Юзеф был очень ревнивый — ревновал мою бабушку Риту, однажды он даже стрелял в нее из пистолета, она показывала шрам на ноге. В 17-м году это было, когда в Гомеле появились веселые комиссары в кожанках… Короче говоря, революционный комиссар города Гомеля Ипполит Иванович Войцехович расстрелял Юзефа и женился на бабушке.
За что расстрелял?!
За бандитизм, наверное. Отец рассказывал мне, что Ипполит Иванович возил его на подавление Белокопытовского мятежа. Было интересно. Он ехал на луке седла, была пальба. Такое вот развлечение. Надо же ребенку показать...
Ипполиту Ивановичу это вышло боком. То ли друзья Юзефа, то ли белокопытовцы его все-таки убили в 20-м году, есть фотография похорон — как первомайская демонстрация: народ, флаги... И бабушка потом поехала в Москву. В столице она вышла замуж за опереточного артиста Рубина — он был партнером знаменитой Клары Юнг. У бабушки родился сын Леня. Рубин уехал гастролировать в Латвию, тогда независимую, и не вернулся. И бабушка осталась с двумя детьми. Потом бедный Леня сел по хулиганке. Из тюрьмы пошел на фронт и в 42-м году погиб. А отец… Отец был рабочим на каких-то летних заработках, перевозил в районе нынешних Лужников через реку на лодке людей, работал вместе с братьями Старостиными в спортивной мастерской по изготовлению лошадиной сбруи. А потом он поступил в студию Алексея Дикого. Великий артист. Эта студия имела статус вуза, так что отец году в 39-м получил диплом о высшем образовании. Работал в Театре сатиры, снимался в кино по пьесе Симонова «Русский вопрос». После того как он вернулся из ополчения, играл во фронтовых бригадах. А потом у него был свой капустный актерский ансамбль «Синяя птичка», очень популярный в Москве в 1949–1952 годах. Там были разные веселые антрепризы и интермедии. А затем он стал писать песни, вместе с Людмилой Давидович они написали знаменитую песню «Три вальса», «Чудо-песенка», что-то еще. Но его писательский талант обнаружился, очевидно, когда в послевоенное время он писал все эти скетчи.
Он же еще и клоуном работал?
Это все актерские дела. В студии Дикого было очень много пластики и кувырканий. И отец очень любил цирк, проработал там года два — во время войны и сразу после.
Семейный круг
С кем дружил отец?
Из литературных друзей у него был, пожалуй, только Юрий Нагибин. Об этом мне сказал Нагибин уже после смерти отца. Папа общался очень интенсивно со своими школьными друзьями. Кроме того, он дружил со старыми «актер актерычами» из своей прежней жизни, такими вот незнаменитыми, но приятными собутыльниками и хорошими говорунами.
Мама была единственной его женой?
Нет, она была второй его женой. У него была первая жена, актриса Елена Петровна Корнилова, у них был сын, мой недавно умерший брат, который был журналистом в «Известиях» — Леонид Корнилов.
Как они встретились с мамой?
Познакомились они на какой-то вечеринке у Галича. Они были оба с ним знакомы. Моя мама училась после войны во ВГИКе в мастерской Герасимова. В каком-то смысле они были обречены встретиться. Они там встретились и довольно быстро поженились. Долго прожили. В общем-то, счастливо. Когда он умер, матери было всего 47…