Один век Александра Исаевича. 11 декабря Солженицыну исполнилось бы 90 лет
Александр Исаевич Солженицын прожил без малого век. По нынешним временам — возраст патриарха. Он им и был: библейским патриархом; неистовым библейским пророком; показавшим выход из Египта пастырем; рассеявшим отныне бесполезные фараоновы рати мстителем; новым Иисусом Навином, разрушившим стены повыше Иерихонских; исповедником могучей веры, с которым Бог говорит и из огненного куста, и из объятой огнем российской истории; праведником, без которого не стоит ни село, ни страна, ни эпоха.
Здесь не обошлось без шестикрылого серафима: Солженицын прожег-таки сердца самых равнодушных людей, стал врагом № 1 для коммунистических вождей, путеводной звездой и кумиром диссидентов и вольнодумцев в собственной стране и мыслящих гуманистов (вроде Генриха Белля) на Западе. Он веровал, и исполнилось по вере его: тот строй, о котором он сказал, что от него не требуется, чтобы он изменялся, а только чтобы он сгинул, действительно рухнул на его глазах. Сказано же в Евангелии от Иоанна, что Слово — это Бог.
Голос распятых
Стены нашего зловещего Иерихона рухнули от «Архипелага ГУЛАГ», от «Одного дня Ивана Денисовича», от романа «В круге первом», от так и не пошедшего на экран гениального сценария «Знают истину танки», от трилогии пьес «Пир победителей», «Пленники», «Республика труда» (которую успел блестяще поставить Олег Ефремов).
Недаром в день смерти великого писателя пошел бесконечный, на сутки, дождь, и казалось, что он перейдет во Всемирный потоп и нас просто смоет с земли, потому что без этого праведника Бог мог решить, что наше существование далее неоправданно, и поступить с нами как с Содомом и Гоморрой. Только такой мощью, таким талантом и такой убежденностью можно было пронять рациональный Запад. И Солженицын знал, что на нем лежит эта миссия, и не расходовал себя зря, мало общался, казался нелюдимым, шел вперед и не оглядывался по сторонам.
В ГУЛАГе было много зэков, но никто больше не вынес в себе и на себе сотни, тысячи очевидцев, которые не вышли на свободу, а завещали свое знание и свою боль этому старателю, собиравшему свой литературный динамит по крохам. Он нашел, собрал, докопался до всего, все сохранил, соединил эту атомную бомбу — «Архипелаг» — и сумел кинуть ее на голову равнодушному человечеству в дремучие 70-е; и рукопись дошла до Запада, не пропала, не попала в хищные лапы чекистов. Ни один ученый не сделал столько для человечества. Это был великий подвиг, подвижничество, географическое открытие не меньшее, чем открытие Америки. Он открыл планету замученных, замордованных, закопанных в горькую русскую землю, в горький русский лед, в кровавые снега Сибири и Колымы.
Солженицын стал голосом миллионов распятых проклятой советской властью, он сорвал все покровы с империи зла — СССР. А началось все с гениального предисловия, с жемчужины русской словесности, ставшей на равных на книжные полки рядом с Буниным, Чеховым и Достоевским. С «Одного дня Ивана Денисовича». Дай Бог загробного блаженства Твардовскому, который достал эту жемчужину из раковины и украсил ею в 1962 году «Новый мир». В 1964 году «Один день» пошел в «Роман-газету», потом — в издательство «Московский рабочий». Потом-то, после «Архипелага», КГБ бросится и «Один день» изымать и сжигать, но будет уже поздно. Один день тихого, безропотного, честного и работящего крестьянина Ивана Денисовича Шухова в сталинских лагерях. За этой вещью стоит испепеляющая сила ненависти, и когда я в свои 17 лет ее прочла, жизнь моя определилась навсегда, и это не только со мной было. Я увидела этот слепящий снег и красное солнце над горизонтом, и колонну зэков, и конвой, читающий ежедневную «молитву»: «Шаг в сторону — считается побег, конвой открывает огонь без предупреждения».
Строй, при котором возможно такое, должен был сгинуть любой ценой. После этой маленькой книжечки в 19 лет я пошла во Дворец съездов бросать листовки, спасибо Солженицыну за мою недаром прошедшую молодость. А цена «Архипелага» была выше цены нашей жизни. Люди получали по 7 лет лагерей и по 5 лет ссылки за передачу для чтения или ксерокопирование (да и фото тоже) одного только экземпляра. Фотокопия как раз влезала в коробку из-под утюга. А карманные издания Ymca-press были на вес золота, их нельзя было распространять, они шли только на копирование.
Торпеда «Архипелага»
«Архипелаг» диссиденты называли «Архипом» для краткости и для конспирации. И это ведь не только исторический фолиант, это тысяча страниц художественного текста огромной разрушительной силы. В «Круге первом» есть этот образ — суденышка, утлой лодки, идущей на столкновение с огромным броненосцем Лубянки. Ну что ж, торпеда «Архипелага» морально пустила Лубянку на дно. Это ей кажется, что она еще плавает, берет на абордаж, топит кого-то. Но Солженицын сделал ее «Летучим голландцем», внушающим всем ужас черным проклятым призраком. Морально писатель бросил этот корабль на дно истории.
Можно захватить целую страну, но нельзя смыть с себя кровь народа и проклятие современников и потомков. Вся наша история, начиная с красного террора и кончая Новочеркасском, уместилась в «Архипелаге». Солженицын, как бурлак, один вытянул эту баржу отчаяния и гнева на берег гласности. Он открыл для страны страшные подробности пыток в застенках НКВД; правду о всех процессах 20-х и 30-х годов; истину сломанных судеб порабощенных народов: чеченцев, ингушей, украинцев; правду об инквизиторских гонениях на веру и верующих; правду о Новочеркасске; правду о Горьком и других писателях, восславивших рабский труд на Беломорканале. Он первым заклеймил карательную психиатрию; он открыл истинное положение дел с армией Власова — РОА, сняв с нее гнет вины и предательства; он рассказал о бесчинствах НКВД на «освобожденных» территориях Восточной Европы; он открыл миру трагедию советских военнопленных, отправленных в сибирские лагеря прямо из Бухенвальда и Дахау. Он восстановил политический Красный Крест, создав из своих гонораров и Нобелевской премии Русский фонд помощи политзаключенным, и все мы из него черпали, когда сидели, и дети узников совести благодаря ему не голодали, а родственники ездили на свидания. Он воспел восстания зэков в Экибастузе и Кенгире.
Солженицын — оправдание России перед историей и перед вечностью, и никакие волны времени не скроют той ужасной правды, что он обнажил. В минуты сомнений и неверия, отчаяния и упадка духа, проходя по Лубянской площади, вспомните его стихи: «Есть Альпы. Базальты. Есть — Млечный, есть звезды — не те, безупречно сверкающие на тебе. Мне лестно быть вечным, конечно! Но — вечно ли МГБ?»