9 мая Булату Шалвовичу Окуджаве, нашему дежурному по двум оттепелям советской вечной зимы, исполнилось бы 85 лет. Не случилось. Он сдал дежурство и по апрелю, и по оттепелям, и по негромкому, но упорному антисталинизму, и по исторической памяти о глотках свободы, перепавших и его любимым декабристам, и народникам, и шестидесятникам из Политехнического музея, и нам, его осиротевшим в 1997-м слушателям. Неистовый Высоцкий с его испепеляющей страстью, полулегальный диссидент Галич с его ненавистью и гневом и тихий, интеллигентный Окуджава, историк и мыслитель, проводивший и отпевший их всех. Он пришел с войны, он единственный фронтовик из этой троицы. Он сказал о войне нетривиальные вещи, но его тихая флейта заглушила барабанный бой штатных пропагандистов, как правило, вохровцев и тыловиков или эпигонов, уже 64 года примазывающихся к поколению, сложившему головы на полях той войны. Он сразу сказал главное: «Ах, война, что ты, подлая, сделала?» «Победы свои мы ковали не зря и вынашивали, мы все обрели — и надежную пристань, и свет... А все-таки жаль: иногда над победами нашими встают пьедесталы, которые выше побед». В ту первую оттепель шестидесятники (и Окуджава, их дуайен) верили, что «завтра, наверное, что-нибудь произойдет». У них, бессребреников и идеалистов, вечных народников, внутри играл «надежды маленький оркестрик под управлением любви». Окуджава, сын расстрелянного отца и прошедшей лагеря матери, всю жизнь боролся с усатой тенью тирана и страхом, который не умер ни в 50-е, ни до сих пор. «Ну что, генералиссимус прекрасный? Лежишь в земле на площади на Красной…» И ведь до сих пор там сбоку и лежит. Или уже ходит среди нас и дает свое имя несчастной, рабской России? («А все-таки жаль, что кумиры нам снятся по-прежнему, и мы иногда все холопами числим себя»). Тайна страха — это и рассказ «Искусство кройки и житья», очень печальный рассказ о страхе не только чужом, но и своем, о страхе деревенского учителя, который боится, что узнают правду о репрессированных родителях и отправят его туда же. Окуджава не успел увидеть учебник, где Сталин предстает в роли «эффективного менеджера», но предисловие к нему он написал. «Ну что, генералиссимус прекрасный? Твои клешни сегодня безопасны — опасен силуэт твой с низким лбом. Я счета не веду былым потерям, но, пусть в своем возмездье и умерен, я не прощаю, помня о былом».
Мало кто знает об этом, но в ту вторую оттепель Окуджава возил через границу оргтехнику демократам-неформалам и подписывал любые правозащитные письма. Но он предвидел, что у нас будет в конце пути. «Крест деревянный иль чугунный назначен нам в грядущей мгле. Не обещайте деве юной любови вечной на земле». Когда кончалась горбачевская оттепель, когда она забуксовала и дело шло к ГКЧП, он написал этой оттепели эпитафию, годную и для нашего времени. Вечный реквием российских перестроек. «Ребята, нас вновь обманули, опять не туда завели. Мы только всей грудью вздохнули, да выдохнуть вновь не смогли. Мы только всей грудью вздохнули и по сердцу выбрали путь, и спины едва разогнули, да надо их снова согнуть. Ребята, нас предали снова, и дело как будто к зиме, и правды короткое слово летает, как голубь, во тьме».
Он ушел в 1997 году, но эпоха догнала его, и когда ему на Арбате поставили памятник, его и наши враги сыграли над ним сталинский гимн, как над ельцинской могилой. Сегодня нам, его сподвижникам, плохо. Так плохо, что в эти майские дни хочется воззвать: «А ты с закрытыми очами спишь под фанерною звездой. Вставай, вставай, однополчанин, бери шинель — пошли домой».
