«Весна священная» (Эмануэль Гат, Франция)
Сюжет для небольшого танца. Вся первая половина ежегодного фестиваля театров танца «Цех», проходящего в Москве, была отдана французам. Шесть молодых хореографов впервые представляли в России свои работы. Как меняются каноны — наблюдал The New Times
Год Франции в России более всего почувствовали люди балетные и интересующиеся танцем. В сентябре в Большом выпустил премьеру Анжелен Прельжокаж («А дальше — тысячелетие покоя», спектакль уехал в европейский тур, к лету вернется). В мае при участии французского культурного центра в Москве прошел фестиваль «Интраданс»; современные хореографы из Парижа и окрестностей в течение года работали в Петербурге и Мурманске. Главная «классическая» гастроль, правда, выйдет за рамки календаря: балет Парижской оперы приедет в Большой лишь в феврале; «современники» же завершили программу на минувшей неделе.
«Зарбат» (Браим Бушелагем, Франция)
Сочувствие артисту
«Моя мама хотела, чтобы искусство было более эгалитарным, менее элитарным», — произносит со сцены человек в тренировочных штанах и поношенной футболке. Человека зовут Седрик Андрие, так же, именем-фамилией, называется и спектакль. Это придуманный хореографом Жеромом Белем портрет конкретного актера, который полтора часа присутствует на сцене. И конечно, шире — портрет танцовщика контемпорари (то есть современного) вообще; заметки по поводу того, чем он отличается от классического танцовщика.
Сюжет — биография. «Я родился в таком-то году» (ему 33). В двенадцать стал брать уроки танца. В шестнадцать поступил в Парижскую консерваторию на отделение контемпорари. Все это произносится без выражения, будто герой вслух заполняет анкету. Но вдруг — человеческая краска: «Когда моя первая учительница танцев увидела меня, она подумала: «Это будет полезно для его развития». Понятен ли оттенок фразы людям, танцем не интересующимся? В ней — приговор: артистом никогда не будет. И дальше также деланно-равнодушно актер сообщает о том, что в Парижской консерватории педагог на третьем курсе сказал ему, что он слишком тощий, у него некрасивые линии и уродливые стопы. И вся история, рассказанная в спектакле дальше, с показом фрагментов из спектаклей, в которых участвовал артист, — повествование о том, как человек вот с этим живет. Притом что каждый зритель, сидящий в зале, согласится с тем жестоким педагогом: линии и стопы, мягко говоря, не очень.
«Пресс» (Пьер Ригаль, Франция)
То есть комфортное существование возможно только при работах с теми хореографами, что заранее исключают возможность оценки, не принимают в расчет классические каноны красоты и уравнивают в правах зрителя и танцовщика. В поисках такого хореографа и странствует артист — и в конце концов находит Жерома Беля. Хеппи-энд? Ну да, наверное: танцовщик, только что показывавший невероятно сложные куски из спектаклей американского балетного гранда Мерса Каннингема (в труппе которого он восемь лет проработал и все восемь лет страдал от собственного несовершенства), с восторгом рассказывает о спектакле Беля, где нужно было просто стоять и смотреть в зал. «Я больше не боялся сделать что-то не так». Вот только во Франции публика принимала тот рыхлый и необязательный спектакль Беля гораздо прохладнее, чем нынешний монолог Андрие, ритмически выстроенный и по-своему виртуозный, а главное, предполагающий обязательную оценку публикой мастерства артиста и сочувствие ему.
Чистый танец
На другом краю контемпорари — сочинения Эмануэля Гата. Если спектакль Жерома Беля ближе к драматическому театру, то «Зимний путь» и «Весну священную» Гата признет «своими» и самый отъявленный балетоман. Это чистый танец, причем освобожденный от сюжета: следите только за движениями, предлагает хореограф. За тем, как синхронно движутся два парня под музыку Шуберта, как плавно перемещается и перемешивается маленькая толпа в «Весне священной».
«Спящая красавица» (Татьяна Баганова и театр «Провинциальные танцы», Россия, Екатеринбург)
Но Джордж Баланчин сказал когда-то, что если есть на сцене мужчина и женщина — это уже сюжет и ничего больше не требуется. А новый век расширил границы: двое мужчин тоже могут быть сюжетом: осторожность касания, пробежка через всю сцену, чтобы нерешительно остановиться в пяти сантиметрах от партнера, синхронность взмахов рук, что символизирует одновременность и одинаковую глубину дыхания. Французский современный танец давно завершил все дискуссии о возможности/невозможности гейских тем: все как-то привыкли, что это просто один из вариантов отношений. (Кстати, и в спектакле Андрие этот мотив прозвучал совсем буднично: «Я согласился танцевать в той труппе, потому что хотел переспать с работавшим там танцовщиком». Без акцентов, просто сказал — и пошел дальше.)
Понятный язык
Меж двумя полюсами — моноспектакль Пьера Ригаля «Пресс», что наш обыденный зритель также вряд ли назовет танцем. Но он именно чистейшим контемпорари данс и является: история офисного человека, существующего в мире со спускающимся потолком. Вот еще можно руку вытянуть вверх — выгнуться на стуле — побунтовать и встать на уши — а вот уже приходится только ползать. Женские монологи «Желтая звезда» и Gwiazda, сочиненные Тома Лебреном: пусть аннотация предполагает отсылки к Холокосту (в танце, исполняемом Анн-Софи Ланселен) и к прощанию с умершим любимым человеком (соло Анн-Эммануэль Деру), все сюжеты остаются лишь на бумаге, на сцене — демонстрация выучки, гибкости и музыкальности танцовщиц. И монолог Браима Бушелагема «Зарбат»: выходец из Алжира рассказал историю своего рано умершего отца, картежника, существа безалаберного и стихийного, языком хип-хопа. Чем и завершил сюжет французской недели фестиваля: виртуозность и готовность разговаривать с публикой на понятном ей языке по-прежнему остаются важными составляющими успеха. Успеха в современном танце в том числе.
Фестиваль театров танца «Цех»
проводится в десятый раз. В программе второй недели — спектакли молодых постановщиков из Москвы, Санкт-Петербурга, Екатеринбурга, Костромы, Челябинска, в том числе с участием зарубежных хореографов
