Еще в июне Россия казалась одной из самых стабильных стран мира, а ее власть — почти высечена из мрамора. Прошло каких-то шесть месяцев, и стало очевидно: «строители» надули, никакого мрамора и в помине нет, а фундамент положен на плывуны — здание ползет. Куда — размышлял The New Times
Хорошая новость: авторитарные режимы по определению нестабильны — средний срок их жизни редко превышает 11 лет. И понятно почему: попробуйте постоять на одной ноге больше 15 минут — захочется подставить вторую. Вот и авторитарные режимы стоят на одной ноге — вертикали исполнительной власти; законодательная и судебная ветви, которые в демократиях выполняют роль равновеликих растяжек, в авторитарных даже не придатки — составные части все той же одной ноги, которая к тому же бесконечно испытывается на разрыв группами интересов, борющихся внутри нее. Войны силовиков, сопровождавшие весь 2008 год, борьба за ресурсы Стабфонда, противостояние между технократами — бюрократами и чиновниками в погонах, а теперь между аппаратами Кремля и Белого дома, и все чаще выплескивающееся наружу напряжение внутри дуумвирата — все это будто из учебных курсов по теории и практике авторитарных режимов.
Прогнозы от Хичкока
Плохая новость: такие режимы редко распадаются без крови. Авторитарные режимы относительно эффективны только тогда, когда у власти много денег и есть возможность покупать лояльность населения, чиновников, равно как милиции, армии, чекистов, то есть тех, кто призван ее защищать, — приличными зарплатами, льготами, надбавками к пенсиям и проч. А когда этих денег нет и директор департамента какого-нибудь министерства узнает, как узнал сейчас, после окончания праздников, что зарплата его сокращена на треть? А милиционеры — что льготы срезали, а книжечка талонов на бензин похудела? Кто будет «за так» продавать свою свободу? И чего охранять эту «священную корову» — власть, коли от нее ни мяса, ни молока? Что и было уже продемонстрировано во Владивостоке, когда местная милиция отказалась бить своих сограждан.
Прогнозы между тем вполне в стиле фильмов Хичкока: безработица в лучшем случае — 10%, в худшем — все 20% плюс еще такая же скрытая (отпуска без содержания, сокращенная рабочая неделя).
Цены на нефть, если сильно повезет, $35–40 за баррель, а если нет — показывают стресстесты — и $10.
Правительство, ориентируясь на лучший из худших вариантов, уже готовится секвестировать бюджет, ходоки уже отправились в МВФ и Мировой банк просить деньги в долг, но дадут ли после газового скандала — еще вопрос.
В охаянные 90-е было трудно, но в сравнении с тотальным дефицитом советских лет — все лучше, сейчас будут сравнивать не с девяностыми — с 2007-м, когда цены на нефть зашкаливали, а ВВП на душу населения ушел далеко за $10 000.
Исследования показывают: когда народ очень беден (ВВП на душу населения меньше $1000) или когда, напротив, он чувствует себя относительно комфортно (ВВП на душу больше $7000), жестким режимам бояться нечего, а вот когда ВВП уходит в диапазон $4000– $7000 — ситуация становится крайне нестабильной.1
Кого будут винить? Местные власти да губернаторы, к которым ходили в 90-е и которых теперь назначают из Москвы, больше ничего не решают, парламент — не место для дискуссий, политических партий, способных канализировать протест в какие-то цивильные формы, нет. Все взоры, все крики о помощи, все возмущение будет обращено к центральной власти — к Кремлю и Белому дому. Вот тут-то они, эти властные кланы, и начнут искать меж собой виновных.
Страхи и реалии
Самый сегодня растиражированный сценарий социально-политических последствий кризиса: народные массы, оставшись без работы и средств к существованию, выходят на улицы и сметают власть. Вряд ли. В начале 90-х, когда инфляция достигала 1200%, в забастовках по всей стране приняло участие максимум полпроцента населения (от 120 200 до 357 600 человек), пик пришелся на 1997 год — тогда, по данным Госкомстата, бастовало 1,4% населения. А ведь тогда еще были независимые СМИ, телеканалы, которые вполне подробно рассказывали о тяготах жизни и должны были бы служить средством политической мобилизации населения, то есть инструментом объединения людей. Сограждане были, конечно, весьма недовольны ситуацией, о чем и сообщали социологам: о своей готовности принять участие в акциях протеста в разные годы заявляло от 23% до 42%, но доля тех, кто реально выходил на демонстрации, редко когда превышала 7%.2 Причин на то много: это и крайняя атомизация населения, и слабые институты гражданского общества, и несуществующие профсоюзы, и привычки, выработанные еще с советских времен. И не видно, почему эта ситуация, тем более учитывая трудности с транспортом информации и возрожденным страхом перед государственным насилием, должна стать другой сейчас.
Альтернативы
А это значит, что кризис режима, так как это было в странах Восточной Европы периода бархатных революций (подробно об этом — на стр. 11), станет результатом не давления снизу, а раскола внутри властных элит. Разница — и существенная — с восьмидесятыми состоит в том, что коммунистической номенклатуре по большому счету нечего (кроме ответственности перед голодным народом да госдач) было терять. Нынешним — есть: их потери в случае отстранения от власти будут исчисляться многими миллионами, а в иных случаях и миллиардами долларов. Такие состояния просто не отдают. За них сражаются. И если надо, стреляют. Именно поэтому крах авторитарных режимов, как показывает опыт Латинской Америки, редко обходится без крови.
Если, конечно, властный клан не решит прибегнуть к политической либерализации как инструменту отвода пара: для этого нужно будет вернуть выборность губернаторов, провести свободные выборы в парламент, отправить в отставку правительство во главе с премьером Путиным. Все механизмы для того — в руках у президента. Но одного — и самого важного — у Медведева нет: силового ресурса, то есть контроля над ФСБ, прокуратурой, милицией и т.д. И денег, чтобы купить эту лояльность, у него не будет тоже.
Выбор виноватого
Дмитрий Медведев, как о том не раз говорили близкие к нему эксперты, пытается заручиться поддержкой бизнеса. Нельзя исключить, что, когда ситуация станет совсем плохой, деньги Стабфонда кончатся (а это, как говорят, может случиться уже в мае), а страх перед «бессмысленным и беспощадным» народным бунтом (страх, который преследовал и Бориса Ельцина, и реформаторов все 90-е годы) начнет зашкаливать, бизнес-элита озаботится поисками виноватого. И не исключено, что на эту роль выберут Владимира Путина — и должность подходящая, и рассорился со всеми и близкими, и дальними соседями, и силовики его с их непомерными запросами уже осточертели, да и устали постоянно бояться. Тут и «Мечел», и ЮКОС, и все остальное вспомнят. А молодой президент снова произнесет «свобода лучше, чем несвобода» и на том все и закончится. Чуть-чуть ради получения западных кредитов, без которых все равно не обойтись, отпустят гайки, разбавят ими кипяток недовольства и начнут медленно стагнировать — до очередного витка кризиса или взлета цен на энергоносители.
Черный передел
Остальные варианты значительно хуже. О маленькой или немаленькой победоносной войне с целью консолидации элиты и населения и говорить не хочется. Украина на это как-то очень уж настырно нарывается. Апокалипсисом локального масштаба, то есть внутри границ, может стать диктатура, когда тот же Владимир Путин решится отправить действующего президента, скажем, на «Газпром» или поболеть — и сосредоточит всю власть в своих руках. Естественно — для предотвращения внутренних и внешних угроз и повышения эффективности управления. Западный мир не признает его легитимным главой государства, что обернется... впрочем, можно не продолжать.
Однако, как известно, не бывает так плохо, чтобы не могло стать еще хуже. Хуже — вмешательство третьей силы. В странах Латинской Америки — в Бразилии, Аргентине, Венесуэле такой силой регулярно становились люди в погонах, которые ради наведения порядка и всего остального (читай выше) смещали гражданскую власть, получали контроль над ресурсами, потом приводили к власти своих марионеток. Нынешняя ситуация с силовыми структурами, которые по Конституции и Закону о президенте подчиняются Дмитрию Медведеву, а по факту — по-прежнему видят своим главным начальником Владимира Путина, создает все условия для такой альтернативы.3 В Латинской Америке люди в погонах (армия или чекисты — в данном случае не столь важно) брали власть ровно тогда, когда им предоставляли возможность выбирать, кому подчиняться, а кому нет, и использовали их как дубинку в борьбе между кланами. Учитывая, что сегодня на разных постах в федеральных и региональных структурах около 70% — выходцы из силовых структур, из которых чуть меньше 40% — выходцы из КГБ в разных его инкарнациях4, и они же контролируют крупнейшие госмонополии, людям в погонах и особенного ресурса для взятия власти не надо — так, перевесить таблички на кабинетах.
Впрочем, такой вариант представляется маловероятным. И причина тому — собственный страх властных элит. Тот страх, что заставил Хрущева закрыть ГУЛАГ, а политиков, скажем, Бразилии после десятилетий военных переворотов — отказаться от использования военных в качестве медиатора при разрешении клановых споров.
Получается, что шансов на вегетарианское развитие кризиса немного. Но они есть — если роль третьей силы возьмет на себя средний и крупный бизнес, который поймет наконец, что либерализация режима для него — шанс выжить. Для многих, возможно, — единственный шанс.
_______________
1 Przeworski et al, Economic Development and Political Regimes, Cambridge: 2000.
2 Данные Ю. Левады, 2000 год
3 The New Times писал о том в NN 3, 12, 16, 33 2008 года.
4 Данные социолога Ольги Крыштановской.
