Консервы просвещения

Под прикрытием слов о величии России, консолидации государства и гражданского общества «Манифест просвещенного консерватизма» предлагает законсервировать бесправие человека перед властью — считает эксперт
The New Times

Пренебрежем высокопарным и довольно безвкусным стилем манифеста г-на Михалкова. Попробуем выделить в нем главное. Во-первых, само понятие просвещенного консерватизма. Консерватизм XIX века проистекал из того, что было что консервировать. Была Российская империя — кому-то она нравилась, кому-то не нравилась, но даже те, кому нравилась, понимали, что после проигранной Крымской войны (1853 — 1856 гг.) в таком виде, в котором она была при императоре Николае Павловиче, она существовать более не могла. Понимали, что надо проводить реформы, но пытались проводить их так, чтобы не уничтожить, а укрепить систему. Отсюда вся деятельность Александра II, классического просвещенного консерватора, который очень много изменил и переделал, но сохранил и императорскую власть, и даже абсолютистскую власть, хотя готов был и от этого отказаться. Сохранил Российскую империю, ее границы, даже их расширил. И, собственно говоря, фразеология просвещенного консерватизма — это фразеология эпохи Александра II.
Но что консервировать в нынешней нашей стране? Старая Россия разрушена в 1917 году. Единственное, что в какой-то степени сохраняется, — это советскость: стоят ленины, мавзолеи, советской на 90% остается топонимика, советские декреты в 1917–1918 годах передали всю собственность граждан старой России большевистскому государству, эту собственность теперь делят между собой новые владельцы. То есть если какой-то консерватизм в нынешней РФ и актуален, так это советский консерватизм. Но в манифесте Михалкова как раз о советском сказано всего один раз, когда речь идет о четырех составляющих в «нашем» консерватизме: церковный, монархический, советский и либеральный — больше нигде ни разу. Главное — консервация советского — застенчиво скрывается.

Старая новая диктатура

Суть этого своеобразного документа на самом деле в двух вещах, и одна из них проговорена, а другая скрыта. Проговоренная идея — отменить, даже формально, путем изменения Конституции, контроль общества над властью, то есть систему парламентских и президентских выборов — или, по крайней мере, президентских выборов. Вывести лидера нации, про которого там прямо говорится, что это президент страны, из-под контроля общества и фактически сделать его классическим диктатором: не только по сути, но и по форме. Это сказано, и эта идея делает совершенно очевидным, чей заказ выполняет данный текст. Потому что не так много людей у нас в стране, претендующих на роль диктатора.

А вот скрытая часть заключается в том, что новую диктатуру фактически предлагается строить на базе старого советского государства. Не ленинского типа — от Ленина он открещивается, а именно сталинского, сталинско-брежневского.

В начале манифеста, в историческом обзоре, много говорится о дореволюционной России, ее правителях и философах. Дальше полная тишина. О советском периоде, о самом главном — ведь от старого (за исключением разве отношений между подданными и правителями) вообще ничего почти не осталось — не говорится ничего. Отрицал ли большевистский строй старый порядок? Конечно, он его отрицал полностью. Был ли большевистский режим консервативным или революционным? Разумеется, он был революционным. Соблюдались ли при этом порядке те главные ценности, которые провозглашают михалковские консерваторы: любовь к Богу и к ближнему, память о предках и забота о потомках, бережная забота об окружающем мире и сохранение и развитие культуры, науки и образования? Понятно, что все это тотально отвергалось советским государством и уничтожалось. Но об этом вообще ничего не говорится и никак не осуждается.

«Мировоззрение российского народа сохранено и представлено элитой» —провозглашает манифест. Какой элитой? Понятно, что речь может идти только о советской элите, другая, досоветская элита был стерта ею в лагерную пыль или отправлена подыхать в «Фонтанный дом». Но как советская элита сохраняла «мировоззрение российского народа»? Об этом лучше всего спросить товарищей Бухарина, Жданова, академика Покровского, писателя Бабаевского, поэта Демьяна Бедного. С этой элитой объединяют себя и авторы манифеста.

Манифест желает законсервировать то, что выстояло после 1917 года и дошло до наших дней: многонациональная империя, независимое от граждан государство, пренебрежение политической волей людей. И пожалуй, самое главное — совершенно большевистская самозваная претензия на лидерство: «Идеологи российского консерватизма… могут и должны выступить сегодня в роли общественных и политических лидеров нашей страны, а просвещенно-консервативное движение должно стать кузницей кадров для руководителей Нации и Государства», «россияне ждут от нас именно таких перемен». Воистину, консерватизм г-на Михалкова — это, как и сам он говорит, «консерватизм без предрассудков».
Власть всегда права

Манифест начинается с утверждения, что все — и черные, и белые страницы истории — наши, «мы не хотим делить их на свои и чужие». Довольно банальное утверждение: безусловно, то, что нами прожито, — и хорошее и плохое, и правильное и неправильное — остается с нами. Вопрос только в том, как мы оцениваем те или иные моменты нашего прошлого. Если исходить из контекста манифеста, мы безоценочно принимаем всю нашу историю только потому, что она — наша. Мы принимаем советское так же, как и дореволюционное. Крепостное право — так же, как столыпинские крестьянские реформы. Коллективизацию — так же, как возвращение крестьянам паспортов при Хрущеве и Брежневе. Мы принимаем всё. И очень характерна неожиданная оговорка, что при всем уважении к русскому народу мы — на стороне Суворова, подавившего восстание Пугачева, а не на стороне Пугачева, начавшего это восстание. И опять же ни слова о том, что это восстание — результат невероятного закабаления, порабощения крестьян Петром Первым и Екатериной Второй. То есть принятие всей истории, но через призму абсолютной власти, которая всегда права.

Власть всегда права — это главное. Нигде в манифесте не сказано, что верховная власть совершала роковые, губительные ошибки. В одном месте автор вдруг довольно неожиданно пускается в богословский дискурс: «наш принцип — признание греховности человеческой природы». Тезис в христианской теологии небесспорный, по крайней мере, если речь идет о Церкви, но если уж человеческая природа греховна, то можно ли доверять и доверяться государственной власти — ведь это же власть человеческая, греховная, падшая. Или президентская инаугурация освобождает от проклятия греха подобно купели крещения?

Манифест предлагает законсервировать статус-кво с помощью политической диктатуры — вот смысл этого документа. «Революции окончились — забудьте» — такой лозунг провозглашается впрямую. Что предлагает забыть г-н Михалков? Он предлагает забыть цену революции 1917–1922 годов, несправедливость той системы, которая возникла в результате революции, и потом реформы уже 1990-х? Все это забыть и законсервировать нынешний статус-кво — на три четверти советский, на одну четверть рыночный, удобный лично для него, то есть деньги, богатство, какую-то даже власть в его кинематографическом союзе, которую он всеми правдами и неправдами добился, вот это он предлагает законсервировать, а все остальное забыть? Это как раз самый ретроградный консерватизм, консерватизм для самого себя.

Народ вторичен

Есть еще один очень важный момент, который, может быть, непрофессионалу не бросится в глаза, но он присутствует постоянно. Много раз в тексте государство и общество выставляются как равнозначные субъекты. «Государство и гражданское общество должны прийти к согласию», «мы за сильное государство, осуществляющее реформы во благо своего народа». Но почему «во благо народа», а не «по воле народа»? Разве народ сам не волен определять, что для него хорошо и что плохо, разве народ несмышленыш, которому нужен дядька? Авторы манифеста, кажется, забывают, что государство служит инструментом для организации жизни общества, что государство вторично относительно общества, что оно не равновелико обществу и вне общества просто не существует. Говорить о том, что государство есть некая сама по себе сила — безграмотно. Это подсистема, создающаяся обществом для организации более эффективного управления своей жизнью. Другое дело, что эта подсистема иногда выходит из-под общественного контроля и начинает использовать общество в своих интересах, но это всегда плохо кончается — русская история тому свидетель. Как раз чтобы государство не подмяло под себя общество, и должны сохраняться эффективные механизмы политического контроля над государственной властью со стороны общества. Но такие механизмы в манифесте прописать забыли.

Авторы манифеста буквально молятся на государство, объявляют себя «последовательными государственниками». Государственники — это те, кто считает, что государство первично, народ — вторичен. Политической добродетелью провозглашается «лояльность власти, умение достойно подчиняться авторитетной силе». А если «сила» потеряла авторитет, как ее заменить иной «силой» — об этом манифест молчит.

Мы наш, мы новый...

В документе провозглашается навязчивая идея имперского величия России — она объявляется ни больше ни меньше как «геополитическим и сакральным центром мира». Не только геополитика, но и «геоэкономика» и «геокультура» объявляются положительными ценностями и политическими целями «просвещенных консерваторов», орудиями в деле возрождения империи.

Имперское подменяет гражданина — манифест прямо это говорит — подданным. «Гражданин ты — для общества, а для государства — подданный». Подданный — это тот, кто платит дань, налоги. Плати налоги и повинуйся, и больше от тебя ничего не требуется. Как формируется власть, кто находится во главе государства, кто входит в Думу — тебя не касается, без тебя разберутся. «Мы против абсолютизации личной свободы и социальной справедливости» — сильные, свежие слова манифеста, как и их продолжение: «мы за государственное регулирование общественной деятельности». То есть наши «просвещенные консерваторы» абсолютизируют не свободу человека, а власть государства. Манифест и начинается со слов, что люди устали внимать призывам к индивидуальной свободе и верить сказкам о чудесах рыночной экономики. Не знаю, устали ли люди слышать о личной свободе, тем более — устали ли люди обладать личной свободой. Вроде бы их никто в России долго не изнурял таким бременем. А что касается «сказок» о рыночной экономике, то достаточно сравнить Северную и Южную Корею, ГДР и ФРГ, чтобы понять, что лучше — рыночная экономика или та экономика, которую предлагает г-н Михалков, — без «чудес», но с гарантированными доходами для своих.

Многостраничный манифест «просвещенных консерваторов» на поверку оказывается банальной заявкой на узаконивание авторитарного режима в интересах советской элиты, которая вот уже двадцать лет пытается изобрести для оправдания своего властвования какую-нибудь новую идеологию взамен стухнувшей коммунистической. Теперь они — то либералы, то консерваторы, то государственники, да только, как в старом анекдоте, из вынесенных с завода деталей швейной машинки всё пулемет получается.

---