Так сложилось, что в течение пары дней мне пришлось общаться с представителями нескольких спецслужб. Они меня позвали — я и зашел на огонек. Не в первый раз позвали: время от времени приглашают, интересуются, чем я тут в Нижнем занимаюсь, чего думаю, что собираюсь делать. Мы тихо беседовали, внимательно разглядывая друг друга. В воздухе витало ощущение, что все это если не в последний, то в предпоследний раз происходит столь мирно и благополучно.
Меня попросили дать письменные объяснения — я отказался. Мне до сих пор невдомек, почему я должен давать объяснения органам, в то время как органы никогда ничего никому не объясняют. В том числе мне. Меня попытались ловить на противоречиях, но я их и не скрываю. Власть противоречива, оппозиция противоречива, народ противоречив. Мы до сих пор не знаем, кто мы и в какой стране живем. Я расписался в протоколе и спросил у людей… хотел написать «у людей в форме», но они были без формы, и спросил у них, что они собираются делать, как жить. Сначала у одних спросил, потом у других, на другой день — у третьих. Все происходило примерно одинаково. На мой вопрос они не ответили, а вместо ответа не очень искренне посмеивались.
Но как ни странно, каждая из трех встреч заканчивалась на какой-то почти человеческой ноте. Формулировки были разными, но последняя фраза, обращенная с их стороны ко мне, звучала всегда примерно так: «А сам-то что думаешь? Что будет?» Или даже так: «И что нам делать теперь с вами?» Вопрос этот звучал риторически, выдавая скорее высокую степень минутной задумчивости, а не реальное желание получить ответ.
…С переменным успехом мы общаемся уже лет десять, но таких вопросов я не слышал никогда…
Я не строю никаких иллюзий: они будут делать с нами все то же, что и прежде, и даже хуже: работа у них такая. Но еще год назад они даже подобным вопросом не задавались. Нефть лилась, президент играл скулами, бежали робкие грузины. О чем им было меня спрашивать?
Что-то все-таки изменилось.
Нет-нет-нет, никакого единства армии (в самом широком смысле) и народа в России в ее минуты роковые не было и не будет, и не стоит на это надеяться. Всегда найдется кому отработать не только команду «фас», но и команду «пли». Даже столь любимая нынешними либерал-патриотами Русь дореволюционная, богомольная, столыпинская, вся как поцелуй на морозе — даже та вполне себе могла посередь города и белого дня пальнуть прямо в баб и деток с иконами. Чего теперь с нынешней спрашивать. Она и не такое сумеет.
Однако ж мелкие трещинки побежали, я знаю, я вижу. Есть у меня один знакомый офицер, седой, отслуживший свое в полной мере и вдруг ушедший из отдела, нацеленного всеми рогами и копытами на «внутренних врагов». Причем ушел он в розыск — где опять настоящие убийцы и бессонные ночи. «Знаете, я не могу», — сказал он. «Я не настолько сволочь», — сказал он. Есть другой офицер, который просто ушел со службы. «Скоро начнется!» — сказал он. Он рассказал, как их собрали на совещание у одного губернатора, где сообщили, что в одном недалеком областном городке уволят в апреле половину градообразующего предприятия, а в другом — треть. И они стали все вместе решать, как поправлять эту проблему. На совещании были: глава ОМОН, глава РУБОП, глава ФСБ и кто-то из внутренних войск. Кризисные менеджеры, блин!
Сошлись на чем-то вроде превентивных мер, водометов и необходимости проведения масштабных учений. «Это они так кризис собираются выправлять», — сказал офицер и засмеялся. Даже не знаю, чего ему так смешно. Может, оттого, что он уволился? А остальные не уволились. Поэтому мы и не смеемся. Увольте нас, что ли.